Музыка горячей воды - Чарльз Буковски

Когда он умирал, она его почти любила. Но Лилли — стоило подумать о Лилли… об их с Тедом губах, обо всем остальном — и ей хотелось застрелить его снова… Тед всегда хорошо смотрелся в свитере под горло, и зеленое ему шло, а когда пердел в постели, всегда сначала отворачивался — на нее никогда не пердел. Работу редко пропускал. Завтра вот пропустит…

Маргарет немножко повсхлипывала, а потом уснула.

Проснувшись, Теодор почувствовал, будто в груди у него с обеих сторон — по длинной острой камышине. Не больно. Он приложил руки к груди, потом отнял и выставил на лунный свет. Обе в крови.

Он не понял. Посмотрел на Маргарет. Она спала, в руке — револьвер, из которого он сам учил ее стрелять для самозащиты.

Он сел, и кровь из двух отверстий в груди полилась быстрее. Маргарет его застрелила во сне. За то, что ебал Лилли. С Лилли он даже до оргазма не дошел.

Он подумал: я почти что умер, но если удастся от нее сбежать, может, и выкарабкаюсь.

Теодор аккуратно дотянулся и расцепил пальцы Маргарет на рукоятке. Предохранитель был по-прежнему снят.

Я не хочу тебя убивать, подумал он, я просто хочу сбежать. По-моему, я этого хочу по меньшей мере лет пятнадцать.

Ему удалось встать с кровати. Он взял револьвер поудобнее и наставил на бедро Маргарет — на правую ногу. И выстрелил.

Марджи завопила, и он зажал ей рот рукой. Подождал несколько минут, убрал руку.

— Что ты делаешь, Теодор?

Он направил револьвер на бедро Маргарет — на сей раз левое. Выстрелил. Опять заткнул ей вопль рукой. Несколько минут подержал, опять убрал руку.

— Ты Лилли целовал, — сказала Маргарет.

В барабане осталось два патрона. Тед выпрямился и глянул на две дырки у себя в груди. Из правой кровь течь перестала. А из левой ровными толчками била игольная струйка красного.

— Я тебя убью! — произнесла с кровати Маргарет.

— Тебе очень хочется, правда?

— Да, да! И убью!

У Теда закружилась голова, начало подташнивать. Где же полиция? Они же наверняка слышали выстрелы? Ну где же они? Неужели пальбы никто не слышал?

Тед заметил окно. Выстрелил в окно. Он слабел. Упал на колени. На коленях пополз к другому окну. Выстрелил опять. Пуля пробила в стекле круглую дырочку, но стекло не раскололось. Перед ним прошла черная тень. Затем исчезла.

Он подумал: надо убрать отсюда этот револьвер!

Теодор собрал последние силы. Размахнулся и швырнул револьвер в окно. Стекло разбилось, но револьвер упал в комнату…

Сознание к нему вернулось — над ним стояла жена. Взаправду стояла — на двух ногах, которые он ей прострелил. Она перезаряжала револьвер.

— Я тебя сейчас убью, — сказала она.

— Марджи, бога ради, послушай! Я люблю тебя!

— Ползи, лживый пес!

— Марджи, прошу тебя… Теодор пополз в другую спальню. Маргарет шла за ним.

— Так тебя, значит, возбуждало, когда ты целовал Лилли?

— Нет, нет! Мне не понравилось! С отвращением!

— Я тебе эти губешки-то поцелуйные отстрелю!

— Марджи, боже мой!

Она приставила дуло к его губам.

— Вот тебе поцелуйчик!

Она выстрелила. Пуля снесла ему часть нижней губы и нижней челюсти. Сознания он не потерял. Увидел на полу один свой ботинок. Снова собрал все силы и кинул им в другое окно. Стекло рассыпалось, ботинок улетел на улицу.

Маргарет направила револьвер себе в грудь. Нажала на спуск…

Когда полиция выбила дверь, Маргарет стояла посреди комнаты с револьвером в руке.

— Ладно, мадам, бросайте оружие! — сказал один легавый.

Теодор по-прежнему старался уползти. Маргарет направила на него револьвер, выстрелила и промахнулась. Затем рухнула на пол в своей пурпурной ночнушке.

— Что тут у вас такое? — спросил полицейский, склонившись над Теодором.

Теодор повернул к нему голову. Вместо рта у него была красная клякса.

— Шкррр, — ответил Теодор, — шкррр…

— Терпеть не могу эти семейные скандалы, — сказал другой легавый. — Такая мерзость…

— М-да, — подтвердил первый.

— Я только сегодня утром со своей поцапался. Нипочем не угадаешь.

— Шкррр, — сказал Теодор.

Лилли сидела дома — смотрела по телику старое кино с Марлоном Брандо. Она была одна. В Марлона она была влюблена всегда.

Она тихонько пукнула. Подняла халат и принялась себя ласкать.

