Пьесы - Иосиф Леонидович Прут

Нолькен кланяется и уходит. Адъютант — за ним. Пауза.

П о л к о в н и к (тихо). Я не знал, ваше превосходительство, что дело так кончится. Больше того: я не знал, что оно так окончилось! Об этом печальном факте услышал одновременно с вами. Верьте мне, я принял бы меры!

Г е н е р а л. Не знали… А я думал, что в вашей книжке Вольтер про все написал. Плохой он писатель, ежели ничему вас, полковник, хорошему не научил. Может, в конце книги написано, посмотрите все же: нет ли там чего такого полезного. Ушами хлопаете, ваше высокоблагородие, аксельбантики носите, книжечки читаете, а именьица да дома ваши — вам подай! Вы посмотрите на себя. Пенсне у вас на носу, обруч золотой, чемоданов сто штук, несессерчики. Вот про что подумайте да про это книжечки читайте. Тогда поймете то, о чем нигде еще не сказано! (Идет в палатку.) В суровое время живем, ваше высокородие. Вот поймают вас красные, и скажет ихний комиссар: «А ну-ка, поднимите-ка мне этого полковника повыше». Вздернут вас на березке на собственном вашем аксельбантике, и прочитает вам большевик перед смертью по-французски из вашей же книжки последнюю главу. (Уходит в палатку.) Может, несвязно сказал, так я не оратор. А если обидел, извините, господин полковник, je ne parle pas français![3]

Картина третья

Партбилет № 1279

Та же декорация, что и в первой картине, — ничто на броневой площадке не изменилось: все на своих местах. Только ходики подвинулись на сорок минут вперед. М а р и я  П а в л о в н а  сидит у башенки около  С у с л о в а — на авансцене. Томительное ожидание.

К о м и с с а р. Действительно: почему они не стреляют?

Ему никто не отвечает. Он неожиданно тихо улыбается. Командир вопросительно смотрит на комиссара.

Дурацкая мысль, понимаешь, пришла: так, ерунда. Может, у них тоже нет снарядов? Как думаешь, Григорий Михайлович?

К о м а н д и р (смеется). Действительно, вы фантазер, товарищ комиссар. (Он подходит к башенке политрука.) А как с вашей стороны?

П о л и т р у к (он о чем-то перешептывался с Ленкой). Прекрасно. Я даже удивляюсь им: никакого движения. Однако замечаю — окружение самое плотное. Но я еще учил в школе — в детстве, конечно — известно, что нет неразрывного круга.

К о м а н д и р (усмехнувшись). Скажите, какой оптимист!

П о л и т р у к. А зачем хуже думать, чем надо думать?

К о м а н д и р. Вы говорите со мной, товарищ политрук, как с человеком, который потерял всякую надежду. Это, конечно, не так. Я знаю, что нет такой ситуации, из которой не было бы выхода, — воюю ведь шестой год. Но наше положение нельзя не признать очень серьезным. Что это я хотел сказать? (Морщится, вспоминая.)

С у с л о в (на миг отрывая взгляд от поля, смотрит влюбленными глазами на Марию Павловну, тихо). Горюю, ох, горюю, Мария Павловна, что попала ты в такую заваруху. Мог бы — вмиг бы тебя отсюда умчал.

Мария Павловна удивленно смотрит на него.

Да, да, правду говорю. Эх, если б не товарищ командир…

М а р и я  П а в л о в н а. Перестаньте, Степа.

К о м а н д и р (политруку). Вспомнил! Нас окружили в Галиции года четыре назад. Я командовал тогда пулеметным взводом. Австрийцы — гонведы. Это, собственно говоря, венгерские части. Ну, деваться прямо-таки было некуда. И представьте себе, товарищ политрук, — вывел пулеметы… Один потеряли все же.

П о л и т р у к (довольно). А я что говорю?

Г у с е в. Всяко бывает. Уж куда хуже было в девятьсот пятом: четырнадцать лет назад, не четыре года. На Пресне совсем капут был, — ушли же от семеновцев. Я сам налицо — фактический свидетель.

