Слуга Смерти - Константин Соловьев

— Работы немного, — ответил я сдержанно, — но и рассиживаться не приходится.

Макс фыркнул:

— Вы там у себя, в шестом округе, бездельничаете. Тебя бы к нам на месячишко…

— Я бы отъел такой животище, как у тебя?

— А то и побольше! Веришь ли, на аппетит у нас не жалуются. На той неделе что было… Смех и грех. Представляешь, притаскивают нам тело. Не тело — чистый винегрет. Ну, вот как есть притаскивают, в мешке… Высыпают, значит, на стол мне. Запашок, а?.. Оказалось, не из Альтштадта даже, из пригородной деревни. У них там с тоттмейстерами худо, вот и решили, значит, к нам везти. Так вот, высыпают из мешка… Нашинковано, как мясо для пирога, — где кость, где мышца… требуха, понятно… Не знал бы, что человек, — веришь ли, решил бы, что корм собачий. Девчонка одна в молотилку для льна угодила…

— И зачем им тоттмейстер?

— Дураки, — Макс отмахнулся. — Подумали: а нет ли тут умысла?.. И к нам повезли, значит. И вот, стоят эти балбесы, а Фридрих — он тогда как раз дежурил по управлению — меня вызывает. Я рядом проходил, думал уже сбежать по-тихому, да не вышло. Ну и прихожу я, как полагается, весь при параде, аксельбанты и пряжки сверкают, сапоги блестят… Ну как на Его Императорского Величества парад, ей-Богу. А там стоят эти… и останки на столе. Ну, голова уцелела, как ни странно, худо-бедно начал я это дело поднимать. Слышу, за спиной бульканье, гляжу — а это наши добытчики, староста да ребята его, что девушку притащили, по стене ползут, зеленые, как капуста. А по столу, значит, считай, голое мясо ползает… Рук нет, ног нет, а движется — мышцы сокращаются, суставы работают… У самого аж дыханье сперло. И все это, значит, шевелится…

— И не тошно тебе такое перед обедом рассказывать?

Макс добродушно усмехнулся.

— А я-то что? Это же Фридрих. Зато, думаю, из той деревни к нам в Альтштадт больше гостей не будет. Насмотрелись, значит, на городскую ворожбу…

Ресторация в самом деле оказалась неподалеку — Макс еще не успел закончить, а мы уже стояли перед вывеской. Я пропустил Макса вперед, надеясь, что он позабудет про свой рассказ. Так и вышло, живая натура Майера не позволяла ему сосредоточиться на чем-то одном, за что он время от времени получал взыскания, однако это не отменяло его замечательной природной интуиции, благодаря которой мой приятель порой обходил многих из тоттмейстеров выше званием.

Арнольда я благоразумно оставил снаружи, но и без него компания из двух тоттмейстеров выглядела достаточно необычно, чтобы привлечь к себе внимание. Посетители, которых в связи с вечерним временем было предостаточно, враз смолкли, хотя среди них немного нашлось тех, что смотрели в нашу сторону. Меня всегда удивляла способность обычного человека распознать взглядом тоттмейстера. Пусть цвет нашего сукна темнее, чем у прочих магильеров, пусть на шевроне вместо лепестков пламени, как у фойрмейстеров, или крыльев лебенсмейстеров — пара скрещенных костей, все это трудно заметить, если нарочно не присматриваться. Может, и верно говорят — лица нас выдают?.. Какой-то особенный, присущий только нам запах, который окружающие чуют так же безошибочно, как мы сами — запах смерти?

Судя по всему, Макс и впрямь часто сюда заглядывал — хозяин кивнул ему, как знакомому, а прислужница уже ждала у столика. Судя по тому, что столик находился в боковом эркере, отдельно от всех других, я предположил, что держат его специально для Макса. В этом не было ничего странного: расположение тоттмейстера всегда ценилось.

— Картофельные клецки, ветчину с фасолью, два средних шницеля и тыквенные баумкухены, — Майер начал распоряжаться еще до того, как мы заняли свои места. — Курт, что ты предпочитаешь? Вайсбир? Может, рислинг?

— Хелль, если найдется.

Девушка покинула нас почти сразу. Я обратил внимание, что в глаза нам она старалась не смотреть. Едва ли разменявшая третий десяток, она спешила покинуть комнату с такой поспешностью, что это могло бы выглядеть нелепо.

— А ты здесь освоился, — сказал я, осматривая эркер. — По крайней мере, меню определенно знаешь не хуже хозяина.

Макс опять засмеялся довольным смехом человека, который справился со всеми хлопотами и теперь готовится вкусить вкусный и сытный обед. Если смех Макса Майера и отличался разнообразием, этот его вариант был мне наиболее знаком.

— Это что, по их винной карте я могу устраивать экскурсии! Папиросу?

— Благодарю.

