Жизнь как женщина (донос) - Феликс Коэн

— Я не могу так сразу, — потупилась девушка.

— Тогда я утоплюсь, — заявил Володя, зашел в воду и нырнул.

Он проплыл под килем ближайшей баржи, вынырнул с другой стороны, незаметно вышел на берег и в плавках дошел два квартала до Захарьевской, к себе домой. Маме сообщил, если появится девушка, сказать ей, что его нет дома, что бы она ни заявила. Мама так и сделала.

Девушка, бросив Володины вещи с: «Как я теперь буду жить?!» — рухнула на диван. Мама, как могла, ее успокаивала, говоря, что Володя, может, еще найдется, что лучше девушка пусть зайдет завтра и тогда будет яснее.

Ошеломленная бесчувственностью родной мамы, девушка бросилась вон из квартиры и, пролетев два марша лестницы, с криком: «Это из-за меня он погиб!» — вылетела на улицу и начала носиться по памятным местам Петербурга, пока не загремела в Скворцова-Степанова, где и провела два месяца с реактивным психозом.

Когда ее выписали, она с недоумением твердила: «Ах, он действительно меня любил, Вовик!»

И еще долгое время никакие психотропные препараты не могли повлиять на это безмерное удивление силой Володиной любви. Когда мы советовали Володе ее навестить, он бесчувственно отвечал: «Ребята, это невозможно. Она уже привыкла, что меня нет». Такой гуманист.

Это был человек незлобивый, избегающий драк. И причину мы знали — он боялся, боялся покалечить. Это, конечно, не мы, готовые махаться по любому поводу, и не Эльдарик, человек задиристый и драчливый.

Роста Эльдар был среднего, но тонкий и сухой и выглядел желанным и сладким для драки. На самом деле он был не сахар, ой, не сахар. И бил, как утюгом.

В связи с комплексом по поводу внешней субтильности всегда искал клиента — человек больше восьмидесяти килограммов веса и особенно мастерский квадрат на пиджаке были верной приметой Эльдара надо уводить, иначе…

Помню, сидели мы в «Кронверке», не на палубе, а внизу, в трюме. У нас в гостях была средних лет пара из Польши. Эльдар танцевал с женой, как вдруг какой-то крупный человек, толстый, танцуя, задел Эльдара с дамой — Эльдар отлетел в сторону, как пушинка.

— Ты, че толкаешься? — спросил Эльдар.

— Давай, вали, — ответил тот, — я не заметил.

Не заметить Эльдара — это даже хуже, чем оскорбить.

— Ты, вааще, плохо видишь? — спросил Эльдар. — Зенки-то раскрой!

— Да пошел ты, — ответил тот.

Эльдар вмазал — эта колонна как стояла у столба, так там и опустилась. Изо рта и разбитого носа текла кровь. Наш польский гость, увидев, впал в коллапс и рухнул головой в холодное…

Наверху мы объяснялись с мэтром.

— Я знаю, — говорил мэтр. — Вы — гости директора. Но тем не менее…

В это время четверо мужчин вытащили из трюма и проносили мимо нас находящегося в бесчувствии польского гостя.

— Ну, и что Вы сделали с нашим «сосал-демократом»? — нагло спросил Эльдар.

Непримиримости ему было не занимать. Получив тринадцать лет строгого режима за то, за что сейчас могут представить к награде, Эльдар почти все деньги истратил, чтобы тринадцать лет «строгого» превратились в три года «химии». В первый же день в зоне, когда принесли баланду, Эльдар, известный своей прихотливостью в еде, сказал: «Это я есть не буду».

— Будешь, фраер, — шепнул верзила напротив, — накормим!

— Не буду, — сказал Эльдарик и надел ему миску с супом на голову…

Уже через месяц зоны Эльдара можно было видеть в кабаках с каким-то мужиком, иногда вместе с дамами.

— Это кто? — как-то спросили мы у Эльдара.

— Это — замначальника зоны. Он обещал отпустить меня на полгода раньше, — сообщил Эльдар.

— Эльдар, ты совсем мудак — он такой сладкой жизни не видел и не увидит. Не то что через полгода — он тебя вообще не отпустит…

Когда Эльдар вернулся из зоны и подъехал к райотделу за пропиской, ему навстречу спускался следователь, который его сажал: «А, Эльдарик! Уже вернулся? И на машине? Мы же ее конфисковали?!»

— Твое дело — ловить, — ответил Эльдар.

Как-то мы с Фельгиным на «крыше» жуем бастурму. За соседний столик присел здоровый чернявый парень, уже поддатый. Выпив еще граммов двести, он обратил внимание на нас, и мы ему явно не понравились. У него, видимо, были давние претензии к жидам, и он их высказал.

— Слушай, козел, — сказал я, — ты нам тоже не нравишься, но мы тихо сидим и тебя, пидор, не трогаем.

Парень взял со стола нож и направился к нам.

