Легкие деньги - Джеймс Гриппандо

– Доброе утро, – поздоровалась Эми с одним из сотрудников. Она взяла из автомата в коридоре стаканчик с кофе и направилась в свой кабинет. Мысль об огромной кипе бумаг на столе приводила в отчаяние.

Ее маленькая комната была единственным кабинетом сотрудника не адвоката с окном и мало-мальски приличным видом. Разумеется, это Мэрилин Гаслоу пробила Эми такой кабинет. Мэрилин была одним из влиятельных компаньонов фирмы, работала на Денвер. Ее дедушка был тем самым Гаслоу из «Бейли, Гаслоу и Хайнц», который с двумя другими юристами больше века назад основал компанию. Мэрилин и мать Эми крепко дружили со школы и оставались лучшими подругами до самой ее смерти. Именно Мэрилин взяла Эми на работу в качестве специалиста по компьютерам, и именно она уговорила руководство возместить половину оплаты за обучение в юридической школе. Естественно, с одним условием – Эми должна стать сотрудником фирмы, использовать свои юридические и научные знания во благо компании, ведущей, как признавали все, качественную юридическую деятельность. По крайней мере, предполагалось, что это будет единственным условием. Однако с тех пор, как Эми приняла предложение, руководство обращалось с ней будто с рабыней.

Она села за стол и включила компьютер. Несколько новых посланий уже ждали ее. Одно из них было от Мэрилин, пришло сегодня утром. «Ты молодец, Эми! Отличная работа!»

Эми улыбнулась. По крайней мере один из двухсот сотрудников фирмы высказал благодарность за спасение всей компьютерной системы компании. Но все же эти слова значили не так уж много, ведь их автором была Мэрилин – лучшая подруга матери. Эми перешла к следующему посланию. Оно пришло от Джейсона Фелпса, главы судебного отдела боулдерского филиала.

«Зайдите!» – вот и все, что там было.

Она глянула поверх монитора и чуть не подпрыгнула от неожиданности. Джейсон Фелпс собственной персоной стоял в дверях и хмурился.

– Э-э, мистер Фелпс, доброе утро! В смысле, добрый день…

– Да, уже день. Хороший матч в ти-бол[5] с Тимми, я полагаю?

Эми чуть не стало плохо. Не важно, сколько ночей и выходных она проработала без отдыха. Не важно, что она разъезжала по делам фирмы. Стоит только матери-одиночке не явиться вовремя, ей демонстрируют одну и ту же (отрицательную) реакцию.

– Мою дочь зовут Тейлор, – отрезала Эми. – И она не играет в ти-бол. Для этого у ее матери нет времени.

– К трем часам мне необходимо безопасное соединение с отделениями по делу Уилсона. Не позже.

– Вы хотите, чтобы я успела настроить информационно-управляющие системы шести офисов за два часа?

– Хотел я вчера. Сегодня это необходимость. И мне все равно, как вы собираетесь выполнять задание. Просто делайте. – Он поднял свои кустистые брови, затем развернулся и вышел.

Эми опустилась в кресло. «Я бы поиграла в ти-бол твоей головой, старый хрыч!»

Она бы с удовольствием бросила ему это в лицо, но тогда он обязательно вспомнит об учебе в юридической школе на средства компании. И все пойдет псу под хвост.

– Мне нужна нормальная жизнь, – пробормотала Эми. Но с другой стороны, она понимала, почему до сих пор мирится с подобным обращением. Каждые два-три месяца звонил бывший муж и напоминал ей об этом. Предлагал оплатить половину чего-нибудь для Тейлор, если она оплатит вторую половину. Иногда это просто убивало Эми – так, однажды он сказал Тейлор, что отправит их с мамой на Гавайи, если мама оплатит половину стоимости путевки. После этого Тейлор целую неделю ходила в солнечных очках. Иногда он буквально издевался над Эми – например, предлагал открыть счет для Тейлор, куда он положит десять тысяч долларов, если она добавит еще десять. Подобные выходки мужа – фактически насмешки над будущим Тейлор – заставляли Эми жалеть, что она не в том положении, чтобы называть мужа жалким хвастуном.

А может, как раз в том?

Глаза Эми блеснули дьявольским огоньком. Она подняла трубку и набрала номер офиса мужа. Ответила секретарша:

– Простите, он на собрании. Передать что-нибудь? Сообщение для бывшего мужа так и рвалось с языка:

«Тейлор будет учиться в Йельском университете. С тебя половина, чертов выпендрежник!» Но Эми понимала, что так ведут себя только дети. Деньги не принадлежат ей. По крайней мере пока.

– Нет, спасибо, ничего передавать не нужно.

Она повесила трубку и вернулась от мечтаний к реальности. Посмотрела на часы. Пора было браться за работу Фелпса, крайний срок – три часа дня. Эми перевела дыхание и вернулась к компьютеру. Задание Фелпса немного подождет. На экране монитора появилась программа финансового планирования.

