Истории медсестры. Смелость заботиться - Уотсон Кристи

– Ну вот, – Сильвия смотрит на него, берет чашку и отхлебывает. – Прекрасный чай, – говорит она.

– Спасибо, любовь моя, – отвечает Кайоде. – Спасибо. Я не хочу быть обузой.

– Ты не обуза, – возражает Сильвия.

Она идет в холл и возвращается с воздушным шариком в форме сердца, который оставила у двери. «От тайного поклонника. С Днем святого Валентина, Кайоде». Сильвия наклоняется и целует его в щеку. Кайоде выглядит так, будто выиграл в лотерею.

У него плохо контролируемый сахарный диабет, осложнившийся слепотой на один глаз, васкулитом и трофическими язвами на ногах. Помимо этого, у Кайоде больное сердце, проблемы с почками и высокий риск инсульта. Как и у многих пациентов, у него куча сопутствующих заболеваний. Мы можем пытаться управлять его диабетом, вносить любые изменения в его инсулиновый режим, проводить сложные обследования и перевязывать трофические язвы, но, несмотря на уровень навыков и опыта Сильвии, она еще и обеспечивает Кайоде стандартный уход. Позже она говорит мне, что в уходе нет ничего стандартного.

Я смотрю на нее с благоговением. Сначала она измеряет уровень глюкозы в крови и артериальное давление. Заботиться о нем на дому – сложный процесс. Кайоде доставляют еду, отправляют к нему физиотерапевта (чьи упражнения тот, по-видимому, полностью игнорирует) и эрготерапевта, который установил по дому поручни и, поскольку слух пациента далек до идеала, повесил специальный мигающий дверной звонок. У него есть опекуны, которые должны приходить каждый день, но один из них заболел, и по состоянию Кайоде видно, что они не заходили минимум неделю.

Сильвия – его спасательный круг. Она становится на колени у ног Кайоде, открывает свою сумку и разматывает влажную повязку на его ноге. Я становлюсь на колени рядом с ней и смотрю. Это огромная повязка, и процесс идет медленно. Когда она приближается к коже, запах раны просачивается наружу. Трофические язвы могут пахнуть просто ужасно. Готовясь, я намазала себе под нос капельку ментолового средства Vicks, и уверена, что Сильвия это заметила, потому что она мельком взглянула на меня и нахмурилась. Нога Кайоде выглядит как после ожога, и на коже видны блестящие выделения. На несколько секунд моя идея с Vicks, кажется, срабатывает: все, что я чувствую, это запах лекарства из детства, которым мама заливала нас с братом при первых признаках кашля. Но спустя несколько минут до меня доходит запах: гнилые, тухлые яйца или креветки, гнилая капуста, нечистоты, аммиак, метан – все сразу. Глаза начинают слезиться. Сильвия просто игнорирует это. Она очищает раны Кайоде так же нежно, как расчесывала его волосы, все время болтая, чтобы отвлечь его. Она использует «Гибискраб», бледно-розовый раствор цвета жевательной резинки, и прикладывает пинцетом пропитанные им марлевые тампоны к коже. После этого она дует на ноги Кайоде, как на лак для ногтей, пока он сохнет, и перевязывает язвы, прежде чем осторожно намотать вокруг них еще одну повязку. Закончив, Сильвия проверяет, не слишком ли туго затянута повязка, и улыбается: «Идеально!»

Я пытаюсь изучить ее приемы, но все, что мне удается – это сжать себя в тугой комок и сосредоточиться на медленном дыхании через рот, чтобы избежать зловония. Весь ужас ухода за пациентами начинает до меня доходить. Плоть, кровь и кости, хрупкость нашего человеческого тела – медсестры должны воспринимать это как часть своей работы. Нужели я создана для этого? Для ежедневного напоминания о том, насколько мы уязвимы?

После того, как мы встали и размяли ноги, Сильвия ставит гладильную доску и начинает гладить рубашку Кайоде.

– Тебе не нужно этого делать, дорогая, – говорит он. – Я свяжусь с нашим социальным работником, чтобы узнать, можем ли мы предоставить вам компенсацию за бензин.

Я смотрю в окно сквозь желтые грязные занавески. На улице холодно и серо, идет легкий снег. Я проверяю время. Нам выделили 20 минут, и мы уже опаздываем к следующему пациенту. Я понятия не имею, почему Сильвия гладит рубашку. Когда Кайоде начинает с ней болтать, я осознаю, что это часть ухода. Она исцеляет гораздо больше, чем просто его язвы на ногах или диабет. Одиночество – бич современного общества. Оно приводит к смертям не реже курения или ожирения. Одиночество может увеличить риск гипертензии, ишемической болезни сердца, инсульта, депрессии и снижения когнитивных функций. Благотворительная организация Age UK сообщает, что более миллиона пожилых людей больше месяца не разговаривали ни с другом, ни с соседом, ни с членом семьи. В конце концов Сильвия вешает свежевыглаженную рубашку на спинку стула, наклоняется и снова целует Кайоде в щеку.

– Увидимся завтра, – говорит она.

Я уверена, что, наряду с рубашками и помощью мужа, целовать пациентов абсолютно против правил. Но я вижу, как улыбка касается глаз Кайоде. Мы садимся в машину Сильвии, и я открываю окно.

– Не знаю, как ты это делаешь, – говорю я.

Сильвия смотрит на меня. Заводит машину.

– Тебе нужно многому научиться, – отвечает она. – Мы все когда-нибудь станем старыми. Если доживем. Нужно проявлять уважение, и, если кто-то предложит чашку чая, постарайся ее выпить. Если не можешь, то хотя бы притворись. Оставайся так долго, как можешь. Нет на свете болезни хуже одиночества.

– Прости, – смущенно говорю я.

Я сосредотачиваюсь на освежителе воздуха, качающемся из стороны в сторону на зеркале заднего вида, и на трех других шариках в форме сердца в задней части ее машины. Может быть, подарки на День святого Валентина для других пациентов.

– Я просто не думаю, что смогу стать участковой медсестрой. Моя мама – социальный работник, и в некоторые дома, в которые ей приходилось заходить…

– В мире нет лучшей профессии. И это честь – работать с пожилыми пациентами. Может, ты еще передумаешь к концу стажировки, – прервала она, – если тебе хватит мозгов.

Я уже много лет не думала об участковом деле и не вспоминала о Кайоде. Но сегодня я вижу его лицо, его страх. Я плачу и бегу по больничным коридорам, чтобы добраться до своей бабушки, пока не стало слишком поздно. Она упала, как Кайоде, и сломала шейку бедренной кости. Вспышки воспоминаний из детства сопровождают каждый мой шаг. Тот день, когда я появилась на ее пороге после очередной ссоры с родителями и она сказала, что я могу остаться навсегда, если нужно. Ее рассказы о жизни в Гонконге и новых платьях из красивого шелка. Как я воровала ее сигареты «Ламберт и Батлер» и курила их в ванне, и мы обе притворялись, что там живет курящее привидение. Время, когда я плакала у нее на коленях, даже будучи взрослой, а она гладила меня по спине и говорила, что все будет хорошо, и я чувствовала, что могу ей поверить. Она заставляла всех поверить в это.

Некоторые семьи патриархальны, но точно не моя: бабушка по материнской линии, ее мама, бабушка по отцовской линии и бесчисленное множество прапрабабушек были строгими, сильными и современными женщинами. Одна из них, Глэдис, была такой старой, что ее было трудно понять, и такой маленькой и сморщенной, что напоминала мне Йоду из «Звездных войн». Все же, несмотря на это, она держала за дверью бейсбольную биту, готовая врезать по колену любому, кто осмелится попытаться ограбить ее квартиру. Эти женщины моей семьи с обеих сторон, кажется, живут и сражаются вечно. Теперь – за исключением моей бабушки.

Она такая старая, хрупкая и уязвимая. Холодной февральской ночью, как я уже сказала, она упала в саду, сломала шейку бедра, и ее не могли найти несколько часов. И она, вероятно, умрет сегодня. Я дохожу до палаты и зову бабушку по имени, но ее уже увезли. Она может умереть на операционном столе. Она всю ночь лежала на земле, страдая от боли. Мысль о том, что бабушка одна и напугана, причиняет мне боль, как будто мы физически связаны. Возможно, это худшее из всех страданий – боль близких. Я поворачиваю за угол, и вот она на каталке, которую везут в сторону операционной, невероятно седая и маленькая, ее волосы приглажены набок, а глаза полны страха и одиночества. Зубы выпали при падении. Она будет проклинать судьбу за это. Эта женщина даже сейчас укладывает волосы феном. Моя бабуля плохо видит, поэтому я наклоняюсь ближе, хватаю ее за руку и сжимаю. «Ба. Это я, я здесь». Ее лицо меняется прямо у меня на глазах, и я вижу, что она может справиться с чем угодно. Она научила меня, как заставить других поверить, что все будет хорошо, она делала это и для меня.