В лесу было накурено - Валерий Зеленогорский

Контрольный с клофелином

Мой товарищ рассказал мне свою историю на берегу моря, в ресторане, где, кроме нас, сидели двести менеджеров по продаже химических удобрений со всего мира. Любимое развлечение кадровых структур после окончания туристического сезона – собирать свои стада в пятизвездных отелях и поднимать корпоративный дух. Они сидели тихо, ели и пили организованно, хлопали в ладоши при выступлениях боссов и облизывали губы, предвкушая немудреный секс с коллегами. Один маленький японец после трех даблов «Джонни Уокера» на террасе зажимал белокурую шведку, ростом в два раза превосходящую сына острова Хонсю. Он шутил, она смеялась, он представил себе, как у них будет, и вспомнил анекдот, когда ежик ползает по слонихе и кричит: «Неужели это все мое?» Мой товарищ, респектабельный бизнесмен с пестрой биографией и безупречными манерами, сумевший к своим сорока пяти годам проработать во многих странах и сколотивший своим горбом неплохие деньги, не потеряв при этом живости ума при полном отсутствии русских понтов, рассказал мне, как случай спас ему жизнь, иллюстрируя притчу, что меньшее зло спасает от большего. Жил он тогда на территории бывшей советской республики, где успешно изымал из недр ископаемые и богател вместо национальных кадров. Это не очень понравилось одному из местных фаворитов тамошнего царя. Без всякого предупреждения и «стрелок» он заказал моего друга сразу двум командам, и все было готово для приведения приговора в исполнение. Назначено все это было в местном стрип-клубе, где мой друг любил после тяжелой недели напоить всех и одарить всех девушек зелеными деньгами. Его любили все в этом клубе, как султана Брунея, – его маленькие шалости раз в неделю кормили как минимум сто семей от Львова до Иркутска. Одна бабушка девушки из Элисты молилась на него, как на живого бога: внучка посылала ей в месяц 10$, которые не давали ей умереть уже два года. В ту пятницу все было как всегда: мой друг захлопнул ноутбук, переоделся в новый костюм, отправил офис на уик-энд и поехал в свою «1001 ночь» в объятия своих азиатских цариц. Его встретил золотозубый кругломордый хозяин, пятясь толстой жопой в свои чертоги, и привел его в загон, украшенный звездами, вышитыми на диванах, с сомнительным количеством углов. Часть звезд были шестиконечными, и это всегда занимало моего товарища, он никак не мог понять эстетическую платформу этого дизайна в мусульманской стране. Он однажды спросил хозяина, что это значит; хозяин, знавший о его семитских корнях, закатывал глаза и давал понять моему другу, что это значит для него многое. Что он имел в виду, друг не понял, но тайна звезд между тем была, и только потом, после финала этой истории, он понял магический смысл этих знаков. Выпив сразу два больших стакана виски, он увидел двух новеньких, это были хохлушки из Полтавы, смешливые и вполне съедобные. Особенно вкусной была одна, маленькая, с бемолями третьего размера, аккуратненькая, одетая не с местного китайского рынка, а чуть лучше: на ней были вещи пятилетней коллекции «Шанель» и «Эскады». Она трещала без умолку, что она проездом, едет танцевать в Японию в клуб по контракту, здесь она отдыхает, но мой друг, назвав свою цену, сразу перевел ее в рабочее состояние, она с легкостью закончила свой выходной и начала работать своим ртом со скоростью устной речи.

В это время с двух сторон уже расставили стрелков, мастеров по стрельбе в глаз белки и валивших тигра с одного выстрела. Таких мастеров в то время был переизбыток, бизнесменов было меньше, чем тигров, поэтому их валили вместо них, так как Красную книгу для коммерсантов еще не написали, а зверей надо беречь, увеличивать их популяцию в дикой азиатской природе. Мой товарищ тогда еще не знал об изменении своей популяции и пил свое пятничное виски с беспечной хохлушкой из Полтавы. Пожелав продолжения банкета, он повел ее в рабочие помещения клуба, где пожелал овладеть ею в полном объеме. В какой-то кладовке, где висели вяленые конские туши, он расположился с девушкой, бутылкой виски и двумя стаканами. Конина вяленая возбудила его круче кокаина, видимо, в каком-то своем перевоплощении он был конем в степях Центральной Азии. Он пошел к двери, чтобы запереть ее от греха поближе. Он вернулся к девушке, взял стакан в руку, выпил его и потерял сознание. Проснулся он через несколько часов, ничего не понимая, с головой, которая трещала, как шаманский бубен. Он вышел из подсобки, прошел весь клуб, кругом не было ни души, вышел на улицу. Охраны, машины, бумажника, часов «Вишерон Константин» и зажигалки «Дюпон» тоже не было, не было никого и ничего, он понял, что произошло нечто, объяснения которому нет. Доехав на такси до своего коттеджа на территории Дома приемов местного царя, он вошел к себе в дом, где его встретил помощник с глазами, в которых был страх вселенский. Он начал мычать, что приезжали уже все бандиты, пять раз спрашивали, где хозяин, он не знал, что и думать. Охрана уехала уже утром, из клуба все ушли, они предполагали, что он тихо свалил с телками в отель, как иногда бывало. Восстановив события, он понял, что клофелин из рук девушки из Полтавы спас его от пуль горных стрелков двух бригад, которым его заказали. Как настоящий бизнесмен, он подсчитал дебет с кредитом. В минусе бумажник, три тысячи у.е. – он без пятерки не выходил, – часы и по мелочи, итого 4 тысячи у.е., в плюсе – живой, с трещавшей башкой. Звезды Давида в интерьере клуба и щедрая рука, насыпавшая клофелин, поломали планы его врага, который спустя много лет рассказал моему другу, как он это спланировал, где стояли стрелки и сколько ему это стоило. Он к этому времени стал очень большим человеком, с моим другом они уже помирились. Девушку, спасшую его, он больше никогда не видел, а так хотелось отблагодарить эту милую дрянь за чудесное спасение.