Эми улыбалась, пока компьютер просчитывал, куда можно с толком вложить двести тысяч долларов.

Похороны назначили на вторник. Панихида проводилась в католической церкви Святого Эдмунда. Ни Райан, ни его сестра не относили себя к числу тех, кто регулярно ходит в церковь. Их родители, правда, посещали приход почти каждое воскресенье в течение последних сорока лет. Именно здесь Фрэнк и Джанетт Даффи поклялись друг другу в верности до самой смерти. Здесь они крестили и впервые причастили своих детей. Сестра Райана, Сара, и ее муж тоже венчались здесь. Много лет назад Райан, сидя в последнем ряду на очередной воскресной проповеди, узнал от одного церковного служки, откуда на самом деле берутся дети. За толстой дубовой дверью исповедальни Райан не раз перечислял свои грехи старику священнику с красным носом пьяницы. «Благословите, святой отец, я согрешил…»

Он задумался над тем, когда в последний раз исповедовался отец. И в чем.

Церковь Святого Эдмунда была построена из камня, кажется, в стиле испанской миссии. Правда, стиль весьма отдаленно напоминал испанский по той простой причине, что миссионеры решили не забираться так далеко в поисках мифических семи золотых городов. Долина Сан-Луи и горы Сангре-де-Кристо на юге и юго-западе Колорадо буквально кишели свидетельствами о городах из чистого золота. Испанцы, по-видимому, остановились, завидев, что пейзаж вокруг становится чересчур пустынным. Даже в шестнадцатом веке переселенцы поняли: разжиться в Пайдмонт-Спрингс нечем.

Эх, если бы они только заглянули на чердак Фрэнка Даффи!

Райан почувствовал прохладу. Внутри церкви всегда было холодно, даже в июле. Витражи не пропускали внутрь естественный свет. Запах ладана витал над стоящим в центральном проходе гробом, дым медленно поднимался к гладким камням перекрытия. Немало людей пришло на службу – у Фрэнка Даффи было много друзей, ни один из которых даже не догадывался о шантаже и двух миллионах долларов. Одетые в черное, скорбящие, они разместились на тридцати рядах скамей по обе стороны центрального прохода. Отец Маршалл служил панихиду, натянув на лицо маску печали, а на тело – пурпурную ризу. Райан сидел в первом ряду рядом с матерью, сестрой и зятем. Лиз, которая теперь жила отдельно, «не имела возможности прийти».

Органная музыка неожиданно прервалась. Тишина заполнила церковь, ее то и дело пронзали крики нетерпеливых младенцев. Райан сжал руку матери, когда его дядя пошел к кафедре, чтобы произнести речь. Дядя Кевин был толст и лыс, страдал сердечной болезнью и прежде являлся первым (из двух братьев) претендентом на смерть – от сердечного приступа. Но смерть Фрэнка Даффи опередила его.

Дядя включил микрофон, прочистил горло и произнес дрожащим голосом:

– Я любил Фрэнка Даффи. Мы все его любили.

Райан хотел послушать речь, но его мысли витали далеко. Несколько месяцев назад они уже знали, что час отца близок. Bсe началось с кашля, который старик приписывал своей старой доброй эмфиземе. Затем врачи нашли поражение тканей в области гортани. Домочадцы боялись, что отец потеряет голос, – ведь Фрэнк Даффи был настоящим затейником. Он всегда рассказывал анекдоты за барной стойкой, громче всех смеялся на вечеринках. Было бы жестоко лишить его возможности говорить – все равно, что ослепить художника или оторвать руки музыканту. Но повреждение гортани оказалось только верхушкой айсберга. Рак пустил метастазы. Врачи дали отцу максимум три-четыре месяца. Он не потерял голоса – только чувство стыда за ужасный поступок заставило его замолчать раз и навсегда. Злая ирония заключалась в самой его смерти.

Речь продолжалась:

– Мой брат трудился всю жизнь. И он был из тех, кто начинает нервничать, стоит только покерной ставке подняться выше пятидесяти центов. – Улыбка сползла с лица дяди Кевина, он помрачнел. – Но Фрэнк всегда отличался широтой души и высотой духа, и Господь наградил его за это любящей семьей.

Райан чувствовал лишь пустоту в сердце. Трогательные слова дяди не казались ему такими уж важными, а в свете недавних событий не выглядели даже искренними.

Было слышно, как во втором ряду зарыдала тетя. Еще несколько человек залились слезами. Райан посмотрел на мать. За черной вуалью – ни слезинки. Любопытно, подумал он. Джанетт сидела прямо, с каменным лицом, ничего не выражающим. Никаких признаков печали, горя, вообще какого-либо расстройства. Да, конечно, болезнь отца затянулась. Возможно, мать уже выплакала все слезы.