Судьбы - Владимир Иванович Шлома

и купили для племянницы Иры какую-то мягкую игрушку, которых здесь продавалось великое множество, а у Иры на следующий день был день рождения. Когда мы приехали, гроб с маминым телом уже стоял в большой комнате, и какая-то женщина читала возле него молитвы. Узнали, что у мамы, на фоне диабета, начался перетонит, и спасти ее не удалось. Постояли немного возле гроба, мама лежала спокойная и умиротворенная, теперь у нее уже ничего не болело. Но нужно было помогать Талику готовиться к похоронам, прежде всего позвать на похороны родственников и знакомых. Нужно было что-то делать, чтобы отвлечься от грустных мыслей. Поехали с Таликом приглашать на похороны родственников, я и не знал, что их у нас так много, я ведь раньше много раз проходил мимо домов многих из них, но даже не предполагал, что это наши родственники. А Талик, оказывается, об этом знал. За два года до этого я интересовался у мамы нашими родственниками и записал все сведения о них, которые мама помнила, а помнила она очень много, вплоть до того, как зовут детей и внуков родственников ее возраста. У меня такой памяти нет, и никогда не было. После объезда родственников привезли столы для поминок, но их оказалось мало, пришлось изготовить еще два. Маму похоронили на следующий день, проводить ее в последний путь пришло много людей, в том числе и ее бывшие ученики. И она ведь их всех помнила, знала кто куда поступил, и кем сейчас работает.

Отец на людях держался нормально, не подавал вида, что ему тяжело, но на поминках на девять дней, все заметили, что он шаркает ногами, ноги высоко у него уже не поднимались и при ходьбе цеплялись за землю. После похорон жены он начал резко сдавать. Как-то раз он чистил свеклу на дальнем огороде, в ста метрах от дома. Прийти домой самостоятельно он уже не смог, отказали ноги. Больше со двора он уже не выходил. Последние два года он вообще не вставал. На мой вопрос, что у него болит, ответил, что болит всё. Я приезжал к нему на восьмидесятилетие. Как участника войны его наградили орденом Отечественной войны 1-й степени, но это его уже не радовало.

– Зачем он мне теперь? – сказал он. – Нужно было награждать, когда молодым был.

Умер он через пять с половиной лет после смерти мамы, в возрасте восьмидесяти с половиной лет. Похоронены они радом, и я всегда навещаю их могилки, когда приезжаю в Вертиевку. Светлая им память.

Соседи

Дед Логвин

Логвин – это фамилия. Откуда такая фамилия у украинского деда, сказать сложно. Лог – это широкий и длинный овраг. Скорее всего, фамилия как-то связана с этим. В нашей местности таких оврагов нет, но его предки пришли из Запорожской Сечи. Возможно они раньше жили в таких местах, где эти логи имеются. Дед Логвин – сухощавый старик среднего роста, еще довольно крепенький, немного замкнутый и немногословный, теперь жил один. Бабка померла полгода назад. Когда она в очередной раз заболела, он не придал этому большого значения, отлежится пару-тройку дней и все пройдет. Так уже не раз было, ничего страшного. Огород уже вспахали и картошку посадили, а к прополке оклемается, сейчас срочной работы нет, можно и полежать. Вот только доить козу и готовить еду ей придется самой, он этого не умеет. С бабкой они, в принципе, жили дружно, ругались редко, в основном из-за его выпивки. Да и какая там выпивка, смех один – по одной рюмке три раза в день. Разве это выпивка, триста граммов в день? На это она правда не ругалась, к этому она уже привыкла, она ругалась, если он выпивал больше. Но он ведь не водку пил, как другие, а денатурат, который в три раза дешевле самого дешевого самогона. Жидкость приятного синего цвета, а по существу чистейший спирт. Денатуратом этот спирт назывался давно, пожалуй, еще до войны, теперь же на этикетке этих бутылок было написано «Жидкость для разжигания примусов. Яд». Но деда это ничуть не смущало, он прекрасно знал, что это денатурат, который он постоянно пьет уже много лет подряд.

Но прошла неделя, а бабке лучше не становилось, стало еще хуже, она вообще перестала подниматься с постели. Пришлось учиться доить козу и готовить еду. Хорошо еще, что бабка подсказывала, как и что делать. Он даже не представлял, что это так сложно, а ведь в бабкиных руках все делалось так легко и просто. Только теперь он понял, что до сих пор жил он «как у Христа за пазухой», не зная всех этих домашних забот. Да и в огороде в основном все бабка делала, он только иногда ей что-то помогал, а теперь видать всю прополку и окучивание самому придется делать. Есть взрослые дочь Тоня и сын Сергей, но они в этом деле не помощники. Тоня вышла замуж и живет в Киеве, далековато оттуда ездить. Сергей – обалдуй, вымахал выше двух метров, а ума до сих пор не набрался. Ну как можно было выучившись на механика, и проработав на заводе в Киеве два года, все бросить и приехать жить домой? Теперь работает в местном клубе киномехаником и продает билеты на киносеансы. Испортил бабке швейную машинку «Зингер», на которой он догадался прострачивать толстые пачки билетов, пробивая таким образом в них ряд дырок, чтобы билеты легко отрывались. Дома ничего делать не хочет, правда немного денег со своей зарплаты он деду отдает, хоть и слабенькая, но подмога. У самого деда и у бабки пенсия колхозников, совсем мизерная, всего по восемь рублей и тридцать копеек, других доходов нет. Но и это уже хорошо, раньше у колхозников вообще никакой пенсии не было. Эту пенсию назначили только два года назад, теперь хотя-бы хлеб и подсолнечное масло было на что купить, и денатурат, соответственно.

К осени бабка померла. Сергей с Тоней оплатили похороны и поминки. От себя на поминках дед выставил и свой денатурат. Молодой священник, отпевавший и хоронивший покойницу, перепробовал за столом на поминках все напитки, и под конец заинтересовался синеньким напитком, который пил один дед.

– А можно и мне синенького? – попросил он.

Дед был польщен таким вниманием к его напитку, и передал батюшке целую бутылку своего напитка, который, как ни странно, батюшке тоже понравился.

После смерти бабки Сергей опять уехал жить в Киев, уж больно ему не нравилась дедова стряпня, и дед остался один. Сначала оно как-то и ничего было, зам себе хозяин, что хочешь, то и делай, никто