Мой тихий ужас - Кэрри Прай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда гаснет свет, тень смиренно исчезает вслед за ним.
Через несколько часов меня будят нежные женские руки. Нелли всегда была предсказуема: сейчас она щекочет мой нос, а после проведёт пальцами по скуле. Сегодня она крайне аккуратна – боится, глупая, что задев ссадины причинит мне боль.
Открываю глаза и вижу любящую улыбку, которую невозможно игнорировать. Она сдувает каштановую прядь, а та снова падает на лицо. Её волосы – самая непослушная штука на свете, такая же вредная, как и она. Я любил Нелли за то, что оставалась и остаётся рядом со мной вопреки всему. Она никогда меня не оставит.
– Завтрак готов. Прошу, не огорчай отца. Встреться с ним, – шепчет мне девушка, а после удаляется, чтобы продолжит уборку дома. Слабовольный Рон хвостиком бежит за ней. Мохнатый предатель не упускает шанса уважить псевдо-гувернантку, ведь при ней всегда имеется лакомство.
Умывшись, я спускаюсь на кухню, где меня встречает отец. Он ждал меня немало: какао покрылось плёнкой, на горячих бутербродах застыл сыр. Нелли всегда готовила бутерброды, когда была чем-то расстроена, если в доме царил разлад. В иные дни она удивляла поварскими способностями. Уже как год мы завтракаем бутербродами.
Увидев меня, Елисей Маркович Райский роняет газету на пол.
– Что с твои лицом? – в гневе задыхается он. – Ты же обещал, Тихон! Обещал, что перестанешь посещать эти дурацкие бои!
Уставший от бессмысленных упрёков, я молчаливо сажусь за стол и притягиваю кружку с уже холодным напитком. Следом откусываю хлеб. Моё поведение выглядит неестественным, показательным, вызывающим. И неспроста.
– Во-первых, дурацкий – это ты, папа, – пережёвываю я. – Во-вторых, обещал я не тебе, а Романовой. А её, как ты заметил, нет. Она свалила, надурив нас обоих, помнишь? Разве это не позволяет мне забить на все обещания?
Елисей задыхается. Уголок его правого глаза подпрыгивает.
– Ещё как позволяет, – сам себе отвечаю я, не дождавшись никакой реакции.
Отец молчит, сдерживая себя изо всех сил. Он знает, что любое пререкание – это шаг назад от нашего примирения. Я пользуюсь этим с особой жадностью. Раньше я не придавал значения его покорности, но после странного заявления Сони задумался: как именно он мог её обмануть и мог ли вообще?
– Зачем ты привёл её в наш дом? – спрашиваю я, не осознав суть собственного вопроса. Чёртово письмо подогрело почву для сомнений.
Елисей глотает воздух, будто в панике.
– Что за глупые вопросы? Ты сам всё знаешь. Мы оба провинились перед ней и должны были это исправить.
– Мы? Моя ошибка мне известна. Что же сделал ты?
– Был и остаюсь твоим отцом! – рычит он. – Поверь, этого вполне достаточно, что каяться всю свою жизнь!
– Да уж, тебе не позавидуешь, – ухмыляюсь я, качая головой. – Бедный, бедный Елисей. У тебя не жизнь, а сплошная благотворительность.
Отец всегда был разносторонним мужчиной. В свои пятьдесят два года он возглавлял собственную империю по производству дверей и в тоже время сочувствовал всем тем, кто таковых не имеет. Слишком нравственный, чтобы быть хорошим начальником. Слишком предвзятый, чтобы быть настоящим отцом. Уход Софии сломал его окончательно. И только сейчас я задаюсь истинным вопросом – почему? Он ничего не потерял. Точнее, не лишился того, кого лишился я. Так почему страдает не меньше? Почему каждый раз покрывается испаринами, когда заходит речь о Софии? И почему никогда не говорит о ней, словно боится её имени?
– Когда же ты перестанешь быть таким чёрствым, Тихон? Я из кожи вон лезу, чтобы сломать стену между нами, пресмыкаюсь, как последний болван, а тебя волнуют только уличные драки.
Я прожигаю его взглядом полным презрения.
– Может, пора перестать притворяться? – на этих словах я бросаю кружку на пол. Белоснежные осколки с золотым напылением разлетаются в стороны. На этом оставляю отца. Ухожу, чтобы не завестись сильнее.
На пороге комнаты меня встречает Нелли. Она держит стопку белья и не решается сказать что-либо. Её зелёные глаза полны негодования. Ей довелось слышать множество скандалов, и каждый раз она всё больше беспокоилась.
Без слов обхожу девушку и захлопываю дверь. Хочу убраться отсюда, но та штука, что колотится в груди, так яро тянется к письму. Я перестал читать его на гадком слове, на лживом признании.
Мне ничего не остаётся, как вернуться к компьютеру и по новой перечитать последний абзац. Духа не хватает зайти дальше, но интерес побеждает.
Мне казалось, что я смогла полюбить тебя. Таким как был, есть и будешь всегда. Мне не нужен был другой Тихон. Но тебе ли не знать, что романтичные мысли бьются об скалы реалии. Каждый раз. И наш случай не исключение.
Ты помнишь ту белую чашку с золотым напылением? Ты помнишь ожог заместо «прости»? Помнишь, как невзлюбил меня с первого взгляда?
Нет, Романова, сейчас я помню другое.
Я желал тебя бешено. Уверен, что ты догадывалась, но не могла в это поверить. Когда ты являлась на бой в компании Арса я жутко ревновал, но каждый раз дрался так, будто от этого зависела моя жизнь. Твой обеспокоенный взгляд прибавлял мне сил, а когда ты уходила, я был готов свалиться замертво, будто всё теряло смысл.
Так кто из нас лжец, Соня? Кто оставил тот самый ожог?
Сегодня мы встретимся снова и впервые. Соглашусь, звучит странно. Но это та правда, от которой выступают мурашки. Правда, которая действует только здесь – в наших электронных мемуарах.
1.4
Елисей Маркович был предельно аккуратен, когда управлял коляской, объезжая каждый стык садовой тропинки. Двор его дома был ничем непримечательным – одинокая беседка и несколько лавочек на зелёной лужайке, – ничто не кричало о достатке, разве только высокий забор с системой охраны. Но картинка моментом сменилась, когда колёса коснулись порога, и меня внесли в двухэтажное здание, похоже на коттедж.
– Здесь ты проведёшь всё лето, – с натянутым энтузиазмом сказал он. – Можешь чувствовать себя как дома. Теперь мы что-то вроде семьи.
В попытке показаться вежливым, он дошёл до абсурдности.
– Тихон! – позвал Елисей. – Мы пришли! Ты дома?!
Вмиг мне стало не по себе. Волнение возросло. Я мёртвой хваткой вцепилась в поручни, желая
