Александр Васильевич Колчак: «Нет ничего выше Родины и служения Ей» - Галина Майорова

Полярная ночь шла заметно на убыль. В полуденные часы все ярче и ярче пылала багрянцем заря, предвещавшая возвращение дневного светила. Наконец, на горизонте показался край Солнца – это было 21 января 1901 г.

Начиналась самая активная и ответственная часть любой арктической экспедиции – поездки ученых в те малоизученные уголки прибрежной или островной территории, которые значились в плане различных исследований. Считая, что западная часть Таймырского полуострова достаточно изучена, исследовательские поездки Э. В. Толль направлял в основном на восток, к мысу Челюскина, и на север. Обычно в поездках ученых сопровождали матросы (Колчака чаще всего – матрос Василий Александрович Железников), которые, быстро освоив езду на собачьих упряжках, становились заправскими каюрами.

В начале апреля Колчак вместе с бароном Толлем отправляются в давно запланированную поездку на восточный берег Таймыра, к полуострову Челюскин. Именно в этой поездке Александр Васильевич впервые по-настоящему и познакомился с тем Севером, который называют краем вечных льдов, студеных морозов и бешеных ветров.

Все началось с того, что из-за недостатка здоровых собак пришлось отказаться от второй упряжки и от помощи матросов, часть груза заложить в склад на берегу моря и в это длительное путешествие отправиться вдвоем, на одной упряжке с 12-ю собаками.

41 день продолжалось путешествие, пройден путь более чем в 500 верст… На протяжении всего пути Колчак вел астрономические замеры и топографическую съемку, делал расчеты и дневниковые записи. Провести же геологические исследования не удалось, хотя Толль был прежде всего геолог. Пройти вглубь Таймыра помешали погода, усталость и обыкновенный голод.

Беглый же взгляд показал, что Таймырский полуостров – это обычная тундра, т. е. однообразная пустыня со спусками и подъемами, с гранитными валунами и конусообразными холмами (байджарахадами). «О геологии этих мест не удалось составить себе ясного представления, – писал Толль в дневнике, – и это немногое стоило нам полных лишений 40 дней тяжелейшей работы и жизни нескольких собак».

Пережитые трудности, неимоверные лишения и тяжелейшая работа состояли как бы из отдельных моментов. И на первом месте оказалась собачья упряжка: груз, нарты и сама собака. Груз оказался таким тяжелым, что собаки сразу останавливались, если на нарты усаживались оба путника. Так что Толлю и Колчаку приходилось попеременно бежать рядом с нартами. Именно с этого и начиналась та страшная усталость, когда дыхание рвется, застревает кусками в глотке, потом опять рвется, превращаясь на холоде едва ли не в стекло, до крови обдирающее горло; когда каждый шаг вперед – это боль разбитых, скрюченных холодом мышц; когда ничего не видишь вокруг, кроме красного лица своего товарища, красного неба и блескуче-красного, выжимающего из глаз слезы, снега…

Собаки останавливались и тогда, когда Толль, взвалив на себя обязанности каюра, переставал подавать им резкие команды или громко разговаривать с ними по-якутски: русского языка они просто не понимали.

Кроме того, барон должен был сочинять им различные небылицы: «Скоро будем дома! Там будет много вкусного корма!» и проч. В результате барон охрип, а Колчака собаки вначале не слушались совсем.

Потом началась снежная слепота. Еще бы – чистейшей белизны снег, яркое солнце: зима уже шла к концу, приближался полярный день. А к утомительным гонкам с собаками постепенно стали прибавляться пот, жара и, самое страшное, полупустой желудок. Кончались продовольствие, горючее, собачий корм.

Склад в заливе Гефнера, заложенный еще в начале зимовки, оказался под восьмиметровым снежным сугробом. Все попытки откопать его были бесполезны. Снег слежался, превратившись в твердый рафинад. И даже Колчак, неделю не выпускавший из рук лопату, помрачнел. На волне успеха он мог творить чудеса, неудачи ввергали его в самое скверное настроение, которое он не умел скрывать.

А вскоре испортилась погода. Приближалась весна, и ее предвестники – снежные вьюги и ветры, рожденные на самой верхушке Земли, на Северном полюсе, устремились на материк. Сильные, упрямые, от их порывов лопались вековые толстые льдины, а земля, как живая, начинала двигаться под палаткой. Пережидать такую пургу приходилось по 3–4 дня. Затем она стихала, но едва отправлялись дальше, как все начиналось сначала. Так повторялось несколько раз: сносная погода словно заманивала в путь, а потом подключалась пурга.

