Вернуть себе клыки - Владимир Михальчук

Комната несомненно принадлежит начальнику тюрьмы. Большинство таких личностей любят окружать себе циклопическим конструкциями и драгоценными изделиями, лишенными смысла.

Картина на стене должна бы сообщать преступникам о безнадежности их существования. Вон, одних только серых и серо-бурых тонов штук сто. Все это окружено многочисленными кляксами, чернильными разводами и прочей ахинеей. Кажется, художника длительное время тошнило на это полотно. Ума не приложу, как он ухитрился продать свое безумное творение? Страшный, депрессивный пейзаж в стиле постдоунизма. Но есть и небольшая капелька оптимизма. На самой верхушке, на дистанции в ноготь от полотна, виднеется маленькая точка снежно-белого цвета. Это, видимо, означает тюремную жизнь. Черные будни, безысходность и скука. А белая точка – выход из тюрьмы. Мол, если выйдешь, то только вверх – прямым экспрессом на небеса.

Я вздыхаю и облегченно раскидываюсь на ковре. Присесть меня, конечно же, не пригласили.

Мимо топают тяжелые шаги. Скрипит кожаная обивка кресла, громко стучит ящик стола.

– Наде-еньте на не-его че-его-нибудь, – сварливо требует знакомый голос. – Е-еще сбе-ежит.

– От меня не сбежит, – отвечают грозным басом. – Пусть только попробует.

Меня прижимают к полу. На запястьях позванивает металл, что-то больно врезается в кожу.

– Ноги тоже!

Рывок, меня почти приподнимают в воздух. Левая лодыжка вспыхивает пламенем, правая холодеет. С глухим удовольствием ощущаю, что правую ногу не пристегнули как следует. У меня остается немалый шанс.

– А те-еперь посадите!

Меня бесцеремонно бросают на твердый стул.

– Нельзя было на диван? – едва раздвигаю разбитые губы.

– Не-ельзя, – весело отвечает сидящий за столом. – Не-е то еще что-нибудь придумае-ешь.

– Например?

– Убе-ежишь как-нибудь. Кто ж те-ебя знает, опе-еративника замше-елого!

И то верно. Кто же меня знает, кроме меня самого? Я несомненно попытаюсь сбежать. Впрочем, сиди я на диване, шансов на побег оказалось бы меньше. Моя усталая филейная часть просто не пожелала бы расставаться с мягким сидением.

– Ну что, Зубаре-ев, приплыли? – сарказм из собеседника так и прет.

С трудом фокусирую взгляд. Да, избили меня неслабо. Сколько времени прошло, а регенерация еще не успела устранить последствия сотрясения мозга. Незаметно пробую наручники на прочность. Куда там! Разорвать-то их разорву, но какой получится итог?

На меня нацепили браслеты, рассчитанные специально для оборотней. Они изготовлены из обычного магиталла, но с острыми серебряными вставками. Если их разорвать, специальный механизм удлинит серебряные острия. И в лучшем случае они искалечат мне руки. В худшем я сам себе отрублю запястья. Силой их не снять, только отмычкой или какой-нибудь пилой.

– Лично я никуда не плыл, – мне наконец удается рассмотреть оппонента.

Тот самый тип, который попался мне на глаза по прибытию из мира номер 1114/53. Жиденькая козлиная бородка из нескольких волосков, маленькие глазки на худом лице. Узкие скулы, постоянно подрагивающие, словно бы он терзает жвачку. И, конечно же, золоченый шлем с ветвистыми рогами самого старшего следователя.

– Ты зачем державу продал? – он вдруг перестает мекать и злобно перегибается через стол.

Впрочем, чтобы хоть как-нибудь ко мне приблизиться через широкую столешницу, ему придется пешком пройтись с краю на край. Пока он изо всех сил старается посмотреть мне в глаза, я тихонечко удлиняю коготь и царапаю им наручники. Пока что безуспешно.

– Ничего я не продавал, – яро отвечаю и надменно задираю подбородок. – Я исполнял сложнейшее задание, можете спросить моего начальника, хват-генерала Чердеговского.

– Он уже не твой начальник, – хитро сообщает следователь.

– Глубокоуважаемый Гарр, здравствуйте, – открывается дверь и в кабинете появляется адъютант. Это унтер-демон в звании хват-полковника, одетый в серую форму оперативника Двойного Отдела. При виде демона я оживляюсь.

– Что такое? – рявкает следователь. Слова произнесены настолько гадким тоном, будто бы он только что произвел дегустацию ушата помоев. – Вы мешаете следованию, хват-полковник.

– Вам срочное письмо от хват-генерала Чердеговского, – на красной рожице унтер-демона приклеилась дежурная улыбка.

– Почему не магической депешей по мозгомпьютеру? – негодует Гарр.

– Он у вас отключен, видимо, – предполагает адъютант. – Потому Вельзевулон Петрович отправил меня лично.

– Что у вас? – голос самого старшего следователя очень сух. Можно подумать, что он сожрал ведро песка.

– Письмо касается вот этого… – хват-полковник делает паузу. – Заключенного.

– Давайте сюда, – господин Гарр требовательно протягивает руку.

– У меня устное сообщение, – улыбка по-прежнему не сползает с лица унтер-демона, потому говорит он сквозь зубы.

– Подождите в коридоре! – рявкает следователь.

– У меня срочное дело! – возражает адъютант.

– А у меня допрос!

– Это невероятно важно!

– Охрана, выведите хват-полковника из кабинета. Пусть дожидается своей очереди. – И сами пшли вон!

Не обращая внимания на протестующие вопли демона, охранники выволакивают его в коридор. Дверь закрывается и крики затихают. В кабинете отличная звукоизоляция.

Скрипит обивка кресла, Гарр поднимается и подходит к окну. Некоторое время он смотрит на улицу и проводит пальцем по украшенным цветами решеткам.

– Вот идиот, – бормочет он, – этот начальник тюрьмы. Зачем ему декоративные решетки? Чтобы цветочки росли? Дурак! А если сбежит кто-то?

Во мне разгорается слабый огонек надежды. Когда я почувствовал плохо защелкнутые кандалы на лодыжке, это была всего лишь искорка. Но сообщение про декоративные решетки превратило ее в бурлящее пламя. Едкая темнота безнадеги отступила, поддавшись яростному напору оптимизма.

Окрыленный приятными вестями, я как-то ухитрился-таки всунуть удлиненный коготь в замок наручников. Что-то тихонечко тренькнуло, распрямилась пружина, и запястья оказались на свободе. К моей великой радости следователь этого не услышал.

Господин Гарр поворачивается ко мне, и рога на его шлеме поблескивают. Каждый отросток таких рогов присваивается полицейскому за удачно раскрытое преступление. Иначе говоря, пришил кому-нибудь повинную – получишь добавку к рогам. За «глухаря», то есть мертвое дело, кусочек спиливают. Вот такие у нас полицейские. Чтобы лишний раз получить прибавку, к чему только не прибегают. И, конечно же, очень боятся схватить по этим самым рогам.

– Знаешь, – вдруг фамильярно обращается ко мне следователь. – А я ведь знаю, что ты не предавал Валибур.