Последний игрок судьбы - Андре Олдмен

Корсар смотрел на неё не мигая и молчал.

— Ответь мне, о лев морей, чье сердце не могло так ожесточиться, ответь, почему…

— Белит умерла.

Он произнес это тихо, но Эстраза уловила боль, таящуюся за спокойными словами.

— Она умерла и забрала с собой мое сердце. Так что здесь, — он похлопал себя по груди, — ничего нет.

За бортами галеры тихо плескалась вода, поскрипывали мачты. Наверху, в корзинах, лениво перекликались дозорные.

— И ты…

— Я поклялся, что буду в ее честь поить море кровью до тех пор, пока река Зархеба, где погибла Белит, не окрасится в алый цвет.

Эстраза в ужасе закрыла глаза.

— Но, — услышала она бесстрастный голос пиратского капитана, — я не убиваю беспомощных. Все вы пройдете по доске. Остальное сделают акулы.

Зингарка чувствовала, как холодная волна ужаса подкатывает к горлу. Амра говорил с ней без злобы, но лучше бы он кричал, лучше бы бил ее, мучил и насиловал… снова и снова — она готова принадлежать ему, быть его рабыней, только не смерть в акульей пасти!

Тихо поскуливая, Эстраза сползла на пол каюты и попыталась поцеловать руку, сжимавшую мех. Амра толкнул ее ногой, вытер губы и поднялся.

— Покончим с этим сейчас, — сказал он, — не хочу, чтобы ты умерла от страха. Пойдешь первой, потом — остальные.

Он ухватил женщину за волосы и силком выволок на палубу. Яркое солнце ударило в глаза, крики чаек оглушили…

— Эй, кто-нибудь! — рявкнул Амра, пиная похрапывающего у борта пирата. — Доску на борт!

В этот миг над фальшбортом показалась черная голова в зеленой косынке. Чернокожий разбойник, поднявшийся по веревочной лестнице, спрыгнул на палубу.

— Мой господин, — поклонился он, приседая и выворачивая ярко-красные губы, — Сам Али, этот собака, он…

— Что еще?

— Сам Али, неверный пес, играл с одним из пленных в «мельницу». Сначала на его жизнь, потом на остальных.

— И что же?

— Сам Али проиграл, мой капитан.

Амра зарычал и, оттолкнув зингарку, в два прыжка взлетел на корму галеры. «Белая ласточка» покачивалась сзади в полете стрелы, привязанная к разбойничьему судну длинной веревкой. На капитанском мостике фазелы, вокруг тощего человека в белой чалме, толпились пираты.

— Поднимай людей, Морта! — гаркнул варвар. — Подтянуть фазелу, Нергал сожри ваши гнилые кишки!

В темном и сыром трюме не был виден восход солнца.

Пленники еще не проснулись, когда cвepxy по скрипучей лестнице спустился огромный чернокожий с ятаганом у пояса и фонарем в руке. Бормоча что-то на непонятном языке, он грубо растолкал Лабардо, взял его под мышку и легко, словно котенка, вынес на палубу. Наверху было жарко, сияло солнце, легкий бриз покачивал фазелу. Чернокожий пират развязал пуантенцу мучительно замлевшие руки и толкнул в плечо. Лабардо с трудом взобрался на высокую корму, на которой он вчера говорил с капитаном Кроче не как ограбленный пленник, а как гордый победитель Светлейшего Даркатеса.

Теперь капитан валялся в грязи и сырости трюма, связанный, как баран на бойне. На его месте, близ рулевого весла, под огромным зонтиком желтого шелка, поглаживая лежавшую рядом белую чалму, сидел на подушках странный человек.

Длинный, как огурец, череп его порос мягким рыжеватым пухом. Чудовищный нос нависал над верхней губой, а рот был узкий, словно шрам от сабельного удара. Крохотные круглые серые глазки поблескивали глубоко под надбровными дугами, словно хитрые зверьки, спрятавшиеся в норах в ожидании добычи.

Это был Сам Али, известный барахский пират, ученик и преемник страшного короля Красных Братьев, Карбаросса Длиннобородого, бежавший недавно из королевской тюрьмы в Кордаве. Карбаросс считал Али одним из лучших своих капитанов, и на то были веские основания. Родом из Турана, Сам Али промышлял когда-то разбоем на море Вилайет, лежащем между гирканскими степями и хайборийскими землями, а потом перебрался на запад, где, в просторах океана, развернулся во всю силу своего разбойничьего таланта.

Славился он умом и жестокой расчетливостью. Красные Братья кормились морем, примерно так, как кормятся рыбаки. Только вместо рыбы море приносило им добычу в виде имущества и людей, которых можно было продать на невольничьих рынках Шема, Стигии или Куша.

За богатых пленников давали щедрые выкупы, поэтому выгоднее было захватывать людей влиятельных и богатых, и Сам Али превосходно умел это делать. Безродных мореходов он обрекал на рабство или заставлял прогуляться по доске, состоятельным же путникам приходилось опасаться лишь недолгого заточения в ожидании отступных.

Услышав, как чернокожий назвал этого человека по имени, Лабардо вздохнул с облегчением. Амра, славившийся своей дикарской непредсказуемостью, был раньше корсаром-одиночкой, теперь же, когда среди его людей оказался известный барахский пират, можно было попробовать договориться с ним о выкупе.

Сам Али взглянул на подходившего к нему юношу, выбросил вперед левую руку и указал на нее пальцем правой руки.

— Это твое кольцо? — спросил он на отличном зингарском языке.

— Нет, мой господин! — Лабардо постарался придать побольше бодрости своему голосу. — Оно было моим когда-то, но потом, перешло к достойнейшему!

Али расхохотался тоненьким бабьим смехом.

— Люблю умных людей, — сказал он, поглаживая острый череп. — Вероятно, вы из знатных, а, месьор? Может быть, граф или сын графа? Как прикажете вас величать?

— Меня зовут Лабардо Смышленый, мой господин, но я не граф и не сын графа. Я бедный студент Тарантийской академии права…

— И носишь на пальце кольцо в тысячу золотых монет! Как думаешь, месьор студент, три тысячи не будет мало твою жизнь и свободу?

— Три тысячи монет?! Господин мой, если мои родители продадут свою землю и все, что у них осталось, им не набрать и полутора тысяч…

— Но это кольцо?

— Кольцо попало ко мне случайно. Это подарок Светлейшего Даркатеса…

И Лабардо рассказал пирату всю правду. Он особо подчеркнул то благоволение, которое зингарский монарх ему оказал, и выразил робкую надежду, что король заплатит требуемый выкуп, буде месьор Али соблаговолит отправить весточку в Кордаву.

Корсар слушал внимательно, покачивая головой, накручивая на палец жидкую бороденку.

— Я знал, — сказал он задумчиво, когда Лабардо окончил свой рассказ, — я знал, что люди Запада ценят искусство игры в «мельницу» и даже щедро одаривают хороших игроков. Но «мельница» пришла с Востока, и люди Востока должны знать ее лучше… Я, например, еще не встречал равного себе игрока.

— Может быть, сыграем, мой господин? — осторожно спросил Лабардо.