Волчья стая - Сурен Цормудян

— Ходок? — изумленно выдавил Полукров. Затем повернул голову ко второй тени, чьи очертания призрачно обрисовывались мрачными бликами ближайшего фонаря. — Булава?

— О, Артемка, здоров! — выдохнул Иван.

— Почему шум? Вы опять что-то натворили? — нахмурился Полукров.

Чутье подсказывало ему, что он угадал. Однако он все же испытывал некоторое облегчение от того, что встретил друзей.

— Слушай, Тёма, ты вот сам посуди, — заговорил Павел. — Представь, что тебе продали патроны, с которых ссыпали порох…

— Твою мать, Ходок, ты что, опять проституткам не заплатил?

— Да я почти все монетки спустил на ремонт байка! Можно сидеть по ноздри в дерьме, но рейт должен быть ухожен! Не наш ли это кодекс?

— А как, мать твою, наш кодекс о рейтах касается кидняка в вертепах?

— Да это они мне кидняк подсунули! У нее зубов нет! Ну, представь патроны, с которых…

Топот копыт и конское фырканье прервали их спор. Все трое устремили взоры на угол здания, откуда несколько мгновений назад появились Булава и Ходокири.

Всадники вырвались на перепутье двух улиц. Это были охранники-близнецы. У одного в руке факел. У другого — нагайка.

— Вот вы где, уроды! — крикнул тот, что вооружился факелом.

Артем вышел вперед, выставил правую ладонь и хмуро взглянул на конников.

— Для начала спешьтесь и предъявите претензии. Я Артем Полукров. «Волчья стая». Эти двое со мной.

Глава 2

ЧЕТВЕРТЫЙ

— Ай, спасибо, хозяин. Уважил. — Массивный человек за столом оскалился и шикнул зубами, всасывая в ненасытную пасть остатки застрявшей между золотых фикс пищи.

Мустафа угрюмо и внимательно посмотрел на него. Золото во рту этого лысого бородача, сидевшего напротив, стоило, наверное, добрую пригоршню монет. Целое состояние. Может, выбить при случае?

— Стол у тебя сытный — неплохо живете! Правильно я говорю? — Гость продолжал нагло улыбаться, демонстрируя свое золото.

Уверенности ему придавали шестеро бородатых громил с автоматами, стоявшие за спиной. За все время они не проронили ни звука. Не присели за стол и не притронулись к еде. Просто смотрели на Мустафу так, словно он был уже покойник. Нет, не сочувствующим взглядом — палаческим.

— Никто и не говорил, что мы бедствуем. — Мустафа невозмутимо пожал плечами.

— Да знаю я, знаю.

Гость, назвавшийся Пастухом, откинулся на высокую спинку стула и сложил ладони на затылке. При этом он водрузил обе ноги, обутые в остроносые кожаные сапоги ручной выделки, прямо на обеденный стол. А вот это уже настоящий вызов. По законам тех мест, откуда были родом Мустафа и его златозубый сотрапезник со своими головорезами, за такое можно нарваться на нож.

— Разве тебе в детстве не объяснили, что так ты оскверняешь стол и оскорбляешь хозяина дома, давшего тебе пищу? — Мустафа вперился пристальным взором в нахальные глаза гостя.

Тот явно был доволен реакцией.

— А тебя не учили, что в волчьем мире правила устанавливает тот, у кого острее клыки? — в свою очередь спросил Пастух.

«Все-таки зубы я ему выбью при случае. Сколько можно ими кичиться?»

— Да что ты, хозяин? — засмеялся гость. — Ты не напрягайся. Ешь. Пей. Сытый разговор — деловой разговор.

— С этого стола все теперь достанется свиньям.

Ухмылка постепенно сползла с широкого лица Пастуха. Он убрал ноги. Склонился над трапезой и злобно уставился на человека, назвавшегося хозяином дома.

— Я думал, ты умнее. Я уж решил, что батраки твои, которые в поле вкалывают от зари до зари, доходчиво тебе объяснили, что мне надо и кто я есть. А ты сидишь и корчишь из себя благородного героя.

— Я не корчу из себя никого. Я тот, кто я есть. И до сего момента понимал, с кем имею дело. Ты пастух. Остальные — овцы. И я думал, что имеешь ты намерение обложить мою общину данью. Получать часть урожая и приспособить некоторые поля под свои нужды. Но я ведь не ждал, что ты придешь обсудить эти вопросы в мой дом, а вести себя будешь хуже дворового пса.

— Придержи язык, ишак. — Один из боевиков Пастуха подал наконец признаки жизни.

Гость резко поднял ладонь, тем самым давая понять стоявшим позади, чтобы не лезли в разговор.

— Постой-ка. Не хочешь ли ты сказать, что готов принять мои требования?

— Я рассчитывал, что ты для начала выслушаешь, в каком непростом положении я оказываюсь благодаря твоему появлению и твоим притязаниям. Поймешь, что перед тобой возникает некая проблема. И вовсе не я являюсь этой проблемой.

