Галерея Дориа-Памфили Рим - Н. Геташвили

На второй створке диптиха Пармиджанино изображена сцена Рождества, и она трактована триумфально. Святое семейство здесь буквально сплочено в едином порыве восторга перед чудом появления Младенца. Прозрачные нимбы вокруг святых не слишком выделяют их от остальных фигурантов, которые также полны ликования. Юный пастушок благодарственно воздевает руки к небесам, в которых зритель видит парящего ангелочка, путти. В других работах художника не будет столь открытых и непосредственных детских образов. Но уже здесь полуопущенные веки Мадонны придают ей, как и в остальных произведениях мастера, изысканность. Векторы встречных движений наполняют динамикой всю картину, но гораздо энергичней ее светотеневая композиция, которой отдается подлинная дань уважения учителю живописца — Корреджо.

Это был радостный период жизни Пармиджанино. Время молодости, раннего признания, постижения опыта и удовольствия от собственных художественных возможностей. Ему еще предстоит создать другие шедевры (в том числе «Мадонну с длинной шеей», ставшую иконой маньеризма), но фатальное увлечение алхимией, заставившее почти забросить искусство, в конечном итоге (из-за паров ядовитых реактивов) приведет к его ранней кончине.

С эпохи Возрождения интерес к античности, древней мифологии рождал разнообразнейшие сюжеты, в которых итальянцы находили множество связей с современностью. Им, конечно же, вспоминалось собственное великое античное прошлое. Галатея, если верить «Метаморфозам» Овидия, являлась сицилианкой. Красавица нимфа не раз становилась героиней полотен самых разных художников: эпизоды переживаний любовного треугольника (Галатея была влюблена в юношу Акида, а сама любима циклопом Полифемом) предоставляли возможность чрезвычайно эмоционального повествования. Иногда нереиду изображали в одиночестве, но вовсе не горюющую. Живописцы воплощали тему Триумфа Галатеи, но, если у Рафаэля эта сцена полна естественного бурного движения, демонстрирующего стихийные силы, то Перино дель Вага показывает изящную светскую красавицу. Рафаэлевское естественное благородство оказалось приглушено чертами уже появившегося к этому времени во Флоренции маньеризма.

Перино дель Вага был преданным учеником Рафаэля, помогал ему в росписях ватиканских лоджий, писал по его рисункам в апартаментах Борджа. Он также много работал самостоятельно, творил для церквей, украшал дворцы (Рим, Генуя, Пиза). В свою очередь среди его учеников был Даниэле да Вольтера.

Якопо Робусти был сыном красильщика, его называли Маленький Красильщик («тинторетто»). Он учился в мастерской Тициана, однако большее влияние на молодого человека оказало творчество Микеланджело. В отличие от светозарного Веронезе, искуснейшего венецианского творца, Тинторетто передал в своих полотнах драматизм эпохи. Этим художником завершается галерея великих живописцев Возрождения.

В инвентарной описи 1819 представленный портрет молодого нобиля был атрибутирован как принадлежащий кисти Джорджоне. И сегодня многие специалисты усматривают в его манере влияние великого Джорджо (так переводится это прозвище венецианского гения). Однако особый психологизм образа и аналоги из других собраний (например, портрет Онофрио Панвинио из галереи Колонна) склонили большинство к мнению об авторстве Тинторетто, его земляка, также составившего славу венецианской школы.

В это время в Европе появились портреты с изображением модели на нейтральном фоне, но Тинторетто усугубляет данный прием. Темные волосы, борода и костюм, отороченный мехом, почти сливают фигуру нобиля с фоном, но позволяют выразительно светиться карнациям — теплому тону почти скрытых рук, лица.

Камилло Памфили был любителем произведений фламандских художников из семьи Брейгелей. Эту страсть впоследствии разделяли и другие владельцы дворца Дориа-Памфили, в том числе Борромео и Колонна. Сегодня собрание располагает пятнадцатью картинами отца и сыновей Брейгелей (десять из них выставлены в галерейной экспозиции, пять украшают апартаменты).

В начале 1550-х Питер Брейгель Старший сопровождал в Италию известного географа Абрахама Ортелиуса. По совету друга он делал путевые зарисовки (знаменитый цикл Брейгеля «Времена года» включает и альпийские пейзажи, которыми мастер впечатлился, пересекая границу страны). Путешественники посетили Мессину, Неаполь и Рим. Среди привезенных рисунков сохранилось изображение морского боя в Мессинском проливе, которое послужило основой для гравюры, исполненной Франсом Хёйсом в 1561. Его размер совпадает с размером данной картины, написанной на доске. Ее датировка оспаривается некоторыми учеными, считающими, что она создана в 1558.

