Лунный лик Фортуны - Элис Клэр

Однако для догадок было еще рано. Слишком рано.

Усилием воли Жосс отбросил все мысли, повернулся на другой бок и очень быстро заснул.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Мертвую монахиню звали Гуннора. Ее тело перенесли в аббатство, и лекарка сделала все возможное, чтобы скрыть, как несчастная умерла. На Гуннору снова надели вимпл, страшной раны на горле уже не было видно, однако требовалось куда большее мастерство, чем то, которым обладала сестра, чтобы изменить выражение смертного ужаса на лице женщины.

Аббатиса Элевайз вышла из монастырской церкви после третьей службы у тела девушки. Ей хотелось, чтобы родители убитой монашенки поторопились и сообщили, как поступить с телом. Крышку гроба уже плотно закрыли – слава Богу! – но в такую жаркую погоду вся церковь, более того, все аббатство казались пропитанными зловонием смерти.

«Это плохо для нашего духа, – твердила себе Элевайз, быстро шагая по внутреннему двору. – Надо что-то делать».

Разумеется, к родителям, пребывающим в скорби, следует относиться с тактом и сочувствием, всегда исходя из того, что они действительно скорбят, хотя в данном случае, решила Элевайз, за это поручиться нельзя. Она отметила их странное настроение еще тогда, когда договаривалась с ними о поступлении Гунноры в обитель. «Я не нажимала на них и не настаивала, чтобы они приняли какое-нибудь решение, – думала Элевайз. – Возможно, потрясенные внезапной смертью Гунноры, они и сами еще не знают, что лучше – забрать тело дочери домой или оставить здесь, с сестрами в Боге».

Однако были и другие, о которых аббатисе приходилось думать. Элевайз отвечала за живущих в обители монахинь, не говоря уже о монахах, размещающихся неподалеку, а также за тех горемык разного звания и достатка, которые, в силу тех или иных причин, находили временный кров в Хокенли, и она не могла позволить, чтобы сам воздух, которым они дышали, был до бесконечности отравлен присутствием смерти. К тому же, если смотреть на вещи практически – а Элевайз прекрасно удавалась эта практическая точка зрения, – чем скорее Гуннора будет достойно похоронена, тем быстрее все смогут забыть ужас убийства и вернуться к обыденной жизни.

Склонив голову, Элевайз покинула залитый солнцем внутренний двор, прошла в тени крытой галереи и открыла дверь, которая вела в небольшую комнату – здесь она управляла делами монастыря. И не только монастыря, а всего аббатства Хокенли, поскольку в ее подчинении были не только монахини, но и небольшая группа монахов, что жили возле святого источника в четверти мили отсюда, в небольшой долине.

Элевайз занимала свой пост уже пять лет. Она была уверена, что создана для аббатства – ложная скромность не относилась к чертам ее характера, – и также знала, что аббатство создано для нее.

С хмурым выражением лица аббатиса села за длинный дубовый стол, который ценой больших усилий и затрат взяла с собой из прошлой жизни, и, сосредоточившись, начала размышлять о жизни и смерти покойной Гунноры из Уинноулендз.

Если говорить о строительстве большого аббатства, то аббатство Хокенли было возведено недавно, настолько недавно, что до сих пор было счастливо избавлено от плотников, каменщиков и бесконечных толп ремесленников, которые порой становились такой же неотъемлемой частью монастырской жизни, как монахи и монахини. Строительство началось в 1153 году по прямому распоряжению будущей королевы Англии Алиеноры Аквитанской, и началось оно благодаря настоящему чуду, случившемуся прямо здесь, на этом самом месте.

Давным-давно, в незапамятные времена слово Хокенли обозначало не более чем горстку лачуг, выросших под сенью деревьев на опушке великого Уилденского леса. Лес был безлюдным, и многие верили, что в нем обитали привидения. Рассказывали истории о странных звуках, доносившихся из древних кузен, в которых человек трудился еще до того, как история начала свое движение, и не один путешественник, заблудившийся в лесу и оказавшийся на давно позабытой тропе, рассказывал потом о призрачном отряде римских солдат, явившихся, чтобы промаршировать по роще прямо сквозь березовые стволы…

С тех пор как римляне покинули свои старые кузни, польза от леса была невелика, разве что свиней откармливали буковыми орешками и желудями, в изобилии усыпавшими землю по осени. Единственное время в году, когда лес можно было назвать многолюдным, приходилось на семь недель от осеннего равноденствия до праздника святого Мартина – окрестные жители сгоняли в лес скот для откорма, чтобы потом забить животных и сделать запасы на зиму.

Как-то раз, в жаркий день начала лета, в это таинственное и пустынное место пришла группа французских торговцев; направлявшихся из Гастингса в Лондон; их одолел загадочный недуг. Еще пересекая Канал, они почувствовали недомогание, но, уверившись, что это всего лишь «mal de mer» – морская болезнь, – продолжили свой путь в Лондон. К тому моменту, когда торговцы достигли горных кряжей возле долины Медуэй, пятеро уже не могли идти дальше. Они бредили, их била лихорадка, они страдали от мучительных болей в конечностях, а у двоих появились опухоли в паху. Их товарищи, в страхе перед опасностью подцепить заразу, нашли для несчастных приют в убогой деревушке Хокенли, а затем покинули компаньонов.