— Не здесь, — сказали мы, — ты же людей напугаешь. Пошли?

Мы спустились, перешли улицу Бродского к Филармонии. Людей не было, но было светло, как днем, — белые ночи. Парень шел за нами.

— Ты зачем ножик из ресторана спиздил? — спросил я его.

В это время, присев и распрямившись, Фельгин, вложившись, слева, врезал крюком в челюсть, как в мешок. На ринге этого было бы достаточно, чтоб даже счета не слушать, учитывая квалификацию Фельгина. Парень даже не шелохнулся, продолжая поносить жидов. Фельгин был ошарашен — и тут я, завернув, кулачок внутрь, жестко, с ноги, как учили, вставился ему в подбородок… Он только головой тряхнул и выронил нож, но отношение к евреям не изменил.

— Он совсем бухой, мы его не завалим, — сказал сообразительный Фельгин.

— Мы не завалим, а вот Лева Мельников только бы достал до бороды, и этот жидоненавистник, бухой или не бухой — не важно, на четвереньках, мотая головой, так и полз бы до ближайшего приемного покоя.

Вот и Большого только экскурсы в еврейскую тему вызывали на действия. Все остальные тексты он добродушно не замечал.

Вижу его на Невском с тремя мужиками — лезут на драку.

— Ребята, ну не бейте меня сегодня, у меня сегодня от этого выходной, я по морде не получаю, ладно? — просил он. — Может, выпьем по рюмашке — у меня есть и мирно разбежимся, а то уроните, разобьете в кровь, а у меня свидание! А то, давайте, приходите завтра — помахаемся, хорошо?

Помню еще: отмечаем в «Восточном» покупку Володей мокасин у фарцовщика. Замшевые, редкой красоты и качества, как сейчас бы сказали — эксклюзив.

Володя, как обычно, шатается по ресторану, пьет за всеми столиками — популярность, куда денешься. К нашему столу подходит поддатый гражданин, садится на Володино место, наливает водки — выпивает, закусывает, наливает снова. Мы не обращаем внимания — у Володи весь город знакомые.

Возвращается Володя: «Это кто?»

— Володя, мы решили, что это кто-то из твоих.

— Впервые вижу, — отвечает Володя и к гостю: — Ты кто?

Тот что-то буркнул в ответ с полным ртом, продолжая жевать.

— Ну, поел? Теперь иди, — говорит Володя, поднимает товарища со стула и сажает рядом с ножкой стола, чтобы не упал. Садится сам, наливает рюмку, берет что-то на вилку, подносит ко рту.

Парень падает носом вперед и злобно зубами вгрызается в Володины эксклюзивные мокасины.

Мы замерли. В уме пронеслось: «В лучшем случае — инвалидность…»

— Ты что, не наелся? — сочувственно спросил Володя, отпихнул его ногой и потерял к нему интерес…

Я уже довольно долго шел за проституточкой по темному городу… Вообще, на свой счет я здорово заблуждаюсь. Мне всегда казалось, что я избегал и даже побаивался драк, а выходит, махался почти все время. Да и не мудрено — вырос у Сенного рынка, все равно что на Лиговке. В пятом классе уже четверть учеников была в колонии, а вторая четверть не села лишь потому, что не поймали.

Леха сел в шестом классе. Надолго. Форточник. В зоне, в Дрогобыче, вместе с Магометом окончили школу с медалью и поступили в институты. Я трепался: «Ну, если бы не зона, в какой институт вы бы поступили? Ни за что бы вы не были интеллигентными людьми, ворье».

У Леши была удивительная морда — каждый посетитель мужского пола после нескольких рюмок уже до зуда хотел дать ему по ней. Леша обычно не возражал, но на последнем курсе случилась история.

В Старый новый год, выходя из «Астории», где мы обычно собирались, мы перешли улицу на стоянку такси напротив. В это время (время было позднее) какой-то здоровенный толстяк с двумя тетками подошел и встал впереди нас.

— Позвольте, здесь очередь, — интеллигентно заметил Леша.

— Я — инвалид, — нагло.

— Хорошо, — сказал Леша. — Я вам уступлю очередь. В сантранспорт. Сейчас новогодняя ночь, и на стоянке такси ваша инвалидность ни при чем.

— Уступишь, жидок, — был ответ.

Леша «звякнул», инвалид грохнулся навзничь, головой о лед, загремев на три месяца в больницу. Леша получил три года условно. С его прошлым ситуация была тяжелой — «выступать» в общественных местах он больше не мог, а желающих в подпитии дать Леше по морде не убавилось. Выход был найден довольно быстро.

— Ребята, — ласково улыбаясь, говорил он, — вы хотите меня отбуцкать, но я, к сожалению, не могу — я нахожусь в длительном отпуске от мордобития. Но если вы настаиваете и никак не можете подождать — вот, пожалуйста (широкий жест в мою сторону), он Вас удовлетворит, паскуды…