Вызов - Кеннеди Эль

Лицо Конора мрачнеет. На мгновение взгляд его серых глаз становится невидящим. Если бы я знала его лучше, то подумала, что задела за живое. Когда он отвечает, в его голосе нет былой игривости.

– Мне просто нужно было сменить обстановку. Появилась возможность перевестись в Брайар, и я ей воспользовался. Я жил дома, понимаешь, и мне там становилось тесно.

– Из-за сестер с братьями?

– Нет, я уже давно живу вдвоем с мамой. Папа бросил нас, когда мне было шесть.

Сочувствие смягчает мою интонацию.

– Это ужасно. Мне жаль.

– Нечего жалеть. Я почти его не помню. Моя мама вышла за другого, Макса, лет шесть назад.

– И что, вы не ужились вместе?

Он вздыхает и сильнее вжимается в подушки, уставившись в потолок. На его лбу проступает горестная морщина. Мне хочется пойти на попятную, сказать, что он не обязан об этом рассказывать и я не хотела совать свой нос в его дела. Я вижу, что эта тема его тревожит, но он продолжает:

– Он ничего. Мы с мамой снимали дерьмовый домишко, когда они встретились. Она работала парикмахером шестьдесят часов в неделю, чтобы нас прокормить. И тут появляется этот прилизанный богатенький бизнесмен и вытаскивает нас из бедности прямо на Хантингтон-Бич. Там даже воздух совсем другой, словами не описать. Это первое, что я заметил. – Он пожимает плечами с самоуничижительной улыбкой. – Я сменил государственную школу на частную. Мама сократила часы работы, а потом вообще уволилась. Наша жизнь полностью изменилась. – Молчание. – Он хорошо к ней относится. Она – весь его мир. Но мы с ним общий язык не нашли. Она была желанным призом, а я – ненужным балластом.

– Никакой ты не балласт, – говорю я ему. Сердце сжимается от мысли, что на свете есть дети, которые с малых лет считают себя обузой, и я задумываюсь, уж не потому ли Конор старается казаться таким спокойным и расслабленным, что это ему помогает оправиться от былых травм и не чувствовать себя брошенным. – Некоторые люди просто не ладят с детьми, понимаешь?

– Да. – Он кивает с лицом, исказившимся гримасой боли. Мы оба понимаем, что эту рану не залечить моими примитивными банальностями.

– Я тоже росла без отца, – говорю я, меняя тему, чтобы не портить Конору и без того нерадужное настроение. – Я плод страстного перепихона на одну ночь.

– Так. – Глаза Конора загораются. Он поворачивается ко мне и подкладывает под голову ладонь. – А вот это уже интересно, продолжай.

– О да, Айрис Марш была занудой на работе и оторвой в кровати.

Его хриплый смех вызывает новую волну жара. Хватит уже так… реагировать на него. Как будто мое тело настроилось на его частоту и теперь отзывается на каждое его движение, каждый звук.

– Она профессор ядерной физики и инженерии в Массачусетском технологическом институте, и двадцать два года назад она встретила крутого российского ученого на конференции в Нью-Йорке. У них вспыхнул короткий романчик, и потом он вернулся в Россию, а мама – в Кембридж. И шесть месяцев спустя она прочитала в «Таймс», что он погиб в автокатастрофе.

– Ни хрена себе. – Он вскидывает голову. – Думаешь, твой папа был, типа, убит российским правительством?

Я смеюсь.

– Чего?

– Слушай, а вдруг твой папа занимался какой-то шпионской мутью? И КГБ узнал, что он агент ЦРУ, и его замочили?

– Замочили? Мне кажется, ты путаешь эвфемизмы. Людей мочат банды. И я не уверена, что КГБ еще существует.

– Конечно, они хотят, чтобы ты так и думала. – У него расширяются глаза. – Ого, а вдруг ты русский «крот»?

У него живое воображение, этого не отнять. Но, по крайней мере, у него улучшилось настроение.

– Ну, – задумчиво говорю я, – на мой взгляд, это бы означало одно из двух: либо из-за того, что меня раскусили, я скоро буду приговорена к смерти…

– Твою ж мать. – С впечатляющим проворством Конор вскакивает с кровати и комично выглядывает в окно, а потом закрывает жалюзи и выключает свет.

