Бойня - Луи-Фердинанд Селин

Прежде чем снова наброситься на навоз, он захотел узнать, что же будет, если он так и не вспомнит пароль… в конце концов… все-таки. Какое-то время он молчал, сгорбившись, задумчиво опираясь на вилы.

– У меня… – произнес он наконец после долгих раздумий. – У меня два раза был «Маджента», когда я стоял у пороховых… И потом еще один раз до этого у меня был «Карл Великий»… Мне его написал Старшой… Но, ребятки, на маневрах такой китайской грамоты напридумывали! У меня самого был «Пирамиды»! Один раз «Пирамиды», а потом «Херизантема»! Ну разве это не смертельный номер, «Херизантема»? А? Нет? Я его запомнил! Память у меня что надо! Я с двух раз в опере все запоминаю! Все арии! За год до этого в Сиссонне, в лагере, был другой… во был пароль! дурачки вы мои! Классная ловушка! так никто, кроме меня не запомнил!.. Это Орфиз его придумал, Старшой четвертого, чтобы подставить салаг, как пить дать нарочно! Было двести суток губы, только за неделю, такой дерьмовый был пароль, столько они лажались на нем! Вы себе представить не можете, лапочки мои, что это было за скотство… «Мальплакетт», вот что это было. Сейчас я вспомнил… И это в тот момент, когда я его уже и не помнил. Эй, мужики! Послушайте-ка вот еще что! Как раз перед тем как меня должны были пере-; вести в санитары! Это попало в приказ! Взыскание! Все накрылось! Вот она, военная служба! Ты изводишь себя, портишь себе кровь, ночи напролет, каждое утро после побудки не знаешь, откуда и каких ждать издевательств!., ты пешка несчастная! «Смирно! – говорит мне этот задавака. – Вы не помните? Пятнадцать раз отжаться, для начала! Будете знать, как забывать пароль!» Раз! два! три! четыре! я выполняю… «Ладно! Ладно! Сделаете тридцать!» Тут мое терпение лопнуло! Прощайте! Нет уж, спасибо! Господин начальник! Только вы меня и видели! В гробу я видал эти ваши команды! Ни фига! Я возвращаюсь в манеж! Он остается в дураках! Начальство только за тем и существует, чтобы нас гробить! Я знаю, что я говорю! Кому, как не мне это знать! Везде своих несчастий хватает, но разгребать вот так дерьмо за одно су в день, это уж хуже некуда! О чем это я! Что я говорю! Привет! До свидания, господин Госпиталь! Рыдайте, милосердные сестры! Бедные мы бедные! Дураки несчастные! Скорей бы война, чтобы нам всем погибнуть! Бедные мы бедные! Пушечное мясо! Школа живых мишеней! Хорошо, что его перевели, эту заразу! Старший сержант! Орфиз сердца моего! Я бы его так отделал! Я бы ему кишки вместо парадного галстука на шею намотал! Вот так вот! Не будь я старик!

Он вспомнил еще кое-что…

– Когда ты проходил по расположению, ты его чуял за версту… от пропускника… так от него несло его скотством!

Никогда бы не подумал, что человек может быть таким подонком… Это уж точно!..

Компания, сидящая по уши в навозе, не могла поддержать беседу об Орфизе в таких тонкостях. Никто его не знал. Слишком высоко он располагался. Л'Арсиль был ветераном среди стариков… он растолковал мне… со множеством подробностей… все, что касалось бесконечных дополнительных сроков… что он из-за них никогда не выйдет отсюда! По мере того как он говорил, его одолели сомнения. Он задумался.

– Постой-ка, мне вспоминается еще один! Еще большая сволочь! Ле Метреван из чевертого! А! Никогда не видал шакала страшнее! Нет! Это невозможно! Блин! я забыл еще одного душегуба! А! подумай, какой же я дурень! Ле Близар! Вот он как раз и есть самый страшный тип! Ле Близар! Каптенармус из второго! Точно! Ты представить себе не можешь большего убийцу!

Из-за бесконечных разговоров Л'Арсиля мои соседи по укрытию недовольно ворчали, это мешало им храпеть…

– Спит? Что спит? Почему спит? Я-то не сплю! Он вам сейчас даст поспать, Ранкотт! Погодите немного, пусть он только заявится! Он вам концерт продолжит!

Я понимал, какая опасность нам грозит. В подкладке пальто я нашел еще несколько монет. Это было верное средство немного успокоиться… Я положил пятифранковку на ларь…

– У него денег куры не клюют, у этого новобранца, это точно!..

– Пойди-ка поищи другого, Л'Арсиль! Красного! красного! – заорали они.

– Красного! Отлично придумано! Красного! Где я вам его найду?

– Сходи в казармы!

– В такое-то время? Чтобы нарваться на Ранкотта? «Ну-ка, ну-ка, где тут мой патруль? Чтоб вас всех черти подрали!» – вот что он мне скажет!

– Я тебя научу, парижанин, как себя вести! – пригрозил Ламбеллюш, чтобы положить конец спорам.

