У метро, у «Сокола» - Вячеслав Николаевич Курицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— На первый взгляд модель та же самая, и размер сорок четвертый. Но эти галоши, как и предыдущие, новые. Индивидуальных признаков нажить не успели.
Покровский кивнул.
— Ты чего киваешь, все сам знаешь? — разозлился Кривокапа. Он иной раз заводился с полоборота.
— Не знаю, но выводы одобряю.
— Он одобряет! Ты Иисус Христос, чтобы одобрять? Это я тебе результаты научного, твою мать, анализа…
— У тебя тут все орудия убийств? — остановил Покровский Кривокапу.
Покровский только гирю видел, и то она до орудия убийства не доросла, только до орудия покушения.
Кривокапа молча указал на стол у дальней стены. Неизвестно, для каких целей были выложены на длинном столе все три объекта. Здоровенный, вдвое от современного, бордовый кирпич с фабричным клеймом «КононовЪ». Чудовищного вида кусок рельса, ржавый и с огромным темным пятном. И слоистый кусок асфальта, как раздавленный черный торт, тоже с пятном, очень странный предмет, если отвлечься.
Стол стоял у стены с фотообоями: сосны и за ними озеро. Покровскому на мгновение показалось, что это он вышел к озеру после долгого тягучего марша через смолистый воздух бора, а тут на берегу стол с кирпичом, рельсом, асфальтом, все расположено очень аккуратно, через равные промежутки. И никого. Ветер только, рябь по воде.
Гиря, кстати, отлично сюда встанет.
Жунев был еще занят, Покровский зашел в столовую, где все закончилось, кроме гречки и капустного салата, съел по две порции того и другого и полстакана сметаны, пошел читать дело.
Эти бабушки неживые — кто они? Только по Ширшиковой сложилось какое-то впечатление, а две другие — пока строчки в протоколе.
Личности жертв и для маньяка могут иметь значение. Вот душитель из Подольска относительно недавний — наказывал девушек, которых считал безнравственными. Но убитые бабушки если и были недостаточно нравственными, то очень давно.
Яркова — проживала вдвоем с незамужней дочерью 1943 года рождения. Родила, значит, дочь в войну, в Москве… Так, а вот Панасенко… Бригадир надомников. Инвалиды и одинокие старики — некоторым, несмотря на семимильный ход всей страны в светлое будущее, едва хватает на хлеб. Сидят по домам, кто пластмассовые висюльки для люстр точит, кто на шнурки наконечники насаживает, а Панасенко заказы им обеспечивает. Бизнес, смежный с цеховым. На первый взгляд божии одуванчики ушки к пуговицам приклеивают, а на деле это большие возможности: наличные деньги, своя бухгалтерия… Покровский углубился в бумаги.
— Товарищ Покровский, — заглянула Лена Гвоздилина, — зайдите к Жуневу.
Заглянула — и снова силуэтом в проеме. За прошедший час Лена надела черные чулки. Покровский сказал, что понял, посидел с закрытыми глазами. Взяла с собой на работу чулки, чтобы надеть перед вечерним выходом в город, когда похолодает. Или подарил кто-то из сослуживцев… что было бы, конечно, не очень прилично.
У Жунева уже сидели Кравцов и курчавый юноша из коридора. Юноша вскочил, стал суетливо приветствовать.
— Это Фридман, — сказал Жунев, — практикант из школы милиции. Бойкий парень, выполняет ответственные задания. Отлично отсидел час на скамейке в Перовском парке, засекал, сколько людей мимо прошло.
Фридман покраснел.
— В выходные в соответствии с предложением старшего лейтенанта Кравцова, — Жунев с усмешкой глянул на Кравцова, — стажеру Фридману было поручено наблюдение за подозреваемым Панасенко…
— Непростое поручение, — сказал Покровский. — И что, получилось?
— Держи карман, — ответил за Фридмана Жунев. — Панасенко садится в «Волгу» и уезжает, а Миша ждет его у дома. Ждет, ничего не скажешь, героически… Ночью в футболочке караулил, простыл аж. Видишь, шмыгает.
Из информации, собранной Мишей, интерес, да и то не самый оперативный, представляла следующая: Панасенко, выезжая вчера из своего двора, притормозил у стенда с газетами, вышел и начертал что-то шариковой ручкой. Миша, разумеется, кинулся к стенду и прочел слово из трех букв.
— На «Правде»? — строго спросил Покровский.
— Нет, на «Вечерней Москве».
— «Вечерняя Москва» ладно, — согласился Покровский.
— Это он тебе написал, — сказал Жунев. — Ты понял?
Миша нехотя сказал «да».
— Этот… — Жунев употребил то же самое слово из трех букв, — из парткома… приходил. Тридцатилетие Победы, а у нас ветеранов глушат…
— Ты его послал? — Покровский хорошо знал Жунева.
— Немножко…
Ясно. А парткомовский, значит, обиделся и устроил кипиш. Преуспел: по поводу эпизода на «Соколе» позвонили аж из Мосгорисполкома, требовали оперативных результатов.
Кравцов рассказал, что видного парня по кличке Шеф, живущего в генеральском доме, быстро удалось вычислить расспросами во дворе. Дома оказались родители, отец, действующий генерал, и жена его, очень напористая, полковник в отставке. Все по фамилии Шевченко. Очень были недовольны, что милиция заявилась. Кравцову больше пришлось объясняться, по какому праву он заслуженных людей отвлекает. В итоге пообещали, что Эдик позвонит, когда появится. Но он дома не каждый день появляется.
— А зачем нам вообще эти… скалолазы? — спросил Жунев.
— Злодей наверняка изучал место заранее, — сказал Покровский. — Могли его видеть люди, которые часто туда лазают… Надо во все стороны рыть…
Пока в голове каша. Не окажись на каркасах следов галош, все проще — левый эпизод, ненужная ерунда. Но они там оказались.
— Ты уже полдня в деле, — с напускным недовольством сказал Жунев. — И что, до сих пор нет глобальных идей?
— Есть! Смотрите, что получается, — сказал Покровский и написал в столбик:
1910
1908
1904
1898
1898
— Это года рождения гражданок по порядку, от Ярковой до двух выживших. Четко в сторону увеличения возраста жертв. Первая покушаемая самая молодая, четвертая и пятая, ровесницы, самые старые…
— И хрен ли? — спросил Жунев.
— Можем гарантированно через неделю задержать преступника. Иных маньяков десятилетиями ловят…
— А как через неделю?
— Элементарно. Вы что, действительно не видите закономерности в цифрах? — посмотрел Покровский. — Кроме увеличения возраста?
— Все четные… — пролепетал Миша.
— Правильно! Но не просто четные. Между первой и второй старушками разрыв в два года рождения, между второй и третьей четыре года, между третьей и четвертым эпизодом… сколько?
— Шесть, — сказал Кравцов. — Каждый раз прибавляется два года.
— О чем и речь. Значит, в пятом эпизоде будут старушки старше предыдущих на восемь лет… Их, кстати, может быть и три сразу, но тут мы пока не можем выстроить ряда, мало данных. Главное, что тысяча восемьсот девяностого года. В шестом эпизоде — отнимаем от тысяча восемьсот девяностого восемь плюс два, десять лет — тысяча восемьсот восьмидесятого. В седьмом эпизоде минус сколько лет от шестого, Миша?
— Минус двенадцать, — осторожно сказал Фридман. — Одна тысяча восемьсот шестьдесят восьмой год рождения…
— Старше Ленина, — сказал Кравцов.
Жунев