Мастерская композиция Брейгеля не основана на реальных исторических событиях, скорее его интересовал топографический взгляд на конкретное экзотическое пространство. Живописец открывает широкую панораму Неаполитанского залива, показывает два вулкана в перспективе справа, один затухший, другой действующий, изрыгающий пламя. Это демонстрация стихийных сил природы, но и иллюстрация одного из положений неоплатонизма: Бог оживляет мир своим присутствием. В этом контексте человеческая деятельность предстает в вечном предопределении.

Но хотя перед зрителем не просто пейзаж, а своего рода «космос, картина мира», все же стоит полюбоваться тем, как искусно художник написал барашков на низкой волне, композицией мастерски «закрутил» пространство, заставляя взгляд повиноваться движению кораблей и останавливаться на панораме города и окружающего его рельефа.

Свое имя в истории Якопо да Понте получил по названию родного городка Бассано дель Граппа. Его население было далеко от гуманистической учености, однако большим оригиналом слыл отец художника — Франческо, который и открыл сыну дорогу в искусство. Совершенствовался Якопо в мастерской Бонифацио Веронезе в Венеции. Зато когда он вернулся на родину, уже сам великий Паоло Веронезе отправил к нему на учебу своего сына Карлетто, да еще изобразил друга как участника квартета своего знаменитого «Брака в Кане» рядом с собой, Тицианом и Тинторетто.

Исследователи относят «Эдемский сад» к наиболее плодотворному периоду творчества мастера. Он создавал монументальные росписи, писал картины для церквей. Особо ценны те, в которые включены пейзажи. Бассано замечательно умел передавать в них впечатление от природы Террафермы, твердой земли, окружающей Венецию. В своем раю, Эдеме, он заселяет живностью родные холмы, помещая в эту раннеутреннюю пастораль в окрестностях Монте Граппа первых людей. С каким видимым удовольствием художник пишет представителей флоры и фауны. И даже гордый павлин, который обычно включается в композиции как символ спеси и гордыни, здесь вполне невинно пребывает в общем ряду. Интересно, что так же естественно воспринимаются и людские фигуры. Ничто не указывает точно на библейский сюжет, это могут быть и мифологические герои. И все же в свою идиллию Бассано включает драматургию момента: Адам сервильно склоняется к едва обернувшейся к нему Еве, опершейся на круглый валун, как спинку кресла. Возможно перед нами эпизод соблазнения, так дорого стоивший человечеству.

Уникальная картина, демонстрирующая беспрецедентное скопление зверей всех пород и семейств, мирно устремленных в спасительный ковчег, построенный праотцом Ноем перед потопом, приписывается Бассано или его школе. Это естественно, поскольку Якопо да Понте не только замечательно удавались религиозные композиции, но он был и непревзойденным мастером своего времени в создании сельских идиллий с пейзажными фонами как естественной средой, включением анималистических мотивов. Разумеется, речь не идет о пейзажах и жанрах как таковых, для этого еще не наступило время. Интерес художников к этим картинам мира проявляется в работах на библейские темы. Как, впрочем, в этой, которую условно можно назвать своеобразным каталогом животного мира по представлению человека Возрождения.

Неизвестный ученик Бассано, придерживаясь Священного Писания, изображает «каждой твари по паре», причем решая достаточно сложную задачу: учесть, с одной стороны, динамику движения, с другой — придерживаться взгляда сверху, чтобы панорамно продемонстрировать масштаб события. Объекты изображения, конечно же, были хорошо знакомы самому Бассано. В отличие от своих коллег и друзей, венецианских художников, он был провинциальным, фактически деревенским жителем. Джорджо Вазари, который посетил Венецию в 1566, писал в своих «Жизнеописаниях…»: «Маттео Джустиниан заказал Якопо Бассано картину, которая очень хороша; в Венеции также есть много других картин, которые очень высоко ценятся главным образом за изображение обыденных вещей и животных». В то же время в подобного рода холстах живописца все же присутствует не только рефлексия на непосредственное впечатление, но и ощущение величественного духа древних священных свидетельств.