Дневной рацион сначала сократили вполовину, потом до одной четверти. Из-за недоедания сильно чувствовался холод, и у Толля и у Колчака начались головные боли, приходилось бороться с вялостью и апатией. Подступала «полярная тоска», которая иногда мертвенно прилипает к человеку и не вытряхнуть ее, не выбить, не выжать из себя – она давит, давит, давит и чувствуешь, что ты сейчас на краю земли. Ничего отсюда не видно, и тебя никто не видит. Погибать будешь – никто не выручит, никто не подаст руки; кричи отсюда, не кричи, все едино – не докричишься; вой, не вой – не довоешься. Дальше этого края – бездна, ад…

А потом началось самое страшное. Одна за другой, прямо на глазах, умирали собаки. Они исхудали, утомились, обессилели. Кто-то из них замерз во время пурги, оказавшись сбоку в клубке тесно прижавшихся собачьих тел; кто-то ослабел настолько, что не мог дальше сделать ни шага, и его приходилось пристреливать; кто-то ложился отдыхать и больше не просыпался…

Это было так больно, так горько, а их борьба за каждый лишний, последний шаг в упряжке, их молящие о прощении глаза за невыполненный до конца долг вызывали к этим северным лайкам такую любовь и уважение, что Александр Васильевич, который раньше мог попавшего под ноги щенка просто взять за лапу и выкинуть за дверь, теперь боролся за каждую собаку, выпрягал их из лямок, укладывал на сани, потихоньку от Толля скармливал им свои бульонные таблетки, укрывал от мороза, но довести до зимовки удалось немногих. И, возможно, у него тоже возникала удивительная, но очень правильная мысль: где-нибудь за Полярным кругом поставить памятник Собаке, оказавшей Человеку неоценимые услуги в освоении Арктики.[12]

18 мая в 7 ч утра путники подошли к «Заре». 40-дневная поездка была закончена. Первые дни путешественники на шхуне только и делали, что ели и спали. Толль еще долго мучился с отекшими ногами, а Колчак очень быстро вошел в свое обычное состояние. Его выносливость, выдержанность, товарищеская забота и поддержка, желание всегда взять на себя большую часть любой работы, а главное – готовность к любым жертвам ради достижения намеченной цели были высоко оценены начальником экспедиции. Именем Колчака барон Толль назвал один из вновь открытых островов в Таймырском проливе. Кроме того, после этой поездки понял Толль, что в лице Колчака приобрел Север еще одного заложника, для которого теперь этот край белого безмолвия, царства льдов, морозов и снега будет желанным и притягательным всегда.

Весна все больше заявляла о своих правах: таял снег, где-то начали журчать ручейки, стала чернеть тундра. Как-то внезапно закричали гуси, зачирикали кулички, запели пуночки – полярные жаворонки. А в кают-компании появились лютики – первые северные цветы. Прекратились ежечасные наблюдения, но исследования побережья и островов продолжались. Толль, ученые, офицеры и с ними большая часть команды проводили время в разъездах, торопясь до начала навигации выполнить намеченный план работ. Приближалось мгновение, когда «Заря» вырвется из оков и направится к своей главной цели – Земле Санникова.

Но предстоящая навигация, несмотря на огромную радость по поводу выхода шхуны из ледового плена, вносила в настроение всего экипажа некоторое беспокойство. И прежде всего – положение с топливом. Оно было очень серьезным. В трюме оставалось чуть больше 70 т каменного угля, и в любом случае его не хватало, чтобы закончить экспедицию. Ибо в проекте Русской полярной экспедиции был еще один пункт: после обследования Новосибирских островов она должна была продолжить путь на восток, обогнуть мыс Дежнева и закончиться во Владивостоке. То есть решалась задача – второй раз в истории мореплавания пройти в Тихий океан Северным морским путем.

В помощь Русской полярной экспедиции был создан вспомогательный отряд из 11 человек под руководством геолога Константина Адамовича Воллосовича. Он должен был провести ряд исследований на островах и ближайшем побережье, а самое главное, заложить на этих островах продовольственные склады. Закладка складов (депо) – это особый и очень важный момент в любой полярной экспедиции. Огромные расстояния, на всем протяжении которых человек может не найти для себя ни жилья, ни пропитания, выработали у полярников такой же добрый обычай, как у охотников в тайге: заканчивая свою экспедицию, оставлять продовольственные склады для будущих путешественников. Или же, направляясь на исследование по определенному маршруту, закладывать депо, чтобы воспользоваться ими на обратном пути.