К о м а н д и р. Совершенно с вами согласен, Антон Петрович, можно набрать еще много подобных примеров. Но мне кажется, что людей в нашем положении не может интересовать прошлое. Мне думается, что Суслова интересует хотя бы следующий факт: будет или не будет висеть Карл Иванович в его родной избе? Правда ведь, Степа?

С у с л о в. Оно конечно: дом ведь, родные…

К о м а н д и р. Вот видите. Прошлое не интересует никого. Единственный вопрос — будущее.

К о м и с с а р. Прошлого нам никогда не забыть, Григорий Михайлович. Четырнадцать лет назад лилась наша кровь, мы этого забыть не можем.

К о м а н д и р (морщится). Пахнет митингом… А потом, кстати, кровь льется и сейчас. Весьма возможно, что через четырнадцать лет она тоже будет литься, — страна выдержит.

Г у с е в. Все может быть, если нас не оставят в покое. А потом — четырнадцать лет срок большой, Григорий Михайлович. Тогда были такие, что за Гапоном ходили, а теперь… сами соображаем.

К о м а н д и р. Откровенно вам скажу: я не представляю себе такого срока. Это очень много — четырнадцать лет. Вы, наверно, почти уверены, что тогда будет социализм?!

Г у с е в. А это как пройдем первые версты — какая скорость.

Пауза.

Чего будет, говоришь? А очень даже хорошо все будет. Сначала в Москву приедем — отсюда вырвемся: Сико подмогу приведет…

Задумался.

Да, Сико подмогу приведет… В Москве, значит, отремонтируемся, и пойдет наша старушка по всем фронтам врагам нашим хвост крутить. Всегда вперед, и только вперед, к победе! Потом загоним белых в разные моря… Англичан — прочь из Архангельска, японцев, американцев — с Дальнего Востока…

К о м а н д и р. Всего четырнадцать держав! На юге — французы и греки!

Г у с е в. И тех — вон! Вон навсегда! А войну кончим — собою займемся. Хорошо заживем.

Ф е д о т о в. Если бы так.

Г у с е в (как бы не услышав, бодро продолжает). На дороге спокойствие наступит. Новых линий понастроим, старые починим, а то глядите: на таком участке, а в двух местах прорехи. И паровоз — никуда…

Л е н к а. Вот я давно хотела сказать насчет паровоза, Антон Петрович. Слабый нынче паровоз. Часто думаю: «Хорошо бы тебе, Ленка, этим делом заняться». Я бы тогда, Антон Петрович, паровоз построила такой: в три раза нашего больше. Чесс-слово, построила бы!

Г у с е в. Ну и дурочка! Ведь такая махина всю линию разворотила бы сразу! Рельса, девушка, она — вещь деликатная. Тут все рассчитано, сколько чего полагается. Много надо учиться, дочка, чтоб все это понять.

К о м и с с а р. А мы Ленку учиться отправим. Обязательно отправим. Выпишем ей направление: мол, такая-то, значит, командируется, как участник гражданской войны, боевой помощник машиниста! И чтоб выучили ее — как товарища командира — инженером!.. Чего ты хочешь, Ленка?

Л е н к а. Паровозы строить охота, товарищ комиссар.

К о м и с с а р. Ну вот: чтобы ее выучили паровозы строить. Заслужила она это.

М а р и я  П а в л о в н а. Я с удовольствием помогу тебе, Леночка! В объеме пяти классов гимназии.

Л е н к а. Спасибо, Мария Павловна! Век вам буду благодарна… Тогда я форму себе сошью… Заплету в косы красивые ленточки…

В а в и л о в. И ранец мы тебе справим… Пенал, ручки… Книги, тетрадки купим.

М а р и я  П а в л о в н а. А по математике — Григорий Михайлович.

К о м а н д и р. Буду рад! Но… если каждый, кто захочет учиться, начнет этого требовать, учебных заведений может не хватить…

К о м и с с а р. Ленка — девица толковая. Должны ее принять, как думаешь, Григорий