Французский оттенок - Эмили Олфорд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот и возвращайтесь. И чем скорее вы это сделаете, тем лучше. Нам не нужны нечестные английские девушки, – с презрением сказала хозяйка.
– Это ложь! Я честная девушка, и кроме этих денег мне не на что больше жить.
– В таком случае, не стоило их вчера тратить все, до последнего сантима. А если уж потратили, имейте совесть признать это, а не бросаться лживыми обвинениями.
– Я не тратила их! Деньги были украдены, только я не знаю кем. В гостинице завелся вор и… – Кэтрин осеклась.
В ее голове внезапно вспыхнула картинка, сложенная из обрывков вчерашнего дня: они с мадам Ришар поднимаются по лестнице и та расспрашивает Кэтрин, кто она и откуда. А наивная девушка, подкупленная ее ласковым обхождением, выкладывает все о себе. Кэтрин рассказала, что она из Англии, училась в парижском пансионе, а теперь возвращается домой, чтобы найти работу гувернантки. Родителей у нее нет, поэтому приходится рассчитывать только на себя и на маленькие сбережения, которые у нее остались от родителей. Позже, когда Кэтрин собралась на прогулку, мадам настойчиво допытывала у нее время возвращения, объяснив это тем, что она хочет держать обед теплым к приходу Кэтрин. А та отказалась от обеда, сказав, что будет не раньше ужина.
Все это сложилось сейчас в голове у Кэтрин, и она поняла, кто взял ее деньги. Злость и отчаяние взяли верх над ее выдержкой, и она бросилась на хозяйку:
– Верните мне мои деньги! Вы их украли, я знаю это!
Хозяйка схватила Кэтрин за руки и зашипела:
– Еще одно слово и я позову полицейских! Вам это не пройдет даром! Я скажу, что у меня пропало столовое серебро. Вашу комнату обыщут и найдут его там. И вместо Англии вы попадете в парижскую тюрьму. У вас никого нет, денег тоже ни сантима, поэтому помочь вам будет некому!
У Кэтрин потемнело в глазах от ужаса, она не думала, что хозяйка способна дойти до такой гнусности. Она отступила назад и сказала ледяным голосом, пытаясь унять слезы:
– Я сейчас же покину ваше заведение. Я не могу здесь больше оставаться.
– Как вам будет угодно, мадемуазель. Думаю, что это будет лучшим решением. Оплатите за два дня и можете убираться на все четыре стороны.
– Почему за два дня? Я ночую здесь только одну ночь.
– За два дня! – железным голосом ответила хозяйка. Вы пришли вчера утром, а сегодня утром пошел второй день вашего пребывания. Поэтому оплата будет за два дня.
– Но у меня нет денег, чтобы столько заплатить! Пожалуйста, разрешите мне оплатить только один день. В конце концов, у вас и так все мои деньги, – со злостью сказала Кэтрин, для которой сейчас каждая лишняя трата становилась непомерной.
– Я не намерена выслушивать ваши оскорбления! – взвизгнула хозяйка и кинулась к двери. – Я сейчас же иду за полицейскими.
– Не надо, прошу вас! Я оплачу вам все. И пусть Бог будет вам судья.
– Не вам говорить о Боге, мадемуазель. И как только вас земля носит!
Кэтрин не стала больше препираться с хозяйкой. Она поднялась наверх, посчитала остатки денег. Их оказалось чуть больше, чем она предполагала, но на дорогу и проживание в Англии их все-таки не хватало. Как ни крути, но Кэтрин приходилось остаться в Париже, чтобы заработать себе немного денег на возвращение.
Она собрала все свои вещи, еще раз проверила комнату, чтобы ничего не забыть и зажав в кулаке деньги для мадам Ришар, спустилась вниз. Хозяйка уже ждала ее внизу. Кэтрин бросила деньги на небольшой столик перед выходом и шагнула на улицу. Монеты зазвенели, катясь по полу и, обернувшись, Кэтрин увидела, как мадам Ришар ползает на коленках, собирая раскатившиеся деньги. Эта крошечная месть на несколько секунд взбодрила Кэтрин, но, выйдя на улицу, ее настроение тут же угасло. По-прежнему лил дождь, идти ей было некуда. Самым лучшим в ее ситуации было бы вернуться и переночевать здесь, раз уже она за все уплатила. Но для Кэтрин была невыносима сама мысль остаться еще на ночь там, где с ней так подло обошлись.
Вздохнув и покрепче завязав ленты шляпки, чтобы ее не унес ветер, Кэтрин направилась в сторону бедных кварталов, надеясь найти там себе хоть какой-то приют и ночлег.
Глава 8
На улице не было ни души. От этого Кэтрин стало особенно одиноко. В какой-то миг к ней закралась мысль снова попросить помощи у мадам Легьер, но она тут же её отвергла. Появиться как нищенка, промокшая до нитки, в грязной обуви и саквояжем в руках – нет, ее гордость была выше этого.
