Затерянный остров и другие истории - Полин Джонсон

Впервые она предстала моему взгляду в рдяных косых лучах закатного августовского солнца; небольшой гребень зеленого кустарника, венчающий ее вершину, казался черным на фоне алого неба и моря, а колоссальное основание серого камня блестело, словно гладкий расплавленный гранит.

Указывая на скалу, мой старый тилликум поднял весло.

— Ведома ли тебе ее история? — спросил он.

Я покачала головой. Он привык к моим молчаливым ответам, так же как и я свыклась с его манерой сказителя.

Какое-то время мы гребли молча; скала, отделившись от своего окружения — леса и берега, — высилась, словно страж, прямой, устойчивый, вечный.

— Не кажется ли тебе, что она похожа на стройного, могучего мужа? — спросил он.

— Да, на благородного, честного воина, — ответила я.

— Это и есть могучий воин, — сказал он, — и к тому же достойный муж, который боролся за все, что есть честного и благородного на земле.

— А что считаешь ты самым благородным и честным, вождь? — спросила я, надеясь разузнать подробнее о его взглядах.

Не забуду его ответа, двух слов — удивительных, ошеломляющих:

— Чистота отцовства.

В моей голове пронеслись обрывки бесчисленных журнальных статей, отразивших модные теории об уравнивании женщин в правах с мужчинами; но рассказ о благородной роли «чистоты отцовства», единственный в своем роде, мне довелось услышать из уст сквомишского вождя. Сюжет этот в виде легенды передавался индейцами от столетия к столетию, а чтобы люди никогда не забывали великого смысла этих слов, вечным напоминанием стоит скала Сиваш, воздвигнутая божеством в память о том, кто хранил в чистоте собственную жизнь, чтобы чистота стала достоянием будущих поколений.

То было «тысячу лет назад»— ведь все индейские легенды начинаются в очень давние времена… Прекрасный юный вождь отправился в своем каноэ к верховьям побережья за стыдливой маленькой северянкой; он взял ее в жены и привез домой. Несмотря на юные годы, молодой вождь показал себя отменным воином, бесстрашным охотником, доблестным мужем среди мужей. Племя любило его, враги уважали, а злые, коварные и трусливые люди боялись.

Он свято чтил обычаи и традиции предков, поучения и советы старейшин. Неукоснительно следовал он каждому обряду и правилу, принятому в народе. Он сражался с врагами племени, как подобает неистовому воину. Он распевал боевые песни, участвовал в военных плясках, крушил врагов, но к маленькой жене-северянке относился с почтением, какого не испытывал и к собственной матери, — ведь ей предстояло стать матерью его сына-воина!

Год катился по кругу, недели превращались в месяцы, зима переходила в лето, и однажды летним днем он проснулся на рассвете, услыхав ее призыв. Она стояла рядом, улыбаясь.

— Это случится сегодня, — с гордостью сказала она.

Он вскочил со своего ложа, устланного волчьими шкурами, и стал всматриваться в наступающий день. Ожидание того, что он принесет с собой, казалось, было разлито во всем лесном мире. Он нежно взял ее за руку и повел сквозь чащу к прибрежью, к тому месту, где чарующий массив, что зовется сейчас Стэнли-Парком6, изгибается у Проспект-Пойнта.

— Я должен плавать, — сказал он.

— Я тоже должна плавать.

Они улыбнулись друг другу с полным пониманием двух существ, для которых был законом старинный индейский обычай. Обычай, согласно которому родители будущего ребенка должны плавать до тех пор, пока тело их не сделается таким чистым, что и дикий зверь не сможет учуять их приближение. Лишь если лесные звери не побоятся их, тогда — и только тогда — будут они готовы стать родителями ребенка, а ведь для всех диких тварей нет ничего страшнее запаха человека!

И вот, пока с восточной стороны неба прокрадывался серый рассвет и весь лес пробуждался к жизни нового радостного дня, оба они погрузились в воды Теснин. Но вскоре он вывел ее на берег, и она, улыбаясь, скрылась за исполинскими деревьями.

— А теперь иди, — сказала она, — но возвращайся на восходе солнца. Ты увидишь — я буду уже не одна…

Он улыбнулся в ответ и вновь бросился в море. Он должен плавать, все время плавать в эти часы, пока отцовство нисходит к нему. Согласно обычаю, он должен быть чистым, совсем чистым, без единого пятнышка, и тогда его дитя, явившись в мир, сможет прожить в чистоте собственную жизнь. Если же он не проведет этих долгих часов в море, дитя его станет потомком запятнанного отца. Он должен сделать все для своего ребенка, и его собственная слабость не должна стать помехой в час рождения сына. Таким был закон племени — закон священной чистоты.

И вот, пока плавал он взад-вперед в радостном ожидании, в Теснинах показалось каноэ. В нем сидели Четверо Мужей, настоящие исполины — удары их весел рождали водовороты, вскипавшие, словно бурный прибой.

— Прочь с нашей дороги! — закричали они, глядя, как его гибкое медно-красное тело взлетает и падает с каждым мощным взмахом их весел.

Но он лишь рассмеялся в ответ и сказал, что не может выполнить их приказа.

— Нет, ты его выполнишь! — воскликнули они. — Мы, посланцы Сагали Тайи, повелеваем тебе выйти на берег. Прочь с нашей дороги!

Я заметила, что во всех легендах прибрежных индейцев Четыре Мужа, плывущие в огромном каноэ, представляют Верховное Божество.

Юный вождь перестал грести и, подняв голову, вызывающе посмотрел на них.

— