Скованные одной целью - Владимир Тучков

Как ни отнекивался, все же дали с десяток пустых бутылок, одну початую и кусок колбасы с ломтем хлеба: держи, отец, нам для хорошего человека ничего не жалко.

АППЛЕТ4.

ЕЩЕ ОДНА АМЕРИКАНСКАЯ ВДОВА

Дело шло к концу рабочего дня. Однако до вечера было ещё далеко. Как-никак на дворе стоял солнечный май: свежий и нарядный. И ему нечего было стыдиться, чтобы пораньше прятать в сумерки что-нибудь облезлое и неприглядное. Не было у мая ничего такого – ни облезлого, ни неприглядного.

Чего, конечно, нельзя было сказать о социальной составляющей миропорядка: тут изрядно было и смердящего, и гниющего, и покрытого струпьями лжи, предательства, алчности, похоти, злобы. Так что если б природу создавали одновременно с человеческим обществом, то, несомненно, она была бы устроена совсем по-иному. Несомненно, солнце поднималось бы над горизонтом минут на пять, не больше, и в мае, и в июне, и в июле, и в августе, и во все остальные месяцы бесконечного убогого, смердящего и гниющего года.

Танцор уже проветрился от застолья. И решил посмотреть, что же это за домотдыха такой, в котором навалом бандитов, стреляющих по ночам в парке как у себя дома – без стыда и совести.

Вернулся на то самое место, где вчера по телефону советовал какой-то ведьме класть в пирожки капусту вместо человечины. Отгрузил в кусты лишние бутылки: оставил две, характерно позвякивающие. И опять двинулся по той же траектории, по которой на него налетели, опять же вчера, два трупа.

Кустарник сменялся проплешинами, которые, будь дело в лесу, можно было бы назвать полянками. Полянки опять сменялись зарослями чахлых березок. Прожурчал ручеек с чем-то по виду и по запаху токсичным.

И наконец путь преградил железобетонный забор, который отхватил у любителей отдыха в пределах черты города изрядный участок пространства размером с три футбольных поля.

Танцор внимательно огляделся: ни вышек с часовыми по периметру, ни телекамер не было. Видимо, скоты чувствовали себя так уверенно, что никого не боялись ни здесь, на земле, ни выше. Лишь две нитки колючей проволоки, пущенной по верху забора, – вот и вся защита от непрошеных гостей. Хотя наверняка там, где ворота…

Влез на березку и начал внимательно изучать логово неведомых зверей.

За забором стояли три крепких с виду двухэтажных дома, деревянных. Плоское кирпичное сооружение, по виду – столовая с кухней. Были и прочие постройки, поменьше размерами. Вероятно, гаражи, склады, мастерские и что там ещё положено для бандитского уклада жизни.

Жизнь эта была абсолютно автономной. В центре участка возвышалась водонапорная башня. Вероятно, был где-нибудь и дизель, который обеспечивал электропитание в тех случаях, когда нуждающиеся воровали провода, чтобы сдавать их во вторсырье. Была, естественно, и котельная…

«Или же это крематорий?» – подумал Танцор.

Вполне мог быть и крематорий. И не только потому, что нынешние бандиты на все способны. Кроме умозрительных подозрений существовали ещё и косвенные свидетельства. Например, нигде не было видно угольного склада. Однако верхняя часть высокой металлической трубы была закопчена так, словно топили либо углем, либо сырой нефтью.

Да, конечно, продолжал размышлять Танцор, вполне может быть подземный резервуар для жидкого топлива. Однако нынче гораздо выгодней топить рублевыми купюрами, чем нефтью, которую прежде называли черным золотом. Ну, а теперь-то она стала уже черной платиной.

Больше смотреть было не на что. Ни единой души во дворе не просматривалось.

Слез с березы. Поднял с земли пакет. И решил немножко поиграть с судьбой в кошки-мышки. На роль кошки претендовать пока не приходилось. Все самое интересное было впереди. Поэтому пошел маленьким сереньким зверьком вдоль забора, шаркая по лысой тропинке стоптанными ботинками. Позвякивая двумя бутылками, словно старый заплутавший мерин с колокольчиком.

Дошел до угла. Внимательно оглядел забор. И здесь никакой камеры.

Повернул за угол. Прошел метров пятьдесят до ворот, рядом с которыми была врезана в забор будка для охраны.

Робко постучал в калитку. Хоть и заметил кнопку звонка. Стук – это все-таки гораздо деликатней. Ну, а деликатность для этих козлов – признак убогости и идиотизма. Пусть так и считают. Пока время не пришло.

Никакой реакции не последовало.

Постучал еще. На этот раз посильней.

Дверь лениво приоткрылась.

– Ну, че тебе, хрен моржовый? – сказала высунувшаяся в щелку харя, заросшая снизу рыжей щетиной.

– Ребят, это самое, бутылочков у вас не найдется? – плаксиво заканючил Танцор.

– Ты че, оборзел совсем, урод! – угрожающе, но вместе с тем по-прежнему лениво сказала харя.

– Так, может, есть маленько? На хлебушек-то, – продолжал испытывать отмороженные нервы собеседника Танцор.

– Ты что, не понимаешь, что тебе говорят, хер старый?! – уже с большим энтузиазмом заквакала харя.

«Нет, есть ещё резерв, есть!» – подумал Танцор.

– Так я, это, отработал бы. Я и по сантехнике могу, и по плотницкому делу. А, ребят?

– Да я, блядь, тебе покажу счас по плотницкому делу! – все же завелась бандитская харя. – Я тебе сейчас на хер тут прям мозги и вышибу!

Достал Макарова. И передернул затвор:

– Ну, блядь, считаю до трех!

«Это хорошо, – подумал Танцор, – очень хорошо. Теперь я этого козла за милую душу замочу. С превеликим удовольствием! Лишь только час пробьет».

Сказал: «Зря ты так, сынок». И пошел прочь.

Дома Танцора поджидал сюрприз. Дома сидел расфуфыренный Дед, разодетый в самые лучшие, с его точки зрения, одежды: в потертые и застиранные до камуфляжной пятнистости хламидомонадные порты и рубаху кроя первой половины пятидесятых годов прошлого столетия. Голову украшала, если так можно выразиться, шляпа – табачного цвета и такой формы, словно она была снята с утопленника.

Был он не один, а с дамой, чуть подвыпившей и беспрерывно хохотавшей. Дама была вдовой богатого скотопромышленника из Оклахомы. Звали её Дженни.

Танцор попытался на глазок определить возраст любвеобильной американской вдовицы, однако сделать этого не смог. Если в России в силу убогости советской стоматологии возраст людей легко определить, как и лошадей, по зубам, то на Америку данный опыт распространить невозможно. По тому, как ослепительно сиял весь её жевательный аппарат, обнажаемый перманентной улыбкой, можно было подумать, что девушке пока ещё не продают спиртное. Поскольку в Америке сделать первый глоток даже не виски, а пива можно не ранее двадцатиоднолетнего возраста.

Однако по тому, сколь ловко она отхлебывала из горла сорокатрехградусный напиток, было видно, что в этом деле у неё имеется богатый многолетний опыт.