Мара, или Война с горностаем - Брайан Джейкс

Когда все стали расходиться по своим делам, бельчонок и юная кротиха представились:

— Меня зовут Самким, а это Арула.

— Завсегда приятно познакомиться, молодежь. Я Битоглаз, а это мой приятель — чудила Тура. Ладненько, где мы будем хавать и дрыхнуть?

Запах двух немытых тел заставил Арулу поморщиться.

— Нет, нет, пока еще рано есть и спать. Обычно мы помогаем на кухне варить и жарить.

Тура просветлел при упоминании о пище:

— Идет, варить и жарить, это мне нравится. Самким немного побледнел. До него тоже дошел неприятный запах, исходящий от двух ласок, и он схватил их обеих за лапы:

— Не так быстро, друзья. Сначала нужно принять ванну и переодеться.

Битоглаз и Тура в ужасе попятились.

— Ванну? Ну уж нет, чудила. Это вредно.

— Битоглаз прав, молодежь. Ванна — это просто смерть для нас.

Самким заговорчески подмигнул Тругу и Кротоначальнику:

— Может, сводите наших друзей к пруду? Летом там замечательно.

5

Cамким и Арула сидели на траве вместе с Битоглазом и Турой, весело хихикая над их рассказами о зверствах, которые тем пришлось перенести со времени их прибытия в аббатство.

— Клянусь всем, чем хотите, чудилы, не знаю, что хуже: голодать и скитаться или когда тебя топят в треклятой воде в этом, как его, батстве. Жестокая тут у вас жизнь, доложу я вам.

— Можете называть это гостеприимством, но когда огромная водяная собака волочет тебя в мокрую воду, напихав сначала полный нос мыла, а в этой воде прыгает какое-то чудище, нет, это не может понравиться.

— Точняк, чудила. И не будь я лаской, если не помру к ночи от простуды из-за этой воды.

Тура вздрогнул и поплотнее закутался в чистую, но изрядно поношенную курточку, которую его заставил надеть Кротоначальник.

Битоглаз сунул лапу в ухо, чтобы вычистить застрявшее мыло:

— Ффуу! Мало этого, так они еще сожгли нашу прекрасную одежду. Я вам так скажу, это первая ванна, которую я принимал в своей жизни, но и последняя тоже. Благодарю покорно.

А потом нас поставили чистить сковородки. Это было ужасно, просто невыносимо, скажу я вам. Два таких благородных господина, как мы, стоят в дурацких курточках и скребут черные сковородки и старые кастрюли. Хорошо, хоть разрешили посидеть на свежем воздухе. Я был близок к тому, чтобы броситься в грязную воду в раковине и насовсем покончить с этой несчастной жизнью.

Труг подошел к собравшимся и сразу обратился к обеим ласкам:

— Ладненько, приятели, перерыв окончен. Пошли обратно на каторгу, миленькие!

Из груди Туры вырвался стон отчаяния.

— Я и так едва жив, чудила. Эта вода действует мне на мозги. И не только на мозги, но и на лапы тоже. Пожалуйста, больше никаких горшков и сковородок!

Битоглаз трепыхался в крепкой хватке Труга:

— Если я умру, чудила, то, прошу тебя, поставь на моей могиле горшок и сковороду, дабы все знали, что послужило причиной моей смерти.

Самким вступился за своих приятелей:

— Пусть посидят еще немножко, Труг. Они и так уже похожи на два выжатых лимона. Ой, смотрите, сестра Настурция идет!

Сестра Настурция была полной и очень доброй мышью, которую вся молодежь любила за ее веселый и легкий нрав. Все сразу потеснились, освобождая ей место.

Самким стал упрашивать ее спеть, поскольку Настурция была знаменита своим мелодичным голосом:

— Сестра, двое этих бедняг никогда не слыхали, как ты поешь. Пожалуйста, спой для них что-нибудь.

Она добродушно рассмеялась:

— Это не они, а ты хочешь послушать, как я пою. Бельчонок покраснел:

— Сестра, мы все хотим тебя послушать. Настурция не заставила себя долго упрашивать:

— Приплелся странник в холода,Устал он и шатался —Сам по себе пришел сюдаИ Мартином назвался.Воитель славный МартинПринес свой ржавый меч,Дабы Страну Цветущих МховОт гибели сберечь.Жестокий враг в ту поруВ округе страх нагнал —Он в каждый дом и норуСвой коготь запускал.Не убоявшись стали,Все звери поднялись —И с Мартином воссталиИ биться принялись.Воитель славный МартинДостал свой грозный меч,Дабы Страну Цветущих МховОт гибели сберечь.И в лес пришла свобода,И с Мартином тогдаЗдесь наступили годыПокоя и труда.Построил он аббатство,Наш Рэдволл, — потомуСвободой наше братствоОбязано ему.Воитель славный Мартин,Благодарим твой меч,Который некогда помогПокой и мир сберечь!