Макс курил голландские папиросы — длинные и тонкие, непривычные мне. Табак в них горчил, но в то же время оставлял на языке интересный и непривычный привкус. Выпустив несколько колец, я, наконец, задал вопрос, который не шел у меня из головы всю дорогу:

— Так что там с телом?

— Тело? — удивление Макса не выглядело наигранным. Скорее я готов был поверить в то, что он действительно про него забыл. Непосредственность и жизнелюбие этого человека иной раз сказывались и не так.

— С разбитой головой. Кто это был?

— Ах да. Понятия не имею. Жандармы опросили местных, никто не признал… Мужчина, едва за сорок… Зачем он тебе?

Вопрос был разумный, естественный, но ответ на него долгое время не мог родиться у меня на языке. И в самом деле — зачем? Дело не мое, Майер осмотрел мертвеца, он же составит рапорт за своей подписью, участок это его и…

— Недавно я видел кое-что похожее.

Я ожидал, что Макс отпустит какую-нибудь остроту, вроде той, что все мертвецы похожи друг на друга, но тот на удивление был серьезен.

— Где же?

— Не здесь, около Кауфманн-Платц. Вчера, около полудня.

— Тело?

— Женщина, тридцати с небольшим. Несколько ножевых ран и размозженная голова.

Макс покачал головой:

— Женщина, ай-яй-яй… Я понимаю, если бы мужчине… Помяни мое слово, лет через десять в этом городе никого не удивишь и убийством ребенка.

— Мне показалось это странным.

— А мне, напротив, никогда не казались странными мертвецы в Альтштадте. Куда более странным мне кажется то, что горожане еще не перерезали друг другу шеи… Виноват, не перебиваю.

— Убийства в том участке не редкость, но не такие. Женщину убили, судя по всему, ножом. Несколько ударов в грудь и живот, один из которых стал смертельным. И смерть наступила сразу же — я видел ее так же, как вижу тебя сейчас, и чувствовал это отлично. Кто бы ее ни бил, она упала после этого удара замертво. Но, — я сделал небольшую паузу, — убийце показалось этого мало, и он нанес ей сильнейший удар по голове, изрядно разворотив череп. Это совершенно излишний удар, Макс. Бессмысленный.

— Убийства редко когда носят осмысленный характер, — вставил он. — Видишь ли, не так уж часто мы обрываем чью-то жизнь с полным сознанием этого. Сам знаешь, как бывает чаще всего — кто-то перебрал шнапса, полез в драку, схватился за нож… Когда пыль осядет, у тебя на руках готовый труп, а то и пара. Все бессмысленно, нелепо и нелогично, — Макс бесцеремонно сплюнул табачной крошкой под стол. — Если бы все убийцы подчинялись логике, наша работа была бы попроще, верно? Да только такие мне пока не встречались.

Вернулась прислужница. Пока она расставляла тарелки, я молчал, наблюдая за тем, как поднимается к невысокому закопченному потолку призрачный дымок. Теперь я сам не понимал, отчего завел этот разговор, зачем затащил в уютную ресторацию отдающую скверным запахом тему, которую полагалось бы оставить снаружи. Но Макс, судя по лицу, терпеливо ожидал продолжения и, когда девушка удалилась, я сказал:

— Такого на моей памяти не случалось. Были пьяные драки в трактирах, была резня на почве ревности или нападения буйнопомешанных, но картина в каждом случае была проста и вполне ясна. К примеру убийца в приступе ярости мог схватить топор и в остервенении размолотить жертве голову. Такое бывало, и не раз. Или, скажем, какие-нибудь хулиганы забивали насмерть бродягу кольями — там тоже оставалась малоприятная картина, но ее можно было объяснить. Меня поразило, — я поискал нужное слово и на удивление быстро нашел, — несоответствие. С одной стороны, несколько сильных и точных ударов ножом. Это не работа профессионала, но все же говорит об изрядном хладнокровии убийцы, понимании им цели и способов ее достижения. С другой — разбитая, словно в приступе животной ярости, голова. Мне сложно увязать это в одну картину.

— Кажется, понимаю. У жандармов что-то есть? — осведомился Макс, поигрывая ложкой, почти терявшейся в его лапище.

— Ни черта. По крайней мере, вчера у них не было даже свидетелей. Тело я попытался поднять, но, сам понимаешь…

— Теперь ясно, почему ты вспомнил про это. Сегодняшнее тело на Стромштрассе?

— Да. Я не успел его осмотреть, но картина внешне показалась мне похожей. Удар чем-то острым в сердце и размозженная голова. Ты осматривал его, наверно, есть более точная информация?

— Ну, что-то есть, — сказал Макс без всякой охоты, одновременно ловко расправляясь со шницелем. — Мужчина, сорок два года, болен не был, в молодом возрасте перенес несколько переломов — ничего серьезного… Умер от удара узким длинным клинком в область сердца.