В конце концов, она набрела на какой-то домик в несколько этажей, с покосившейся вывеской о сдаче комнат внаем. Дверь ей открыл хозяин – тучный, краснолицый мужчина с седыми косматыми бакенбардами, и, увидев плачевное состояние ее одежды, тут же впустил.
– Чем могу помочь, мадемуазель?
– Мне нужна комната, чтобы переночевать.
– К сожалению, все комнаты у нас заняты. Единственное, что осталось – это каморка на чердаке. Но боюсь, что она слишком убогая для вас, мадемуазель.
– Сейчас мне все равно. Мне нужен какой-то приют и ночлег.
– Ну что же… Я позову жену, она покажет вам комнату. Мне тяжело подниматься по лестнице.
Он кликнул жену. В противоположность мужу, она оказалась худой высокой женщиной, со впалыми щеками, совершенно плоской фигурой и безжизненным голосом. На лице ее было выражение полнейшего равнодушия ко всему, что ее окружает и происходит. Это вполне устраивало Кэтрин. Меньше всего ей сейчас хотелось отвечать на вопросы.
Каморка под чердаком и впрямь оказалась крошечная и жалкая: старая деревянная кровать с продавленным рваным матрасом и такой же подушкой; маленький шкаф, рассохшийся от времени, отчего дверцы на нем скрипели и свободно болтались, не закрываясь до конца. У двери стоял покосившийся стол, а на нем кувшин с водой и таз для умывания. Утварь была помятая, с отколовшейся эмалью. На стене было прибито несколько крючков. На одном из них висела картина, написанная маслом. От взгляда на нее Кэтрин стало не по себе: унылые бедные парижские улицы в хмурый осенний дождливый день, наподобие сегодняшнего. Кэтрин захотелось плакать. Хозяйка заметила ее взгляд и сказала своим бесцветным голосом:
– Здесь жил художник. Вначале он платил нам за комнату, но под конец совсем обнищал и в уплату долга оставил эту картину. Мне она не нравится, но муж велел оставить. Он сказал, что возможно, когда-нибудь, как это случается у художников, этого человека признают талантливым, и его картины будут стоить целое состояние. Я не помню, как его зовут. Муж мне постоянно называет его имя, но я все время забываю.
– А что с ним сейчас?
– Не знаю. Кто-то говорил, что он умер от чахотки. Это неудивительно, ведь он все время был голодным. Я думаю, что для него смерть стала лучшим выходом.
Кэтрин еще раз взглянула на картину. От нее веяло тоскливой беспробудной безнадежностью.
– Лучше не глядите на нее, мадемуазель. Вы молоды и красивы. Кто знает, может у вас еще все наладится. Я вижу, вы совсем промокли. Если у вас есть во что переодеться, вы можете принести ваше платье ко мне в комнату. Там теплее и оно немного подсохнет до завтрашнего утра. Если вы надумаете куда-то идти, ваш саквояж я советую взять с собой. У нас здесь много разного народа обитает и не все из них добропорядочны. Я даже свою комнату не рискую оставлять без присмотра. Поэтому в пансионе всегда кто-то есть: либо я, либо муж. Ужина я вам предложить не могу, только хлеб и молоко. Кормить жильцов выходит слишком дорого. Поэтому они сами питаются, где придется, а нам платят только за ночлег.
Закончив свою речь, женщина умолкла. Кэтрин поблагодарила хозяйку и попросила хлеба с молоком. Она была голодна, а с собой у нее не было ничего съестного.
Пока хозяйка ходила за молоком, Кэтрин переоделась и когда женщина вернулась, она отдала ей мокрое платье. Девушке очень хотелось высушить и ботинки, но увы, другой пары у нее не было. Оставалось только надеяться, что к утру они хоть немного подсохнут.
После ухода хозяйки Кэтрин подкрепилась и, забравшись в кровать, принялась грустно размышлять, что же ей теперь делать. По счастью, мадам Бертин принесла еще и теплое одеяло. Оно пришлось очень кстати – из-за дождя на улице сильно похолодало, из всех щелей дул ветер и Кэтрин наверняка бы замерзла. Однако под одеялом она быстро согрелась, а теплое молоко с хлебом подействовали на нее сонно и, так и не успев ничего придумать, Кэтрин заснула.
Рано утром хозяйка постучала и занесла высохшее платье Кэтрин и стакан молока, извиняясь, что не может предложить ей что-то более существенное. Но девушка была рада и этому. С одной стороны, ранний подъем ее не очень обрадовал. Но в нынешнем положении она больше не имеет роскоши залеживаться в кровати по утрам. В пансионе она всегда вставала рано, таковы были правила. Но светская жизнь, в которую она с головой окунулась после приезда отца, отучила ее от этой привычки. Теперь же раннее пробуждение становилось для нее само собой разумеющимся.