Кто кого предал - Галина Сапожникова

Наутро выяснилось, что убиты 13 местных жителей и смертельно ранен лейтенант Шатских из группы «Альфа», причем в спину… Приехали представители Генпрокуратуры, я приказал прибыть туда военным врачам, мы хотели освидетельствовать каждого: кто, во что и как был ранен? Но ни прокуратуру нашу, ни врачей к осмотру не допустили. Литовцам надо было обязательно доказать, что мы имели ко всему этому отношение.

Варенников, Ачалов мне докладывали: ни одного выстрела никто не производил. А по ним стреляли.

— В Вильнюсе были местные органы милиции, органы КГБ. Зачем при таком букете силовых структур потребовалось использовать еще и армию?

— Все дело в том, что 11 марта 1990 года литовцы уже себя объявили независимыми. Местные правоохранительные органы перестали работать. Все, включая КГБ, подчинялись Ландсбергису.

— Может, все было рассчитано на то, чтобы втащить армию в эту воронку?

— На то, чтобы создать недовольство народа. Надо было убрать войска с территории Литвы. А как убрать? Пролить кровь, провокацию сделать. Вот они и сделали. Они нас обыграли. Убили своих для того, чтобы выиграть.

— В печати то, что случилось в Вильнюсе, называли «репетицией августовского путча».

— До путча еще много чего произошло. Можно сказать, что к тому времени было ликвидировано Политбюро. Горбачев, став президентом, создал Политбюро из секретарей компартий республик. В Литве Компартия разделилась на две части, поэтому было целых два представителя. Каждый стремился во что бы то ни стало быть самостоятельным. И разработанный Устав Союза Суверенных Государств не находил единогласной поддержки. Горбачев думал так: несколько республик документ подпишут, а остальные никуда не денутся. И решил 19 августа 1991 года пригласить первых секретарей пяти республик Средней Азии и России, чтобы подписать Союзный договор. Остальные не соглашались.

Мы об этом знали, все члены правительства, в том числе и председатель Кабинета Валентин Павлов, и заместитель Горбачева Геннадий Янаев. Кстати сказать, сам этот Союзный договор был опубликован вечером в пятницу, когда все на дачу уехали. В субботу — воскресенье этот договор никто не читал. А в понедельник уже надо было его подписывать. Короче говоря, хотели народ обмануть. Мы, значительное большинство членов правительства, собрались на объекте КГБ, обсудили обстановку. Она была критической. Не утихли еще события в Азербайджане и Армении, Нагорный Карабах захватили армяне, азербайджанцы выгнали из Баку всех армян. Не все было в порядке в Фергане, в Киргизии и Узбекистане, в Крыму. В Грузии турки-месхетинцы хотели занять свои земли. В общем, обстановка была очень напряженной, прежде всего по национальному вопросу. Но вместо того чтобы принять меры для стабилизации ситуации, Горбачев начал разрабатывать договор о суверенных государствах. Шаймиев (Татарстан) и представители других республик задались вопросом: а мы чем хуже? Мы тоже хотим быть самостоятельными! А как еще должны были реагировать республики, которые находятся внутри России? Мы считали, что, подписывая этот договор, мы разрушали Советский Союз.

17 августа в Форос к Горбачеву полетели Шенин, Бакланов, Варенников, Плеханов и Болдин. Я должен был оставаться в Москве — в случае возможного ракетного удара кому-то же надо было быть на месте. Горбачев их долго не принимал, потом принял, спросил: «Зачем приехали?» Каждый объяснил ему, что надо принимать меры для сохранения страны, что воля народа — это высшая воля для руководства. Он их обругал: «Делайте что хотите». Это было в субботу.

В воскресенье, 18-го, я организовал охрану телецентра, но никто выступать на телевидение не поехал. Вместо этого включили «Лебединое озеро».

Потом мне вдруг звонит командующий ВДВ Павел Грачев: Ельцин просит охрану. Я отправил батальон. И подумать не мог, что это преподнесут как подтверждение того, что армия хотела штурмовать «Белый дом». Показывали потом фильм: сидит Мстислав Ростропович с автоматом, а на коленях у него спит солдат… А штурмовать их никто и не собирался!

Собрались мы в кабинете у моего зама Владислава Ачалова. Приехал ко мне маршал Ахромеев: что происходит? Я говорю: да ничего, собственно, не происходит — мы хотим не дать развалить Советский Союз. Но пока Горбачев против того, чтобы вводить чрезвычайное положение, и сейчас товарищи думают, каким образом повлиять на то, чтобы не было подписания пятью республиками этого договора. Я поехал в Кремль, в кабинет к Павлову. Подписание договора было сорвано. Мы опять полетели к Горбачеву. Я знал, что по возвращении в Москву меня будут арестовывать, мне сообщили по телефону прямо в самолет. По летному полю уже бегали в милицейской форме солдаты. Баранников (глава МВД РСФСР. — Г. С.) попросил меня пройти в комнату, где сидел прокурор Степанков. «Оружие есть?» — «Нет». — «Вы арестованы».

Можно было, конечно, послать их подальше и идти в машину. Ачалов мне звонил и спрашивал: «Хотите — захватим аэродром?» Я сказал: не надо. Если бы захватили аэродромы, могли бы развязать войну. Я на это не пошел. Зато никто никого не убил.

— Когда мы находились в «Лефортово», стало ясно, что три человека в Москве погибли. Причем опять кто-то стрелял с чердака. Но наши военные не могли стрелять. Значит, стреляли или по распоряжению Ельцина, или американского посольства.

— Точно как в Литве… А вы, кстати, во время операции в Вильнюсе вели учет, сколько было выпущено патронов?

— Ни одного. Никто не стрелял, на руки боевые патроны не выдавались. Когда начали разбираться, там были только пули из винтовок, из автомата ППШ и из охотничьих ружей.

— Слова Горбачева о том, что в Вильнюсе надо разбираться, вы восприняли как прямое руководство к действию. А как дальше обстояло? В ночь на 13 января, когда шла операция, вы ему сообщали об этом или он был в неведении?

— Горбачев все знал. Мне сказал: принимай меры. Я, повторюсь, направил туда Варенникова и Ачалова. И позвонил Усхопчику: вы несете ответственность за все. До 13-го числа никто из военных никуда не выезжал и по городу не то что не стрелял, а даже не ходил, чтобы не спровоцировать ситуацию.

— Порядок операции разрабатывался заранее, или это было некое спонтанное решение?

Два коммуниста: первый президент независимой Литвы Альгирдас Бразаускас и последний Президент СССР Михаил Горбачев. Казалось, все говорило о том, что развода не будет. Фото из архива Г. Сапожниковой.