Очень плохая наследственность - Danrad Danrad

с назойливым энтузиазмом молодого экскурсовода рассказывал о серых лачугах, которые мы проходили, о семействах, что там жили и трудились. Похоже, он знал историю всех и каждого и наконец рад был поделиться с кем-то грузом скопившихся знаний.

К тому моменту, как мы обошли весь посёлок и вернулись к дому Свенлика, солнце превратило душный недвижимый воздух в липкое покрывало. Мне казалось — стоит протянуть руку и сжать пальцы в кулак, а затем потянуть и это покрывало поддастся, а если потянуть ещё сильнее, оно спадёт и свежий ветерок наконец остудит пылающую кожу на лице. Я рефлекторно сжал пальцы. Нет, ничего. В голове угнездилась тупая ноющая боль.

Я шагнул в тёмный дверной проём дома Свенлика. Холод приятно коснулся кожи. Я постоял несколько секунд, наслаждаясь ощущениями.

— Ну что, парень, перекусить не хочешь, а? — голос толстяка, неприятно громкий, резанул слух и отдался новой пульсацией боли в голове.

Глаза немного привыкли к мраку, царившему в доме. Я заметил, что продуктов на столе прибавилось. Словно бы они сами по себе появлялись. Тяжело, наверно, было его жене поспевать везде и всюду.

— Спасибо, мис… Старшой, но я, пожалуй, пойду прилягу. Свежий воздух и прогулка навевают усталость, — я вытер рукавом пот со лба.

— Да, воздух здесь хороший, — Свенлик не заметил или не посчитал нужным замечать иронию в моём голосе. Он уже схватил кувшин, по-видимому, с молоком и хорошенько к нему приложился.

Я прошаркал потяжелевшими ногами мимо него в комнату, где обнаружил себя утром.

Сил хватило, только чтобы стянуть с себя ботинки и куртку. Бросив их у кровати, я тяжело рухнул на заскрипевший матрас. Постельное бельё за моё отсутствие успели сменить и укрыть его ажурным разноцветным покрывалом. Сумка с вещами стояла рядом с кроватью.

Я повернул голову в сторону двери, закряхтел, поднимаясь, и захлопнул её, заперев на защёлку.

Снова вернулся на кровать и закрыл глаза.

Белые круги, красные круги, синие круги — они всплывали и сменяли друг друга за закрытыми веками. Всего лишь призраки, запечатлённые мозгом на сетчатке. И они со временем утонули во тьме забытья, словно следы, оставленные на песке.

В пустоте безвременья родился свет маленькой белой искрой. Он вспыхнул и погас. За ним пришли другие вспышки, всё новые и новые искры разгоняли тьму. Я осознал себя смотрящим на ночное небо. И неисчислимое море звёзд далёким светом притягивало мой взор. Их было больше, куда больше, чем я когда-либо видел. В нос ударила сразу сотня знакомых и незнакомых запахов, отчётливо царил резкий запах хвои, снизу тянуло прелым сладковатым запахом прогнивших иголок, веток, укрытых слоем сырого мягкого мха. Как приятно он обнимал босые ноги, словно толстый ворс ковра. И звуки: да, лес говорил со мной каждой хрустнувшей веткой, каждой каплей, упавшей с нижней стороны листа папоротника, каждой упавшей на землю иголкой.

На самой грани слуха я различил вой, наполненный, казалось, тоской всего мира. Я резко развернулся и зашагал в его сторону. Нет, побежал, перепрыгивая поваленные стволы, огибая глубокие овраги. Я бежал и бежал, ветер свистел в ушах, каждый ствол ели, каждый куст и ветка, мох на кочке до боли чётко просматривались в звёздном свете. Я резко остановился, замер, прислушиваясь, грудь вздымалась и опускалась, дыхание маленькими белёсыми облачками вырывалось из раздувавшихся ноздрей.

Вой раздался отчётливее и ближе. Я радовался обретённому ощущению мира, я слышал его, я чуял его, я видел. Но ещё и горе тугим комком свернулось в животе, такая утрата слышалась в далёком вое. От обилия чувств и ощущений в горле нечто родилось и исторглось ночным воем, но уже моим. И я побежал.

Воздух стал гуще, тяжелее. Я быстро глянул вверх, стараясь не сбиваться с бега. Тучи заслонили звёзды. Глухо заворочался далёкий гром. Молния сверкнула, пока что далеко, но оставила отпечаток, наложенный на путь впереди. Я бежал, а гром становился всё оглушительнее, всё ближе, молнии разрывали небо. И вдруг полила вода, целые тонны воды с неба единым потоком. Словно сломались стены и плотину вдруг прорвало. Всё затопил несмолкающий гром, его эхо и шум дождя.

В нос ударил запах дыма, я едва успел остановиться у обрыва, с которого, неся грязь, мелкие ветки, опавшие иголки, текла вода, подтачивая торчащие корни сосен, в тщетных попытках стараясь забрать с собой целые пласты почвы. Я тяжело дышал, обозревая открывшееся пространство. Молния сверкнула прямо передо мной, со звуком, заставившим заныть зубы. В этот краткий миг я с необычайной чёткостью рассмотрел расположившийся внизу посёлок.

Тревога сковала моё тело, я не мог пошевелиться, даже дыхание давалось с трудом. Сделав глубокий вдох, ощущая, как по лицу течёт вода, я попытался закричать и… внезапно открыл глаза.

Лёжа в кровати, я смотрел на потолок. Похоже, настала ночь. На потолке плясали тени, отбрасываемые перекрестьем реек на стекле окна. Каждый всполох менял их положение. Стекло время от времени лязгало от самых сильных раскатов грома. Дождь барабанил по шиферной крыше.

Образы сна, слишком реалистичные, слишком живые и достоверные, какие бывают лишь у сумасшедших или у тех, кто вскакивает посреди ночи с кровати в безмолвном крике от невыразимого ужаса ночных грёз. Они лезли в голову, старались укорениться своей незыблемостью в памяти.

Подушку пропитала влага, хлопчатобумажная майка тоже влажно липла к телу. По коже с холодком озноба пробегали мурашки. Но я чувствовал себя лучше, голова не болела, кожа больше не горела. Я стянул с себя мокрую одежду, развесив её в ногах на спинке кровати.

Завтра же узнаю, где здесь можно принять душ, — решил я. — Да даже купание в реке помогло бы смыть следы пота и пыли.

Я даже на миг задумался, а не выйти ли под ливень и не постоять под ним. И тут же вспомнил, как местные пялились на меня. Думаю, картина гостя, разгуливающего голышом ночью под дождём, окончательно убедит их в необходимости взяться за топоры и вилы. Скорее всего, та сумасшедшая древняя карга первой схватится за трость.

Переодевшись в сухое и чистое, я улёгся в кровать, размышляя о том, как бы завтра наконец заставить Свенлика рассказать мне всё, что я хочу знать.

Видимо, вскоре я задремал, поскольку разбудил меня стук в дверь, а в окно лился свет, рассеянный то ли ранним утром, то ли тучами.

— Да-да, уже иду, — подал голос я и закашлялся. Горло саднило, кожу на лице стянуло, мышцы на ногах ныли так, словно я пробежал несколько сотен миль.

— Боже, — простонал я. — Это место меня