Л'Арсиль был явно растерян. Его голова была почти не видна в отсвете фонаря. Его тряпье показалось над навозной кучей.

– Тебе нужно только добраться до Ле Кроаша, у него в барахле всегда найдется… Он на нем спит, жирный боров!.. Ты даешь ему деньги… Сматываешься оттуда, возвращаешься! Раз! Два! Пара пустяков! Давай, живо!

Л'Арсиль понял, что тут уже не до шуток. Он напялил на себя свое барахло. Нахлобучил каску. Пошел, ковыляя… Исчез в темноте… Он оставил нам свой фонарь.

Лошади понемногу пришли в себя… Они бушевали с полуночи, буйствовали с такой яростью, что невозможно было представить, что в конюшне осталось в целости и сохранности хоть что-нибудь… Но тем не менее все улеглось… до нас доносились лишь ржание и удары копыт… Постепенно мы начали мерзнуть, повеяло утренней прохладой, от которой у нас зуб на зуб не попадал. Настроение у всех резко ухудшилось…

– А! Ле Мейо, подумать только, какая сволочь! Да, конечно, редкая скотина! Наглая безжалостная зверюга! Пердун! Это не шутки! Настоящий псих! Л'Арсиль прав! Он никогда не вернется! Взял и смылся, зараза такая! Пока мы тут загибаемся, он там напивается! Бригадир, который забывает пароль, лучше бы ему подохнуть!

Ранкотт наверняка был вне себя от бешенства, гуляя со своим патрулем. Это будет настоящая трагедия для всех, когда он придет сводить счеты. В нашем укрытии все тряслись от страха, все только об этом и думали. Все прекрасно понимали, что нас ждет. Дрожь пробирала все больше и больше.

Сейчас мне хотелось не вина, не водки, а кофе, горячего, кипящего.

Лошади снова подняли шум, они снова разбушевались, они пошли в сокрушительную битву, чтобы уже развалить бордель полностью. Им тоже требовалось согреться. Со всех сторон обрушивались железные цепи, деревянные брусья, это был настоящий кавардак бах! трах! беспрерывно! Трубить атаку! Мы не осмеливались даже пошевелиться, сидя по уши в дерьме, с затекшими руками и ногами, увешанные оружием, согнувшись вдвое, вчетверо, попавшие в переплет хуже не придумаешь.

Л'Арсиль все еще не возвращался. Дело принимало пренеприятнейший оборот. Ле Моэль поспешил к лошадям, он не мог удержаться. Все в конюшне было вверх дном. Лошади яростно бились. Три из них в пылу битвы грохнулись на спину под центральным пилоном.[5] В этой вакханалии брусья, подпорки, цепи падали им на брюхо. Остальные вздымались на дыбы с такой яростью, с таким бешенством, что по всей конюшне, погруженной во мрак, стоял неистовый храп. Настоящий конский шабаш… Две клячи срываются с привязи, в бешенстве устремляются вперед, вдребезги разбивают кормушки, скачут вниз, сметая все на своем пути. Они надвигаются прямо на нас, напирают, обрушиваются всей тяжестью на наше укрытие… Мы внутри практически раздавлены, погребены, смяты в лепешку под этим натиском… Мы пытаемся ползком выбраться из этого гибельного места, мы выбираемся оттуда, как мыши, через узкую нору, заваленные дерьмом. Снаружи мы видим, что происходит… конюшня вся в обломках… все в развалинах, вокруг лязг и грохот. Они вгрызаются друг другу в гривы, эти клячи, вырывают целые куски мяса. Все забрызгано кровью.

– Хватайте! мужики! Хватайте их! – орет Ле Моэль из грохочущего урагана. – Иначе беда будет!

Остальные не трогаются с места.

– Охота нам подставляться из-за твоей дурьей башки! Привык горбатиться на штрафных работах! Нет уж, извини!

Тем не менее Керуэр бросился в эту свалку, схватил самую буйную вспененную лошадь, крепко ухватил ее за уши, усмирил эту клячу, скрючившись от натуги, согнувшись пополам, силой притащил ее к нашему фонарю.

Бах! Бах! Хлопнула огромная дверь. Обе створки распахнулись настежь.

– Дежурный по конюшне! Дежурный по конюшне!

Мы опрометью бросаемся к ларю, ныряем за него, снова прячемся. Чертовы твари пользуются моментом, это настоящая кавалькада. Спасайся кто может, они пулей вылетают из конюшни, их копыта грохочут по булыжнику…

Этот адский грохот разносится эхом по всем окрестностям. Летит в ночной тишине. Нам все же удается снова расслышать дикий крик: «Дежурный по конюшне!» Он уже совсем близко. Это Ле Мейо. Это его голос. Он идет, пошатываясь, с фонарем в руке. Он возвращается от своего приятеля.

– Вы не ошиблись, сынки! Я выпил все! И конечно же, это было красное!

Он покачивается, его бросает из стороны в сторону, он старается не упасть. Сейчас он хочет взгромоздиться на ящик, чтобы немного поспать, заявляет Мейо. Он цепляется за крышку, срывается, растягивается прямо на полу… осыпает нас ругательствами, поливает нас.