Уроки переносятся на завтра - Сергей Боровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ха! - поздоровался он.
Из-за спины его выглядывал Лёха с большим ржавым ключом в руках. Скорее всего, его поиски увенчались-таки успехом.
Глава 6. Ночные бдения
Кроме Сереги и Лёхи, в комнате официально жили ещё двое: монгол Атхуяк* и первокурсник Федя. Первый показывался дома редко, потому что ему не давали ключей, а второй вообще являлся классической «мёртвой душой». То есть он числился проживающим только на бумаге, а на самом деле снимал где-то в городе квартиру и носа сюда не казал. Его ложе выполняло роль запасного аэродрома с единственным недостатком — никогда не меняющимися простынями.
* Автор готов принести клятву на каком угодно святом документе, что имя монгола не вымышлено.
Четыре кровати с железными сетками, образующие уютный квадрат, были отгорожены от входа занавеской в цветочек и баррикадой, сколоченной мощными гвоздями из стандартных тумбочек. В пространство посередине едва втиснулся учебный стол. Недостаток места в «спальне» с лихвой компенсировался просторной «прихожей», где стояли обеденный стол и шифоньер. На стенах «спальни» покоились многочисленные книжные полки, обожаемые клопами, а над тумбочкой с магнитофоном висел цветной потрет Леонида Ильича Брежнева. Полупрозрачный тюль на широком, во всю стену, окне служил отличным буфером между хозяевами и коварным внешним миром. На полу красовались домотканые дорожки, скрывавшие грязь и огрехи строителей.
- Неплохая конура! - восторженно отнёсся к обстановке Шнырь.
- А фантазии сколько! - поразился Атилла, разглядывая казенную мебель, изуродованную ножовкой и молотком.
Шнырь покивал и полез за пазуху.
- Вот за это… - начал он, вытягивая на свет поллитровку, прихваченную в ресторане.
Но дальновидный Серега не дал ему договорить. Пока вечер не перешёл в заключительную фазу, он распределил койко-места. Атилле досталась кровать монгола, а Шнырю — Федина. С Толяном они решили лечь на Серегиной валетом. Лёха, понятное дело, остался на своей.
Часа в три утра, когда была выпита последняя капля и съедена последняя крошка, Атилла первым повалился на отведённое ему место и тут же захрапел. Шнырь поступил ещё загадочнее: он застыл на табурете в позе «лотос», словно медитировал, однако при ближайшем рассмотрении тоже оказался спящим. Лёха не в счёт — он, как обычно, отошёл почивать при первых звуках чокающихся стаканов.
Серега с Толяном, наконец-то, остались вдвоём, чтобы в полной мере насладиться диалогом. Захватив с собой гитару и пачку сигарет, они вышли из комнаты.
Все коридоры в общаге заканчивались окном и неизменной стеклянной банкой под пепел. Здесь было очень удобно, присев на корточки и упёршись спиной в стену, обсудить насущные дела, пуская к потолку извилистый дымок. Этому не могли помешать ни постоянно хлопающие двери уборной, ни ледяной воздух, струившийся из потрескавшейся форточки.
- Как служилось, солдат?
- Нормалёк! Как ты тут без меня обходился?
- По-всякому. - Серега счастливо вздохнул, как бы говоря, что с этой минуты все неприятности навсегда перекочевали в прошлое. - Следующей осенью поступишь к нам. Мы тут с тобой такое замутим!
- Посмотрим. Дожить ещё надо.
Рассудительнее стал Толян, спокойнее. Едва заметный шрам у виска, татуировка на тыльной стороне ладони. На гимнастёрке — какой-то значок в виде средневекового щита.
- У погранцов выменял, - пояснил он, заметив Серегино любопытство. - В поезде.
Он взял гитару, погладил её и тронул бережно струны:
Уезжают в родные края
дембеля, дембеля, дембеля…
И куда ни взгляни,
в эти майские дни
всюду пьяные ходят они…
Голос его слегка огрубел, но в нём по-прежнему узнавался тот самый жалостливый тембр, который сводил с ума десятиклассниц. Серега подпевал там, где помнил слова. Вместе у них получалось, как всегда, неплохо.
- А про десантников слышал? - спросил Толян, когда закончил первую песню и, не дожидаясь ответа, приступил к исполнению второй.
Композиция оказалась для Сереги новинкой. Сюжет её сводился к тому, что голубые береты, летевшие куда-то на самолёте, получили приказ прыгать с парашютами. И всё бы хорошо, но у одного бедолаги он не раскрылся — то ли по недосмотру, то ли враги стропы подпилили. В общем, встретился он с землёй на полной скорости и от этого мгновенно погиб. Сослуживцы похоронили его и поклялись на могиле, что отомстят.