Французы уже готовы были отдать себя в руки Всемогущего Господа, когда, к их изумлению, они начали выздоравливать. Все это время они пили воду из маленького источника в низине неподалеку от того места, где их оставили товарищи, – источника, вода которого была красноватой и соленой на вкус. Один из торговцев, болезнь которого протекала легче, чем у остальных, взял на себя тяжкий труд приносить собратьям по несчастью воду из низины, и ему было видение. Его по-прежнему трясла лихорадка, голова раскалывалась от боли, перед глазами стоял туман, – и тем не менее ему показалось, что над берегом, из которого выбивался источник, возникла женщина. Облаченная в голубые одежды, она держала в тонких белых руках лилии. Женщина улыбнулась торговцу, и ему послышалось, что она хвалит его за преданную заботу о товарищах; а еще женщина сказала, что если поить их водой из этого источника, то лучше снадобья и не сыщешь.

Как и следовало ожидать, торговцы стали рассказывать эту историю всем и каждому. Наиболее предприимчивые слушатели отправлялись в Хокенли, и вскоре началась бойкая торговля склянками с чудесной водой. Церковь, встревоженная, с одной стороны, явным недостатком почтения к подлинному чуду, а с другой – утратой потенциальной прибыли, без промедления вмешалась в дело и возвела над источником постройку – Святыню, а рядом с ней поставила скромные жилища для монахов, призванных ее оберегать.

Молва о чудесном явлении Девы Марии на неприметной полянке возле далекого Уилденского леса достигла знаменитого аббатства Фонтевро, возвышающегося на берегу Луары, поблизости от Пуатье, родного города Алиеноры. Привязанность Алиеноры к Фонтевро разожгла в ней желание создать подобную обитель где-нибудь еще, и во время своего бракосочетания в 1152 году она уже задумала возвести первое английское аббатство по типу Фонтевро.

Синхронизм – странное явление, в нем есть некая внутренняя сила, которая часто порождает неодолимую веру в то, что определенные вещи вызваны к жизни с умыслом. Так это было и для Алиеноры, которая впервые ощутила «настояние» Фонтевро назвать новую общину в Хокенли в честь материнской обители – а разве нет умысла в том, что и Фонтевро было посвящено Пресвятой Деве? – в тот самый момент, когда, обвенчавшись с Генрихом, она получила власть, чтобы осуществить задуманное.

Аббатство Хокенли поражало своим великолепием; Алиенора и община Фонтевро позаботились об этом. Церковь и жилище монахинь, расположенные на вершине хребта, были спроектированы французским архитектором и построены французскими каменщиками; тимпан над центральным входом в церковь был настоящим шедевром.

Подобно многим своим товарищам по ремеслу, главный каменщик обратился за разрешением использовать в тимпане тему Страшного Суда и таковое разрешение получил. Впоследствии лишь немногие, взирая на творение мастера, оставались не тронутыми его мощью.

В центре тимпана был изображен Христос во всей его славе, с поднятой вверх пронзенной правой рукой. Лицо Спасителя выражало глубокую печаль и суровую строгость. Справа к нему приближались праведники, их вела Святая Дева Мария, Святой Петр мягко подталкивал блаженных сзади, а солнце, луна и звезды изливали на них божественный свет благочестия. Ангелы радостно трубили в трубы, возвещая праведникам о великой награде – вечно находиться в присутствии Бога.

Слева от Христа толпились осужденные на вечные муки.

Если бы обещанного райского блаженства оказалось недостаточно, чтобы убедить грешника встать на путь истинный, то изображение ада в тимпане аббатства Хокенли, несомненно, довершило бы дело. Царство сатаны, в понимании главного каменщика, было местом невообразимых мук, где каждому из семи смертных грехов было выбрано соответствующее наказание. Гордыня была запечатлена в образе нагого, если не считать короны, короля, которого два демона с вилами заставляли идти по раскаленным углям; Похоть – в виде пышной женщины, чью грудь грызли крысы, в то время как змеи заползали в ее промежность. Обжорство, разжиревшее и толстозадое, было засунуто вниз головой в бочку с экскрементами; лицо Гнева искажали ярость и мучительное страдание, череп Гнева был вскрыт, и горбатые черти сосали его мозг. Зависть и Алчность, поглощенные бессмысленным поиском чужих сокровищ, могли бы и оглянуться, тогда они поняли бы, что с них вот-вот живьем сдерет кожу четверка демонов с веревками и острыми ножами в длинных когтистых лапах. Лень, погруженную в глубокий сон на куче хвороста, связывал клыкастый дьявол, в то время как другой черт уже поджигал ее погребальный костер.