Жизнь №2 (СИ) - Dar Anne

Когда началась школа, я всё ещё была главным опорным пунктом Рокки: перед тем, как возвратиться домой из школы, она непременно заглядывала к нам с Геральтом – делилась с нами своими новостями, дарила нам запечатленные цветными мелками на нелинованных листах рассказы собственного сочинения, с удовольствием, обычно не присущим детям, слушала наши истории, запивала имбирное печенье какао, иногда даже оставалась ночевать у нас – её ночёвки в пустующей комнате моих сыновей были для меня настоящим праздником (комнату Тиффани Рокки сочла “слишком розовой” для себя, что заставило нас с Геральтом посмеяться).

Шон, в отличие от меня, когда-то мечтавшей родить дочь, всегда мечтал о сыне. Потому и назвал свою дочь не самым женственным именем. С учётом же того, как много времени он проводил наедине с Барбарой, я очень надеялась на то, что скоро они порадуют нас с Геральтом новостью о втором внуке. В конце концов, Рокки уже было десять лет, а Барбара как-то раз обмолвилась, что была бы не против завести ещё одного ребёнка. Вот чего мы ждали тогда – продолжение жизни. Но вместо продолжения случился обрыв.

Мы не знаем, что Шон делал в Пенсильвании – он уехал внезапно, никому ничего не сказав. Его нашли с проломленным черепом возле его автомобиля в съезде на лесную дорогу. Кто-то ударил его по голове сзади кирпичом, который нашли на месте преступления, однако ничего, кроме кирпича, больше так и не обнаружили. Никаких отпечатков пальцев, следов обуви, частиц кожи – ни единой улики. Совсем ничего. С чего вдруг Шон отправился так далеко и кто мог бы ему навредить – ни мы с Геральтом, ни Барбара не знали. Как не знали, как нам пережить горе такой величины и глубины. Нашему мальчику было всего лишь сорок лет, у него были большие планы на жизнь, он любил жену и обожал дочь… Он… Не должен был умереть раньше нас, своих родителей!

Спустя два месяца после смерти Шона Барбара забрала Рокки и уехала с ней в Коннектикут – они с Шоном купили и сдавали там квартиру, своей же жилплощади в Берлингтоне у них не было, а Барбара не хотела оставаться в этом городе, да и в Хартворде, в который она перебралась, жили её кузены. Так я в один миг потеряла и сына, и внучку. Расследование с первых же дней зашло в тупик. Убийцу Шона так и не нашли. Из отчаяния я впала в глубочайшую депрессию, из которой смогла выкарабкаться только благодаря стараниям Геральта, спустя полгода и полностью поседевшая в свои шестьдесят пять. Так мы с Геральтом состарились. Вместе и практически одновременно.

Хотя Рокки рядом с нами уже не было, у нас всё ещё были другие внуки: Йен, Керри, Валери и Бен. Ради оплаты обучения внуков, которое не могли в то время потянуть их родители, мы с Геральтом решили пожертвовать своим домом, тем самым, который купили для нас мои родители и в котором мы вырастили четырех замечательных детей, и встретили пятерых внуков. Теперь наши потомки нуждались в хорошем образовании, но кроме дома у нас не было никаких материальных ценностей, чтобы помочь им в получении желанного, поэтому мы сделали то, что от нас ожидала семья: продав просторный дом, мы купили скромную двухкомнатную квартирку рядом с центром города, перебрались жить в нее, а остатком средств покрыли образование старших внуков. Так начинались первые главы нашей с Геральтом новой книги под названием “Старость”. Мы остались с ним вдвоём, уставшие, но счастливые уже только тем, что мы вместе. Но и это счастье в итоге обратилось в прах. Геральт дожил до того возраста, до которого теперь добралась я – ему было восемьдесят, когда он оставил меня одну. Пока я заваривала ему чай, он уснул в своём кресле за чтением утренней газеты и не вернулся ко мне из своего сна. И так я осталась действительно совсем одна, хотя и с детьми, и с внуками…

