Сборник Новогодних сказок от «Призрачных Миров» (СИ) - Кулик Елена Николаевна

      - Ничего не боюсь, - прошептал Степа, снова закольцевав ее в объятия. Но сердце от страха чуть из груди не выпрыгивало – страшился он девку-Азовку, а сказать об этом не решался. Обидеть не хотел. Да только лучше бы обидел, чем соврал.

      - На первый раз прощаю тебя, Степушка, - холодно сказала Хранительница, и легко поведя плечами, сбросила с себя его руки. В глазах – лед, руки на груди сложила и глядит строго так, с осуждением. – Но запомни, не ври мне больше никогда. Не люблю я этого.

      Он порывисто бросился к ней, но от его прикосновения девица рассыпалась золотым песком. Некоторое время Степа оторопело на блестящую россыпь у ног своих смотрел. А золото постепенно в землю уходило, словно в мельчайшие трещинки просачивалось. Постоял Степан, а затем по той тропе, которой сюда с девкой-Азовкой пришел, стал со скалы спускаться – понял, ушла лесная царица.

      Поселок заводской, где Степан Летучев-то жил, раскинулся на берегу пруда, у подножия Шихан-горы, в окружении пологих склонов и взгорий, покрытых густым тенистым лесом. Изба парня на пригорочке стояла, на окраине самой, а за палисадником его уже сосны шумели своими вечнозелеными кронами, вгрызаясь сильными корнями в суглинистую землю. Тут же, справа, луга заливные по склонам светлыми островками зеленели, скот пасся, да чуть дальше и завод стоял.

      …Татьяна сбежала с пригорка навстречу Степе, жениху своему. Шатаясь от усталости и голода, брел он пыльным трактом, едва ноги передвигая. Рубаха кое-где порвалась, словно через густой колючий подлесок довелось ему продираться. Летучева не было несколько дней, и девка переживала не меньше, чем мать его, что же случилось в лесу с парнем-то. Извелись обе, наплакались. И как увидала Таня Степушку своего - похолодело все внутри у нее от его глаз. Они были бледно-голубые, такие блеклые, что казались почти белыми, и от его холодного отрешенного взгляда девушке стало не по себе. Странно, подумалось ей, всегда глаза его серыми казались, отчего посветлели-то так?

      - Что с тобой? – вскрикнула она, прижав ладони к горящим щекам.

      Но Степан не ответил. Проковылял мимо, словно ее тут не было. А Татьяна судорожно выдохнула, испугавшись. Как околдовали ее милого! Ведь еще дед рассказывал ей, что всегда можно легко узнать того, кто часто и долго бродил зачарованными чащами. У них особый потухший взгляд, который видит иные деревья, иные скалы над бурной рекой. Заколдованные люди улыбаются, когда ничего забавного нет, и грустят, когда всем весело. Они как будто видят то, что другим не дано. Такие люди всегда настораживают, потому что безумие опасно для того, кому его прикосновение незнакомо…

      И Татьяна испугалась. Ведь Степан, вернувшийся домой, был не тем Степаном, который уходил за змеевиком. Вернулся пленник иного мира, спрятанного от людских глаз за завесой туманных грез. И теперь делать, Таня не знала...

      Но сейчас она помчалась за Степаном, догнала его, и, резко дернув за плечо, заставила повернуться к ней лицом. Он передернулся, скривился, но не отпрянул, когда девушка подняла его опущенную на грудь голову, и заглянула в светлые глаза, казавшиеся сапфировыми осколками. Чужие глаза это были, не Степушкины.

      На какое-то мгновение взгляд парня стал более осмысленным, искра узнавания мелькнула в глубине этих синих озер, покрытых корочкой льда.

      - Что тебе, Танечка? – спросил он. – Я очень устал, столько дней по лесам бродил, все домой дорогу искал, да тропа меня водила…

      Некоторое время они стояли молча. Степан посмотрел с невыразимой тоской вдаль, словно сквозь бревенчатые стены своего дома. Будто видел сейчас что-то, что недоступно Таниному пониманию.

      - Степушка, кого ты встретил в лесу? – напрямик спросила девушка.

      Дымка отчужденности заволокла глаза парня, и он отшатнулся.