Теперь нас двоих освещает только черепаховый ночник Рейчел и свечение уличных фонарей, пробивающееся между планками жалюзи.

Со смехом он забирается обратно на кровать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– Не переживай, детка, я обо всем позаботился.

Я натягиваю улыбку.

– Или второе – мне придется убить тебя за то, что ты раскрыл мой секрет.

– Или, или, слушай: ты берешь меня – такого красивого и мускулистого – в напарники, и мы отправляемся в путь-дорогу как наемники.

– Хм-м. – Я изображаю задумчивость. – Заманчивое предложение, товарищ.

– Но сначала нам надо раздеть друг друга, «жучки» поискать. Сама понимаешь, чтобы установить доверительные отношения.

Он очарователен – точь-в-точь игривый щенок.

– Ага, щас.

– С тобой неинтересно.

Я не могу понять этого парня. Он милый, обаятельный, смешной – словом, обладает всеми теми качествами, с помощью которых коварные мужчины убеждают нас в том, что мы можем сделать из них приличных людей. Но в то же время он дерзкий, грубый и совсем непретенциозный – такой, каких в колледжах почти не встретишь. Обычно мы занимаемся мучительным самопознанием, строя из себя храбрецов. И как же это соотносится с легендарным Конором Эдвардсом? Человеком, у которого больше зарубок на клюшке, чем снежинок в январе? Кто такой настоящий Конор Эдвардс?

Какая мне разница?

– Эм, какая у тебя специальность? – спрашиваю я, чувствуя себя банальной.

Он запрокидывает голову и выдыхает.

– Финансы, наверное.

Так, не то, что я ожидала.

– Наверное?

– В смысле, мне не очень это нравится. Это была не моя идея.

– А чья?

– Отчима. Он вбил себе в голову, что я буду после выпуска работать на него. Научусь управлять его компанией.

– Похоже, ты не особо от этого тащишься, – говорю я, добавив для него немного жаргона с западного побережья и заслужив этим хмыканье в ответ.

– Нет, не тащусь, – соглашается он. – Пусть меня лучше подвесят за яйца, чем заставят надеть костюм и таращиться весь день в таблицы.

– На какую специальность тебе хочется пойти?

– В том-то и дело. Я понятия не имею. Наверное, я в итоге согласился на финансы, потому что ничего лучше придумать не смог. Не смог притвориться, что у меня есть другие прекрасные интересы, поэтому…

– Ничего? – переспрашиваю я.

Сама я разрывалась между кучей возможностей. Правда, некоторые из них были остатками детских фантазий о том, чтобы стать археологом или космонавтом, но все же. Когда пришло время решить, чем я хочу заниматься всю оставшуюся жизнь, дефицита вариантов у меня не было.

– У меня с детства нет прав на завышенные ожидания, – резко говорит он. – Я думал, что скорее буду работать за минимальную плату, нося бейджик, или окажусь в тюрьме, чем поступлю в колледж. Поэтому я никогда особо об этом не размышлял.

Представить не могу, каково это. Глядеть в свое будущее и не возлагать на него никаких надежд. Это напомнило мне о том, насколько мне повезло, что мне с детства говорили, что я могу быть кем захочу, и я знала, что деньги и отсутствие препятствий мне в этом помогут.

– В тюрьме? – Я пытаюсь хоть немного улучшить ему настроение. – Не надо себя недооценивать, дружище. С такими лицом и телом ты бы разбогател в порно.

– Тебе нравится мое тело? – Он ухмыляется, показывая на свою стройную мускулистую фигуру. – Все твое, Ти. Залезай.

Боже, хотелось бы. Я с трудом сглатываю и притворяюсь, что на меня его сексуальность не подействовала.

– Я пас.

– Как скажешь, дружище.

Я закатываю глаза.

– А у тебя? – спрашивает он. – Какая у тебя специальность? Нет, стой. Попробую угадать. – Конор щурится, внимательно меня изучая. – История искусств.

Я качаю головой.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Журналистика.

Опять качаю.

– Хм-м… – Он таращится сильнее, кусая губу. Господи, у него самый сексуальный рот. – Я бы сказал «психология», но я знаю кое-кого оттуда и ты там не учишься.

– Начальное образование. Я хочу быть учителем.

Он поднимает бровь и изучает меня почти… голодным взглядом.