Сыновей немного испортили их жёны, дочь испортило чрезмерное количество мужчин, которых она меняла, словно перчатки – теперь я смогла признать эту правду. Они выросли, занялись своими собственными жизнями и позабыли о родителях, но я поняла это только после того, как ушел Геральт. Пока он был рядом со мной, я как будто находилась в самом центре жизни и никогда не чувствовала себя одинокой, а здесь вдруг осталась сама напротив себя, так странно… Не с кем поговорить. Слишком многих больше нет и слишком многие недосягаемо далеки, хотя и живут на одной планете со мной, в одной стране и даже в одном городе. В моей жизни больше нет их голосов, взглядов, улыбок и даже звонков, а если они вдруг появляются – всегда внезапно, словно гром среди ясного неба, – я весь день хожу ошарашенная, словно оглушенная бурей. Однако же это не конец. В моей тускнущей жизни всё ещё есть кое-кто особенный, кому я безоговорочно нужна каждый Божий день, кто нуждается во мне так же сильно, как я нуждаюсь в нём. За пять лет до своего ухода Геральт осуществил мечту всей моей жизни – с улыбкой согласно кивнул, когда я сообщила ему о том, что у нас, наконец, будет собака. Щенка отдала мне переезжающая соседка: самый маленький из помёта и очень слабенький – не выживет без тщательного ухода. Сколько радости нам подарило это существо! Ежедневные утренние прогулки, веселые походы к ветеринару, знакомство с собачниками вроде нас, игры с мячиком, задорный лай… Теперь этот пёс – единственное существо на всей этой планете, которому я нужна не меньше, чем он мне – безмерно. Дети и внуки меня, конечно, любят, но при этом могут не вспоминать обо мне днями и даже неделями, а некоторые из них может быть даже и месяцами, но Вольт помнит обо мне всегда, как и я о нём. А значит, всё ещё может быть не так плохо. Значит, и обожженная рука заживёт.

Глава 4

Прошло два дня с момента получения мной нелепого ожога, кожа всё ещё полыхает и зудит, но меня это совсем не беспокоит, потому что всё моё беспокойство сейчас сосредоточилось на более важном, совершенно неожиданном событии. Вчера вечером мне позвонил Джерри. Как долго он не звонил мне? Не могу вспомнить… В любом случае приятно знать, что номер моего домашнего телефона всё ещё сохранён в контактах моего старшего сына. Он сообщил мне о том, что завтра – уже сегодня! – в город приезжает Тиффани. Вот так вот резко, без предупреждения! Как долго мы не виделись? Точно больше года… Сегодня у Джерри будет семейный ужин: впервые за последние несколько лет все мои дети и их дети, и дети их детей соберутся все вместе. Я буду почётным гостем. Джерри так и сказал – почётным! Я распереживалась так, что заснула только перед рассветом, проспала до полудня и в итоге проснулась совершенно разбитой. Я так давно не ужинала в кругу своей семьи, что, оказывается, совсем забыла каково это и вообще как это переживать.

В гардеробе у меня уже лет десять как не осталось большого выбора платьев, поэтому я переживаю, что платье, купленное больше пяти лет назад, может выглядеть на мне немодным, хотя оно и идеально чистое, и тщательно выглаженное, в красивую тёмно-синюю полосочку и с тоненькой брошкой на накрахмаленном воротничке. Из косметики в запасах нашлась только помада, которой я иногда подкрашиваю свои сухие губы, а еще чёрный карандаш, да высохшая тушь – я никогда не пользовалась чем-то бóльшим, только таким вот незамысловатым комплектом, который состарился так же незаметно для меня, как я сама. Однако помада всё ещё красила, карандаш всё ещё чертил линию, тушь только пришлось сразу же выбросить. Одаренная природной красотой, я никогда сильно не интересовалась косметикой, и вот тебе, в восемьдесят лет сокрушаюсь о том, что у меня не нашлось свежей помады, нового карандаша и невысохшей туши.

Сидя напротив трюмо и вглядываясь в зеркало, я аккуратно расчесываю волны своих густых белоснежных волос, длинной почти достигающих поясницы. Мои движения аккуратны не потому, что я боюсь дернуть свои зави́дно крепкие пряди, а потому что у меня болит обожженная правая рука. К концу расчесывания дискомфорт стал настолько невыносимым, что пришлось дочесываться левой рукой. Чрезмерно густые волосы уже пару лет как заставляют меня пропыхтеться из-за необходимого им тщательного ухода, который они требуют регулярно – каждое утро, – однако стричься я не хочу. Всю жизнь прожила с красивой, волнистой, густой шевелюрой на голове, подравнивая её ровно по ладони – одной ладони всегда не хватает до начала бедра, – так и хочу уйти из этого мира с такой прической. Последние двадцать лет я укладываю прическу привычным манером: заплетаю косу и делаю из неё густой плетеный бублик на затылке. Это Геральт назвал эту прическу бубликом, чем сильно повеселил меня. Этот бублик ему очень сильно нравился, и мне он тоже нравится.