- А про цинковые гробы знаешь? - продолжал Толян.
Они спели ещё и эту. Там вообще были мраки. Такое ощущение, что автор вёл репортаж из морга с петлёй на шее. Матери рыдали, невесты умирали от безысходности. Чудом выжившие персонажи песни покрывались сединой в двадцать неполных лет.
«Пусть выговорится, - подумал Серега. - Он за эти два года натерпелся».
Толян прикурил новую сигарету от предыдущей и протянул гитару другу, передавая эстафету.
Не простая задача предстояла Сереге. Затянуть, что ли, «по полю танки грохотали»? Но идея пришла получше, как ему показалось.
«Рискну, - решил он. - Все равно другана, рано или поздно, придётся выводить из этого сумеречного состояния».
Пребывала принцесса прекрасная
в затяжном летаргическом сне…
И решил я, что дело тут ясное,
и помчался на белом коне
в дали дальние, страны заморские,
гондурасские и эквадорские.
Так скакал я, не зная усталости,
мимо топких унылых болот,
не пугаясь, не ведая жалости,
может, месяц, а может быть, год.
Как оно предначертано повестью,
в соответствии с долгом и совестью.
Отыскал я то место заветное,
где в прозрачном хрустальном гробу
почивала она, безответная,
до крови закусивши губу.
Вот она, поцелуем разбужена,
согласилась моею быть суженой.
Расписались с принцессой мы вскорости,
как собрали с полей урожай.
Стал я в поле овец и коров пасти,
а она мне детишек рожать.
Жили долго, пока не состарились,
и в могилу вдвоём не отправились.
Где мораль у творения этого?
А мораль у него такова:
коль родился в деревне поэтом я,
буду мучить гармонь и слова.
Ну, а если кому-то не нравится,
пусть идёт за своею красавицей.
- Лажа какая-то, - отозвался Толян. - Это чьё?
- Моё, - признался Серега.
Толян опешил. И непонятно, почему. То ли от самого факта сочинительства, то ли от сомнительного содержания.
- Ну, ты даёшь!
Осечка вышла. Нужно попробовать зайти с другого бока. И Серега спел про мальчика, читающего стихи, который сжал стрелки часов руками и в результате порезался. По крайней мере, автор текста значился в творческих авторитетах — не то, что некоторые доморощенные поэты, плодившиеся на просторах России-матушки с пугающей быстротой.
- Это тоже твоё?
- Нет. Это БГ.
- Кто?
- Гребенщиков.
- Да вы тут с ума посходили! – захохотал Толян. – На два года нельзя оставить.
Он выдернул гитару из Серегиных рук и довольно подмигнул.
- Ладно. Давай что-нибудь из старого.
И полились знакомые аккорды. Насобачился он в армии, на гитаре-то.
Что вы улыбаетесь?
Вас бы так позвать бы…
Серега не пел и не слышал этой песни как раз класса с десятого. Если разобраться, нормальный такой городской романс.
Потом настал черёд «Колоколов», где «она опять сегодня не пришла». А он, понимаете ли, «надеялся и верил». Сойдёт. Всё ж лучше, чем эти бесконечные покойники. Но Толян не позволил Сереге расслабиться и затянул следующую песню, тоже из раннего детства. Там девушка утопилась в пруду из-за неразделённой любви. Её тело выловили рыбаки, а тот мудаковатый юноша, который не оценил тонких порывов девичьей души и не ответил ей взаимностью, теперь жестоко раскаивался и готовился учинить над собой самосуд.
На последнем аккорде из комнаты выглянуло что-то заспанное и лохматое.
- Мужики! - сказало оно. - Это потрясающе! Первый раз в жизни сталкиваюсь с запущенной формой инфантилизма. Удовольствие получил колоссальное! Завтра ещё приходите. А сейчас п...йте спать!
Дверь захлопнулась, и глаза Толяна мгновенно налились кровью.
- Да ты…
- Бесполезно. Он пятикурсник.
Глава 7. Неклассический многоугольник
Все девушки похожи друг на друга тем, что ищут большой и чистой любви. Отличают их лишь способы достижения цели.
Юля избрала для себя метод проб и ошибок, потому что родилась с характером исследователя. За первый год обучения в институте она передружила последовательно со всем вторым этажом общежития и теперь строила планы перехода на третий. Мысли о том, что этажей меньше, чем курсов (первый целиком отдали под хозяйственные и досуговые нужды), пока не тревожили её.