      - Никого, - ответил резко, отрывисто, и убрал ее руку с плеча. Развернулся и пошел к своей избе. А Таня еще долго стояла на тракте, глядя ему вслед. А дома стыли тройные пельмени с луком да пироги с рыбой – порадовать она Степу хотела, да не пришел он на угощение.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

       С того дня как подменили парня – прежде веселый и улыбчивый, мрачнее тучи ходил он сгорбившейся тенью. На завод – и домой, ни на посиделках больше его никто не видал, ни у костров лесных после сенокосов не бывал. Тонкие жесткие губы сжимал все плотнее, схуд сильно, наряжаться перестал. На зазнобу свою – Танюшку рыженькую – и не глядел больше-то. Дивились люди, грустила мать, лила слезы невеста. А Степе – все едино, словно в своем мире живет, куда нет входа никому – ни родичам, ни друзьям, ни прежде милой соседке-хохотушке.

      Никому он не сказывал, какие сны ему стали сниться, и за змеевиком к лесному озеру так и не пошел, раздумал подарок Тане делать. Да и о свадьбе больше не заговаривал.

      И вот однажды не выдержал он тоски-кручины и ранним утром вместо завода в леса подался. Долго ли он ходил по горам, коротко ли, все имечко лесной царицы выкрикивал – да только отозвалась она. Увидела – что ни откроется клад перед Степой, сверкая монетами золотыми да каменьями, он все едино мимо идет, кличет свою Идель.

      И вот в жаркий полдень, когда седмица уж прошла с тех пор, как он поселок покинул, сжалилась Хранительница и сумрачной тенью явилась в клубах зеленоватого тумана перед уставшим и оголодавшим Степой.

      Возле пещер известняковых встретились они, и бросился, словно ветер, парень к царице лесной. И усталость как рукой сняло, и снова блеск в глазах появился, черты разгладились, даже словно стройнее еще стал и краше, чем раньше. Куда сутулость и впалость щек делись, да взгляд загнанный? От одного вида чернокосой зеленоглазой девы сердце чаще биться стало, и улыбка на лице заиграла.

      - Скучал по мне, Степушка? – ласково спросила Идель, сверкая изумрудами огромных глаз. Платье ее змеиной кожей казалось – аметисты и зеленые агаты, желтые топазы и теплый солнечный янтарь витиеватыми узорами извивались на дорогой бирюзовой парче. Слепили глаза камушки, да еще пуще краса ее неземная ослепляла, дыхание в груди сбивало.

      - Как не скучать по тебе? – с тоской отозвался Степа, жадно глядя на девушку. – С тех пор, как увидал волшебную красу твою, свет мне не мил стал!

      - Так пошли со мной, покажу тебе свой мир… Скоро выбирать тебе придется – али к людям возвернешься, али со мной навек останешься.

      Леса, покрывающие пологие горы, были прорежены пятнами луговых полян. Низкорослый ельник, опоясывающий соседний склон сумеречным кольцом, темнел под ясным небом. Справа белела пронизанная солнечными лучами березовая роща. Степа следом за Идель углубился в еловый лес. Вокруг высились высокие заросли папоротника, чернели поваленные стволы древних деревьев, и первозданная тишина нарушалась лишь мелодичным звоном камешков на браслетах лесной царицы.

      Вскоре они вышли к обвалившейся старинной шахте.

      - Я покажу тебе места рудные, - тихо сказала дева, - а помнить будешь мое имя, то и Азов-гора с сокрытыми в ней сокровищами раскроется перед тобой, Степан. Но только знай, никому про то нельзя сказывать. И обо мне молчи!

      На вершине горы голый камень, к которому со всех сторон подступает густой тенистый лес. Возле этого камня каждую ночь горит горная свеча.

      - Здесь жили стары люди? – спросил Степа, пристально поглядев на свою проводницу.

      - Здесь, Степа, здесь. Стара земля хранит свою тайную силу. А меня захоронили в темных пещерах горы много лет назад, когда еще ни заводов, ни поселков на Урале не было. Вот с тех пор и храню я сокровища Синегорья от лихих людей.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

      - А я слышал, что в этих пещерах разбойники жили..

      Долго блуждал по лесам Степан, а пришло время ему выбор свой делать. И хоть и был он уверен, что среди людей от тоски замается, да без Идель жизнь – не жизнь будет, а маета одна, а все ж заболела душа. Отпросился в поселок у своей лесной царицы – с матерью проститься, да людей в последний раз увидать