Химия и жизнь

Один мужчина жил себе и жил и не знал, что ожидает его сегодня вечером в маленьком баре возле офиса, где он тянул лямку на хозяина, наглого и самодовольного молодого человека, который захапал старый, обшарпанный НИИ, в котором, кроме двенадцати этажей, ничего хорошего не было. Мужчина, которого ждет пятничная история, работал у этого хлыща с отвращением, но уйти не мог – жена и дети хотели есть, а это он видел своей святой обязанностью. Дома у него все вроде было хорошо, его ценили за то, что он приносит деньги, а других достоинств у него и смолоду не было. Он был немолод, нечестолюбив, не следил за своей внешностью, весом и обувью, был сер, сед и без харизмы – сейчас модно, чтобы была харизма. Что это, он не знал, думал, что это большой член, а он у него был маленький. Он никогда не смотрел женщинам вслед, боялся, что ответный взгляд пронзит его рентгеном и прелестница сразу увидит его серые разношенные трусы, вялые мышцы и его харизму, он сразу сжимался, прятал глаза и бочком двигался к себе домой в раковину, где ему было спокойно, тихо и никто не измерял его презрительным взглядом, сразу определяя его зарплату и жилищные условия. Он знал, что ему нечего было предложить другим людям, в тендерах и аукционах не участвовал, даже не заявлял себя, заранее зная результат. Единственное, что он позволял себе, – в пятницу, после ненавистной работы, зайти в бар и выпить немного водки у стойки. Он ни с кем не дружил, не любил болтать в компании, ему хватало себя, и он был доволен своим обществом, своей пятничной водкой, и этот час в конце недели был единственным бонусом в его простой и незамысловатой жизни. Эта пятница была такой же, как и прошлая, он пришел в бар, заказал свою водку и, не оглядываясь по сторонам, выпил две порции, закурил, и ему стало тепло и хорошо, он ждал, когда хмель придет в голову и некоторое время ему будет хорошо, туман в голове отвлечет от тягот недели и можно будет улететь на время куда-то, где ему хорошо. Многие хотят улететь в рай, каждый в свой, у него не было рая, но и не было ада, он когда-то выстроил свою жизнь в определенный порядок, не искал и даже боялся потрясений, зная, что это ему не под силу, слыша от людей, случайно встреченных в жизни, об их приключениях и опасных поворотах, он понимал, как это сложно, и даже опасался каких-либо перемен. Рядом с ним кто-то прошелестел, сел на высокий стул и заказал водку с апельсиновым соком – он знал, что этот напиток называется «отверткой», но не понимал, что ею можно отвернуть. Скосив глаза, он увидел серую офисную мымру лет тридцати пяти. Понятно, что она была не замужем, без детей и с подмосковной пропиской. В глазах ее не было огня охотницы за пятничными миражами, то есть поддать и бухнуться в койку со случайным собутыльником. Одета она тоже была кое-как – чисто, но без выдумки, без подчеркивания зада, груди или других несуществующих достоинств, губы и глаза были накрашены скверно, без выдумки, только обозначены, что они есть, во всем ее виде глазу зацепиться было не за что, она давно поставила на себе крест, наверное, еще в двадцать пять, переспав с первым начальником маленькой конторы. Терпела его жирные руки и еженедельные насилования в кабинете за прописку и жалкую зарплату, которая была нужна как воздух для оплаты угла в Мытищах и скудной жизни, промаялась с жирным гадом три года, сделала два аборта от этой свиньи, которая обещала бросить жену и сделать ей ребенка. Ничего он не сделал, она терпела его, даже привыкла к его пятничным наездам, ждала даже их, хотела как-то изменить его, разбудить в нем нечто человеческое. Но не будите зверя, говорят разумные люди. Тянуть лямку стало невыносимо, через три года она проснулась, очнулась от безумия и рабства, выкупила комнату в хрущобе и ушла от своего «кумира» в другую жизнь, где не было этого мрака и унижения. Любимый ловил ее, заставлял исполнять его привычные омерзительные штучки, плакал пьяными слезами, что он вот-вот уйдет от жены, скоро вырастет сын, и он будет свободен, и они заживут весело и счастливо, и будет у них новый ребеночек. Она понимала, что это вранье, и потихоньку за полгода освободилась от него и зажила сама себе королева. Нрава она была кроткого, пахать ей было не в падлу, и на новой работе ее ценили и даже платили какие-то деньги, позволяющие ей жить бедно, но достойно, она могла раз в год поехать в Турцию и зимой на неделю в Болгарию на лыжах, выпивать в пятницу свою «отвертку» и даже купить старенький «гольф», чтобы не мотаться в электричках. С мужчинами у нее не сильно получалось, после душного романа с жирной сволочью тело и душа ее замерзли, и она поставила жирную точку в своей личной жизни. Предлагать себя она не умела, охотники не видели ее в свои прицелы, а пьяным сбродом в электричках она брезговала. Выпив две «отвертки», она увидела мужчину – такого же офисного бедолагу, пьющего свою водку в свою пятницу. По первому образованию она была химик и прекрасно понимала химические процессы, возникающие в разных сосудах. Ее валентность и его валентность уравновесили водка и общая судьба, и она, не веря самой себе, первая спросила его новым для себя голосом очевидную глупость: «Как дела?» Он вздрогнул и не понял, к кому она обращается, и вместо ответа с улыбкой, что у него все «найс», хлопнул незапланированную рюмку и чуть не подавился. Он закашлялся, она, не веря своим глазам и ушам, хлопнула его по спине, и он сразу пришел в себя и с ужасом отодвинулся от сумасшедшей тетки, не понимая, что ей надо от него – он боялся клофелинщиц, – и, резко отодвинув свою рюмку, постарался сделать лицо более грозным, он ничего не понимал, туман в его голове слегка рассеялся, и мозг начал лихорадочно анализировать происходящее. За бумажник он не боялся, денег там не было – деньги были на карточке, а пин-код он даже под пыткой не скажет, он это знал точно. Женщина смотрела на него с улыбкой, она уже знала, как химик, что реакция пошла, и это знание давало ей силы. Она со скоростью спринтера выпалила ему на голову все свое спящее много лет прошлое, не смущаясь, не прячась, не оставляя внутри себя ничего, до донышка, все без остатка, захлебываясь своей историей, исповедью, давившей ее столько лет. Так бывает со случайным попутчиком в поезде ночью, после водки и курицы, когда не хочется спать и выплескивается все – светлое и темное – и, как река, затопляет и разрушает все дамбы и плотины, вырывается наружу, как поток, сносящий все. Мужчина, сбитый этим бурлящим потоком, сидел завороженный и инстинктивно стал успокаивать эту маленькую несчастную мышку, которая уже плакала, не сдерживая слез. Он понимал, что это не пьяный бред, он завидовал ей. Сам он уже много лет не может сделать то же самое, сбросить с себя груз невнятных желаний, неспетых песен, выплеснуть вот так сильно и страстно, не боясь, что осудят, засмеют. Он гладил ее руку, обнимал за плечи, говорил какие-то глупые слова утешения, которых он раньше не знал и не умел говорить. Она все плакала и говорила, он тоже хотел заплакать вместе с ней, но сдерживал себя, боясь показаться смешным. Он заказал еще две порции, и они еще выпили уже вместе, как одно целое, химическая реакция достигла точки кипения, и новая субстанция из двух разных молекул и атомов стала однородной и неразделимой. Он боялся, что у него не хватит денег, он на минуту вышел в туалет, вымыл лицо и руки, волнение унять не удавалось. Он посчитал наличность – вроде хватало, потрогал карточку, посмотрел на остаток, но сразу отогнал мысли о священных домашних деньгах. Надо было уходить из бара, прощаться, ехать домой, но уйти было невозможно. Женщина держала его за руку, как за соломинку, как за канат, и он почувствовал, что, если он отпустит ее руку, она утонет, пропадет, он не мог бросить ее, он не знал, как поступить, но решение пришло само. Рядом с баром был старый советский отель, где останавливались командированные, приезжавшие в их НИИ на согласование проектов, он бережно взял женщину за руку, привел в отель, решив, что положит ее здесь спать, а потом поедет домой в свою тихую гавань, где нет бурь и штормов. Номерок был маленький, с большой кроватью, он раздел ее, как ребенка, он чувствовал огромную нежность и ответственность за еще три часа назад совершенно чужого человека, ставшего за каких-то три часа бесконечно дорогим и невыносимо близким и родным, они ничего не говорили друг другу, слов уже не было, он уложил ее, она не выпускала его руки, смотрела на него, не отрываясь ни на секунду, он чувствовал себя сильным и значительным, он никогда не чувствовал себя так, эта маленькая женщина из чужой жизни влетела в него снарядом, разбила все его крепости и страхи. Он курил, сидел рядом с ней, она слабо улыбалась и, как маленькая девочка, засопела, умиротворенная и счастливая. Он сидел рядом с ней, забыв про дом, про святые обязанности, он что-то обрел в этот пятничный вечер, что-то такое, чего он еще не знал, но понял, что без этого он жить не будет.