Осколки обсидиана (ЛП) - де Бодар Альетт

Сеяшочитль по-прежнему не смотрела на меня.

— Мы… Акатль… Мы… поддерживаем…

Мы. Человеческая кровь. Ну, крови тут хватает. Я подавил истерический смешок.

Мысленно я обратился к Обсидиановому Вихрю, как Он сам обратился ко мне при появлении: «Тебе понадобится кровь».

Он кружил вокруг Тескатлипоки, время от времени пронзая тени клинком.

«И ты дашь мне крови, Акатль?»

«Да».

«Мне нужна не только кровь, — ответил Вихрь, едва увернувшись от удара когтем. — Мне нужен ты. Твое доверие».

«Я доверяю тебе».

«Нет. Это всего лишь слова. Ты доверяешь мне, Акатль?»

«Я…»

Я снова вспомнил Паяшина, его мертвое тело.

«Ты убиваешь без причины».

«По необходимости. Или ты хочешь, чтобы по миру бродили боги и чудовища?»

«Нет, — мысленно закричал я. — Ты…»

«Я делаю то, для чего был создан», — сказал Вихрь.

Он убил Паяшина. Он…

Нет. Вину надо было делить на двоих. Если бы я лучше обучил Паяшина, он не стал бы так безрассудно подвергать себя опасности. Он понимал бы, что делает. Я тоже был виноват в его смерти, и эта вина долгие годы грызла меня изнутри, заставив отвернуться от мира мертвых. Так больше продолжаться не могло. Я больше не мог жить под грузом вины и ненависти.

Обсидиановый Вихрь все еще скользил по комнате, но его движения замедлились.

«Акатль!»

Я закрыл глаза.

«Я доверяю тебе», — сказал я, открываясь Ему.

Я словно поднимался вверх по бурному потоку: все Его мысли были чужды мне, созданные Его сознанием образы пугали и не давали сосредоточиться. Перед глазами мелькали черепа и пятна крови, но я держался.

Не прибегая к словам, Он показал все, что мне надо было знать. Человеческая кровь. Человеческая кровь растворит осколки, если к сердцу ее направит человеческая рука.

Я медленно поднялся. Рука потянулась к поясу, за которым еще оставался последний нож. Закусив губу, чтобы не заорать от боли, я неуклюжим движением всадил лезвие в рану на левом плече. Затем поковылял туда, где еще сражались тени.

— Ты дурак, — сказал Тескатлипока, и в Его голосе загрохотало землетрясение, которое разрушит наш мир. — Дурак.

Я шел к Нему, держа к руке покрытый кровью обсидиановый нож. Я шел, и Обсидиановый Вихрь с удвоенной силой набросился на Тескатлипоку, ухитрившись прижать Его к стене. В то же мгновение я вонзил нож в грудь темного бога, туда, где было сердце.

Я чувствовал, как крошится и рассыпается под лезвием обсидиан. Вихрь отпустил мое сознание и теперь все глубже и глубже вгрызался в извращенный разум воплощения Тескатлипоки. Перед нашим напором ничто не могло устоять.

Бог завопил. Никогда до этого не приходилось мне слышать крика, пронизанного таким страданием.

— Я должен был править, — провыл он.

Осколки выскользнули у него из рук, потом начали сыпаться из всего тела. Его грудная клетка быстро наполнялась кровью, пока наконец колыхавшаяся передо мной тьма не окрасилась алым.

— Я должен был…

Последний осколок упал на пол, и мертвое тело Итлани рухнуло к моим ногам; на его лице застыло выражение ужаса.

Я едва держался на ногах. Не в силах справиться с дрожью, я таращился на труп и не верил, что все осталось позади, что кошмар закончился.

Чья-то рука мягко легла мне на плечо, заставляя повернуться. Передо мной блестели грани обсидиана.

— Акатль. Все конечно.

— Он вернется? — медленно спросил я.

— Может быть, — голос Вихря звучал равнодушно. Холод распространился по плечу, спустился ниже, к сердцу, пока я наконец не утратил все ощущения. — Это будет непросто.

— А Сеяшочитль?

Он повернул голову и посмотрел на лежащую без сознания Хранительницу.

— Возможно, выживет.

Мне хотелось лечь и забыть обо всем. Хотелось, чтобы загробный мир отступил, чтобы ушел холод.

— Все кончено, — прошептал я.

Вихрь кивнул:

— Я тебе больше не нужен.

Я уставился на Него, сомневаясь, правильно ли я Его расслышал. Никогда раньше Он не произносил этих слов. Казалось, Он ждет от меня ответа.

— Нет, — выдавил я, едва шевеля языком. — Ты мне больше не нужен.

Он начал таять еще до того, как я закончил говорить; обсидиановые грани словно растворялись в воздухе.

Когда прибыл Масиуин со своими людьми, одного из которых он тут же отправил за лекарем для Сеяшочитль, Вихря уже не было. Но я все еще слышал его прощальные слова:

— До встречи, Акатль.

Я стоял над телом Итлани, шатаясь от слабости и потери крови.

— Акатль, тебе придется объясниться, — предупредил Масиуин.

— Да.

Я подождал, пока лекарь перевяжет меня, и выслушал его причитания. Масиуин задавал мне вопросы, но я был слишком слаб, чтобы отвечать на них.

Близился вечер, в дом постепенно вползал сумрак, но я знал, что придет время, и этот сумрак рассеется под лучами солнца. Пятая эпоха продолжалась.

«До встречи, Акатль».

Оставалось еще много нерешенных вопросов, так что на следующие несколько часов Масиуин был завален работой. Меня оставили сидеть на возвышении, на котором еще виднелись следы ритуала; в голове у меня по-прежнему звучал голос Обсидианового Вихря.

Паяшин мертв. В его смерти виноваты мы оба — или вообще никто. В конце концов, он был самостоятельным человеком и сам отвечал за свои поступки. Я не мог и дальше отгораживаться от загробного мира и питать ненависть к Обсидиановому Вихрю. Он был прав, сказав, что действует лишь по необходимости.

В окружавшем меня ночном безмолвии я тихо произнес:

— До встречи.