Отступник - Жанна Пояркова

– Инквизитор. – Раймонд коротко кивнул мне, демонстрируя вежливость.

Доминик Герма единственный из четверых походил на воина. Он, кажется, скучал, ожидая начала представления. Широкоскулое лицо, длинные темные волосы, зачесанные назад, серебряная серьга в ухе, как у наемников из Тирета. У пояса висела узкая сабля, и то, как он стоял и держал руку, показывало, что с оружием младший Герма знаком.

Каждый из них носил цвета герба Годар. У Мартира перевязь превратилась в алый шелковый шарф на руке, у да Косты – в красную ленту, обмотавшую рукоять плети, Лютер и Герма оставались в рамках традиций. Мужчины демонстрировали свою принадлежность Кари, будто они были ее подданными. Так давно никто не делал, церковь ввела собственную иерархию, во главе которой стоял Бог-отец. Я мог лишь гадать, чем вызвана такая личная преданность. Кари скользнула по мне взглядом и указала на место недалеко от да Косты. Похоже, все присутствующие станут свидетелями моего сегодняшнего провала.

Я никак не мог привыкнуть к маленькой, стриженой голове Годар. У женщин Армады волосы – отражение достоинства, их никто не обрезал, они беспечно стекали по плечам. Даже шуай ценили женскую красоту. Остричь волосы женщине – осквернение, позор, иногда так делали перед казнями еретичек или развратниц, чтобы лишить их остатков храбрости. Годар, наверное, решила упростить задачу будущим судьям. Я искал следы сомнения или ощущения неудобства на холодном лице, но она крепко, по-мужски расставив ноги, сидела на своем потрепанном троне. Кари было плевать на волосы, на Армаду и на меня.

– Рада приветствовать тебя среди кхола, людей без бога, инквизитор. Ко многому тебе придется привыкать.

– Меня зовут Дрейк, – из чувства внутреннего противоречия сказал я.

Не хотелось оставаться безымянным, как бы неприятны или опасны ни были эти люди.

– Что мне нужно знать о тебе, Дрейк?

Выражение лица Годар изменилось. Пустота и отрешенность исчезли, осталась только заинтересованность, которая согревала. Что ей нужно? Услышать, откуда я родом? Нет, она хотела знать что-то иное.

– Только не вздумай соврать, ишья. – Герма хотел помочь, что удивляло. – Здесь никому не нужно притворяться.

В войске Кари нередко использовали слова шуай, тогда как в столице их презирали. Язык покоренных считался низким, греховным, грубым, словно оплеуха.

– Я… Я набит пустотой настолько, что даже не чувствую раскаяния, – внезапно ответил я. – Как мертвая рыба, которую случайно выбросило на берег. У меня нет веры, чтобы оставаться инквизитором, и нет неистовства, чтобы кидаться на пастырей Совета. Не думаю, что смогу быть полезен, – вот что тебе нужно знать прежде всего.

– Случайно выбросило на берег… – повторила Кари. – Тебе пришлось долго идти, чтобы эта случайность стала возможной, Дрейк. У меня есть другое объяснение твоему появлению. Хочешь послушать?

– Пожалуй.

– Ты пришел туда, где чувствовал правду. Как и подобает инквизитору.

Она засмеялась, Герма хлопнул меня по плечу. Я ощущал толчки крови в висках.

– Чтобы отличать правду от лжи, не нужен бог, Дрейк.

– Тогда зачем тебе я? Ты и сама знаешь, кто лжет, а кто нет.

– Ты мне и не нужен, – ответила женщина. – Это мы тебе нужны.

Барабаны разорвали тишину. Я обернулся и увидел, что море еретиков нахлынуло, стянулось к месту, где сидела Кари. Углубившись в себя, я не услышал, что они бурлили рядом.

– Он здесь.

Кари запустила пальцы в остатки волос и взъерошила их, словно мальчишка.

– Не терпится увидеть, кого к нам отправили. – Раймонд искал развлечений.

Бунтовщики меж тем расступились перед послом Армады, словно толпу разрезал гигантский нож. На одном конце коридора сидела Кари, конец другого исчезал вдали. Ритм был устрашающ, спустя миг на грохот наложились вибрирующие, громкие звуки труб. Взвыл рог. В конце разреза показалась фигура в белом одеянии. Лицо скрывала вуаль.

– Что… – начал было я, но Каин да Коста нетерпеливо ударил сложенной плетью по ноге, чтобы я замолчал.

Кари надругалась над миссией посла, превратив переговоры в потеху. Она была женщиной, чье место в тени, а он – голосом Армады, покоряющей миры. Но в этой церемонии все перевернулось, и вот уже дочь Годара сидит на мужском троне, а посол облачен в развевающийся шелк. Жар опалил лицо. Армада разговаривала с позиции силы, избранности, воли Бога-отца и предлагала условия, которые можно было только принять. Но людей Годар не интересовали предложения или договоры, а потому послу указали на его место – место танцовщицы, на которую пришло посмотреть чересчур много публики. Невероятное унижение для мужчины, воина, верующего и посла.

Посол медлил, барабаны ускоряли темп, трубы гудели, рог ревел, словно толкая его в спину. Я хотел закрыть глаза, не желая наблюдать, как пришельца разорвут на части, но он вдруг двинулся вперед. Посол шел, словно гимнаст по канату, – так же осторожно и так же изящно, не оставляя шанса себя осмеять. Белый подол тонкой мантии развевался, ткань облепляла фигуру, но, казалось, он не чувствует ни капли стыда. Он пересекал коридор, ловя ритм и делая его соучастником. Кровавые капли камней сверкали на белом, когда пришелец спокойным движением откинул назад закрывающую лицо вуаль.

Кари подалась вперед. Посла Армады собирались унизить, но он превратил это в чествование. Остановившись перед нами, мужчина склонил голову – не слишком сильно, надо заметить.

– Вами решили пожертвовать, Акира, – вместо приветствия сказала бунтовщица. – Армада знает, что дипломатия здесь не принесет успеха, поэтому она отправила вас – малоопытного, очевидно незаконнорожденного, юнца. Но мы сделаем так, чтобы смерть хотя бы была эффектной.

Посол ничего не ответил. Его лицо, скуластое и острое, было по-дикарски привлекательным. Учитывая происходящее, он весьма неплохо держал себя в руках.

– У Армады есть что-то, что она может мне предложить?

Акира продолжал молчать. Раскосые глаза выдавали кровь шуай, но были ярко-синими, а не черными. Браки между шуай и жителями Лурда резко порицались и случались очень редко, потому что шуай не принимали веру в Бога-отца. Чистота крови играла большую роль при дворе и в церкви, тем удивительнее, что Акире удалось преодолеть традицию. Или же повезло с отцом.

– Совсем ничего? – Казалось, безмолвие облеченного в белое молодого мужчины развлекает Годар больше любой речи. – Он немой, инквизитор?

Кари с располагающей улыбкой повернула голову. Посол изучал странными глазами нас обоих.

– Нет. – В горле пересохло от возможности ошибиться. – Я уверен, что он может говорить.

– Жаль. Мне бы понравилась немота посла как знак того, что Совет способен на изысканные оскорбления. Армада скупа, но, может быть, что-то хотите предложить вы сами, Акира?

Кари махнула рукой – и барабаны с трубами стихли. Наступила многозначительная тишина. Посол, видимо, понял, что любая речь или предложение будут восприняты как повод, а потому решил не произносить ни слова или просто был лишен языка. Но и сказать, что он оставался безмолвным, трудно, – говорила поза, прямой взгляд.

Тишина отяжелела, Каин нетерпеливо постукивал себя по ноге плетью. Кари развела руками, как бы приглашая толпу поддержать ее негодование. В ответ люди начали звенеть оружием.

– Молчать, когда нечего предложить, разумно – так избежишь лишнего позора. Но это не позволит сохранить тебе жизнь. Раз церковь не нашла ни слов, ни подарков, дело за тобой, посол. Что ты дашь мне, чтобы я отпустила тебя назад живым?

Акира помедлил, затем начал расстегивать одежды. Он делал это легко, отрешенно, вызывая неловкость скорее у тех, кто смотрел. Звон стали прекратился. Тишина нарушалась только шорохом падающей ткани. Каин выругался.

Очень быстро посол Армады остался нагим. Он предлагал Кари себя в обмен на собственную жизнь, и делал это перед всеми без малейшего смущения. Разодетый куртизанкой посланник странным образом не утратил достоинства. Это было немыслимо.

– Самая отвратительная попытка дипломатии из тех, что я видел, – покачал головой Тео Лютер и отвел взгляд.

Акира выпрямился, абсолютно голый. Шрамы испещряли тело посла везде, даже на бедрах и в паху.

Кари подошла вплотную к посланнику, разглядывая шрамы. Ни следа смущения, ни намека на целомудрие или неприязнь – зрелище заворожило ее. Сомневаюсь, что пастыри церкви одобрили бы такой подход, но Акира знал, что никто не ожидает его возвращения, а потому предложил единственное, чем обладал. Возбужденные неожиданным поворотом еретики продолжили стучать клинками, создавая ритм, который становился все громче. Кари положила руку на грудь посла, украшенную узором шрамов, но почти сразу вернулась туда, где стоял помрачневший Каин.

– «Без красноречия Чжу-То и красоты сунского принца Чжао трудно избежать ненависти в наш век». Твое красноречие и, – Кари усмехнулась, – твоя красота нас всех впечатлили. Судя по шрамам, ты был рабом добропорядочных жителей Лурда, шуай. И остаешься рабом церкви и Бога-отца сейчас. Я приму твой дар, когда ты перестанешь быть рабом.