Конец песни подхватили все вместе веселым хором. Эхо, отразившись от стен родного дома, унеслось в небеса. Битоглаз и Тура, неожиданно для самих себя, запели вместе со всеми, потом переглянулись в изумлении:

— А мы-то чего? Мы даже не знаем, кто такой был этот Мартин.

— Ладно, кто бы там он ни был, могу поспорить, что горшки на кухне он не чистил. Не думаю, что они ему говорили: «Эй, ты там, с верным мечом, ступай-ка почисть сковородки».

Самким стал объяснять ласкам, кто такой был Мартин:

— Мартин Воитель — это символ нашего аббатства. Он жил много лет назад.

Битоглаз беспечно махнул лапой:

— Так он, оказывается, мертвяк. Неудивительно, что никто не заставляет его чистить горшки.

Труг ухватил Битоглаза за ухо:

— Будь добр, отнесись к этому с уважением. Мартин — Хранитель нашего аббатства.

Сокрушенно потирая занывшее ухо, Битоглаз стал жаловаться:

— Откуда мне было знать? Кроме того, если кто мертвяк, то мертвяк, и дело с концом.

Сестра Настурция потрепала его по спине:

— Ты не понимаешь. Мартин умер много лет назад, но дух его живет в каждом камне Рэдволла и в сердце каждого из его обитателей. Может быть, сейчас мы его не видим, но это потому, что теперь настали мирные времена. А когда нашему аббатству грозит опасность, некоторые из нас его видят, и он вдохновляет их на великие подвиги.

Тура почесал в голове:

— А ты когда-нибудь видела своего Мартина?

На минуту вдруг воцарилось молчание, и все уставились на Настурцию. Казалось, она дремлет. Ее широко открытые глаза были устремлены на красный камень стены напротив нее, и она вдруг медленно заговорила. Этих слов никто прежде не слышал.

— Я лишь тень, что в саду оставляет неясный след,Прах ушедших сезонов на плитах.Лапы мои легки, словно лунный свет,В памяти я живу чертогах укрытых.В шепоте ветра можно меня услыхать,Можно увидеть в бледном рассветном луче,Если пламя беды начнет полыхать,Вспомни меня, вспомни о грозном мече.И тогда я встану рядом с тобойИ великую силу в тебя вдохну —Силу, с которой в берег бьется прибой, -Дабы встал ты с оружьем на бой за свою Страну.И будет тогда враг тобой побежден,И скажут тогда о тебе:«Воителя лапой тронут он».Жди. Я найду тебя. Доверься судьбе.

В странной тишине, которая настала после этих слов, раздался тонкий голосок Думбла:

— Я что-то ничего туточки не понял, сестра. Настурция заморгала, глаза ее приобрели нормальное выражение, и она вздрогнула:

— То же можно сказать и про меня, Думбл. Не понимаю, что заставило меня произнести эти строки, прежде я никогда их не слышала. Это было… как будто говорил кто-то другой, а не я.

Брат Остролист, который тоже сидел поблизости, быстро вскочил на ноги:

— Ты могла бы еще раз прочесть это стихотворение, сестра? Подожди только, пока я схожу за пером и пергаментом. Мой долг летописца велит все это записать.

Настурция покачала головой:

— Странно, я не помню ни одного слова. Боюсь, все стихотворение улетучилось у меня из памяти. Странно! Как будто кто-то другой владел моим языком, да и разумом тоже.

Тут подошел запыхавшийся начальствующий брат Ревунчик. В руках он держал черпак.

— Пойдемте, пойдемте. День Названия уже завтра. Ни одно блюдо само не приготовится. Мойте лапы — и за дело!

Послышалось несколько недовольных стонов, но почти все пошли работать охотно. Битоглаз и Тура были, разумеется, среди стонущих.

— Ух, хотел бы я научить все эти сковородки самим себя мыть.

6

Чуточку раньше тем же утром мрачная пелена повисла над крепостью Саламандастрон. Мара подольше повалялась в постели и встала только перед самым завтраком. Когда она вошла в обеденный зал, то увидела Урта Полосатого, который сидел на своем обычном месте — на большом стуле между сержантом Сапвудом с одной стороны и Бычеглазом с другой. Мара вошла бочком и уселась в дальнем конце стола рядом с Пикклем, Клитч и Гоффа сидели рядом с ней с другой стороны. Сегодня завтрак проходил в мрачноватой обстановке, и молчание висело над собравшимися.