Пламенная дамочка

Монах зашел. Внутри казалось очень пыльно — и тусклее, чем в обычных заведениях. Он прошел к дальнему концу стойки и подсел к пышной блондинке, которая курила сигариллу и пила «Хэммз». Когда Монах сел, она перднула.

— Добрый вечер, — сказал он. — Меня зовут Монах.

— А меня Мать, — ответила она. Что немедленно ее состарило.

Из-за стойки перед Монахом поднялся скелет — он там сидел на табуреточке. Шагнул к Монаху. Тот заказал скотч со льдом, и скелет своими костями стал смешивать. Скотч полился на стойку, но скелету все удалось, он сгреб деньги Монаха, сунул их в кассу и принес Монаху правильную сдачу.

— Что такое? — спросил Монах у дамочки. — Им тут профсоюзы не по карману?

— Ай блядь, — ответила она, — это Билли корки мочит. Ты что, блядь, проволочек не видишь? Он за проволочки дергает. Говорит, умора.

— Странное заведение, — сказал Монах. — Смертью тут смердит.

— Смерть не смердит, — сказала дамочка. — Смердит только живое, только умирающее смердит, то, что разлагается, смердит. А смерть — не смердит.

Между ними упал паук на невидимой ниточке и медленно развернулся. В тусклом свете он был золотым. Затем опять взбежал вверх по своей паутинке и пропал.

— Никогда раньше пауков в баре не видал, — сказал Монах.

— Он тут мух развешивает для клиентов, — сказала дамочка.

— Господи, от остряков не продохнуть. Дамочка перднула.

— Вот тебе чмок, — сказала она.

— Благодарю, — ответил Монах.

В другом углу какой-то чмырь сунул денег музыкальному автомату, скелет вышел из-за стойки, подступил к дамочке и поклонился. Дамочка встала и пошла с ним танцевать. Они кружились и кружились. В баре больше никого не было — только дамочка, скелет, чмырь и Монах. Не слишком людно. Монах закурил «Пэлл-Мэлл» и занялся тем, что было в стакане. Песня доиграла, скелет опять встал за стойку, а дамочка вернулась и подсела к Монаху.

— Вот помню, — сказала она, — сюда сплошь знаменитости ходили. Бинт Кросби, Эймос и Энди, Три Придурка[7]. Просто дым коромыслом.

— Так мне больше нравится, — сказал Монах. Автомат снова заиграл.

— Потанцуем? — спросила дамочка.

— Чего б нет? — ответил Монах.

Они встали и пошли танцевать. Дамочка носила лавандовое, а пахла сиренью. Но она была толстовата, кожа — какая-то оранжевая, а вставные зубы будто все время тихонько пережевывали дохлую мышку.

— Тут прям как при Герберте Гувере[8],- сказал Монах.

— Гувер был великий человек, — сказала дамочка.

— Черта с два, — ответил Монах. — Если б не возник Фрэнки Д.[9], мы бы все сдохли от голода.

— Фрэнки Д. нас в войну втравил, — сказала дамочка.

— Ну так и что, — сказал Монах. — Ему ж надо было оградить нас от фашистских орд.

— Вот только про фашистские орды не надо мне, — сказала дамочка. — У меня брат погиб в Испании в боях с Франко.

— Бригада Авраама Линкольна?[10] — спросил Монах.

— Бригада Авраама Линкольна, — ответила дамочка.

Танцуя, они прижимались друг к другу, и тут дамочка вдруг сунула язык Монаху в рот. Он его вытолкнул своим. На вкус она отдавала старыми почтовыми марками и дохлой мышкой. Песня допелась. Они подошли к стойке и сели.

К ним придвинулся скелет. В одной костлявой руке у него была водка с апельсиновым. Скелет встал перед Монахом и выплеснул стакан ему в лицо, после чего отошел.

— Что с ним такое? — спросил Монах.

— Очень ревнивый, — объяснила дамочка. — Заметил, как я тебя поцеловала.

— Это поцелуй называется?

— Я целовала величайших людей всех времен и народов.

— Могу себе представить — Наполеон, Генрих Восьмой, Цезарь.

Дама перднула.

— Чмок тебе, — сказала она.

— Благодарю, — ответил Монах.

— Наверное, старею, — сказала дамочка. — Знаешь, все время говорят о предвзятости, но вот о предвзятости против старости даже не вспоминают.

— Н-да, — сказал Монах.

— Хотя не такая уж я и старая — сказала дамочка.

— Не такая, — сказал Монах.

— У меня еще месячные бывают, — сказала дамочка.

Монах махнул скелету, чтобы принес еще парочку. Дама тоже перешла на скотч со льдом. Они оба теперь пили скотч со льдом. Скелет вернулся к себе на табурет и сел.

— Знаешь, — сказала дамочка, — я видела, как Малыш залудил свои два страйка и показал на стену, а при следующей подаче запустил мяч прямо за нее[11].

— Я думал, это миф, — сказал Монах.