— Так-так. — Гость прищурился. — Ну, продолжай.

— У тебя, Пастух, сильные воины. Хорошее оружие. И ты явно не из тех, кто добывает себе пропитание так, как это делаем мы, жители мирных земледельческих общин. Мои люди — усердные труженики, которые, как ты уже заметил, с утра до ночи работают в полях. Выращивают хлеб. Заготавливают корм скоту. И живут торговлей с другими общинами. То оружие, что у нас есть, едва ли причинит вред твоим боевикам, но лишь подстегнет их к расправе над нами. Нам это ни к чему. Мы живем и выживаем. В твоем понимании мы овцы. Но ты же не думаешь, что ты один такой на всю округу? Я не знаю тебя. Не видел раньше. Ты появился недавно. И наверное, не знаешь, что мы уже платим дань другому, подобному тебе.

— Так. — Гость нахмурился еще больше. — Что ты хочешь этим сказать?

— То, что я хочу сказать, я скажу. Только дай мне договорить.

— Ну, я уже заждался. Что ты все ходишь вокруг да около? Выкладывай.

— Так вот. — Мустафа вздохнул. — Мы уже платим дань. И давно. Теперь появляешься ты. Я не собираюсь посылать тебя ко всем чертям. Я отвечаю не только за свою жизнь, но и за моих людей и их дома. Но ты должен понимать, что, прими я сейчас твои условия, у меня автоматически возникнут неприятности с теми, кто пришел намного раньше тебя и обложил нас данью. Ты скажешь, что это мои проблемы? Конечно. Мои. Но до тех пор, пока другой такой пастух не спросит меня: а какого черта я перестал ему платить? И вот тогда это станет твоей проблемой…

— Ты что же, угрожаешь мне? — прорычал Пастух.

— Дай договорить, оу! — взмахнул рукой Мустафа. — Ты избил плетями моих рабочих в поле просто для того, чтобы показать силу. Но сила ли это, избить безоружных работяг?

— Хочешь ощутить мою плеть на своей шкуре?

— Э, я еще не договорил! Мне не нужна твоя плеть. И моим рабочим. Ни твоя плеть, ни чья-то еще. Но я деловой человек. И я понимаю, что отделаться от такого рэкета нет у меня возможности. Так докажи, что ты можешь брать с нас часть урожая. Прояви настоящую силу. Пойди к тем, кто явился раньше тебя, и скажи им, что теперь здесь хозяин ты. И убеди их в этом. Не сможешь — мы платим им. Сумеешь — платим тебе. Справедливо?

Пастух рассвирепел.

— Ну ты наглец! Ты самый умный, да?

— Не надо быть сильно умным, чтобы понимать такие простые вещи, да? Тебе не нравятся мои слова? Ну, убей меня. Заставь моих людей работать на себя — и все равно ты столкнешься с теми, у кого отнял добычу. А какая будет тебе польза? Можешь сжечь нашу общину и разорить поля. Но конфликт неизбежен. Ты останешься ни с чем, и тебе вообще придется бежать из этих краев.

— Бежать?! Мне?! Да ты знаешь, с кем говоришь, баран?!

— В таком случае нет смысла кричать на меня. Незачем угрожать мне. Но есть смысл убить тех, кто облагает нас данью. И занять их место. Повторяю, я деловой человек. И готов принять твои условия. Но только ни мне, ни тебе не нужны в этом деле помехи, верно? А может быть, тебе и убивать их не придется. Не исключено, что вы договоритесь и поделите долю, которую я отдаю. Мне без разницы. Не влияет. Главное — реши этот вопрос с самого начала, чтобы потом не выросла куча проблем. Она и тебя раздавит. Мы переметнемся к тебе, и они нас убьют. А ты опять останешься ни с чем. Платить тебе и работать на твоих полях будет некому. Решение только одно: ты разбираешься с ними, а мы просто работаем.

Пастух снова откинулся на спинку стула и уткнул кулак в бороду. Похоже, Мустафа добился своего. Ну или был довольно близок к цели.

Мустафа Засоль не был главой этой общины «Латная». Он даже не числился ее членом. Просто этого человека тридцати с лишним лет здесь хорошо знали и ценили его умение заболтать, «забазарить» практически любого. «Грузануть» так, что у собеседника могли зародиться любые сомнения. Фамилии своей он не ведал. Помнил только, что, еще будучи ребенком, голодным оборванцем, был подобран группой людей на мотоциклах. И они воспитали его по своему образу и подобию. Подшучивали над ним и загадкой его происхождения: дескать, Мустафа спустился за солью с гор, а стал рейтаром. То есть таким, как они. Всадником на железном коне. Оттуда и его прозвище, превратившееся в фамилию — Засоль.

— Сдается мне, что ты меня разводишь, — проговорил Пастух. — Готовишь мне ловушку.

Мустафа вздохнул. Он развел руками: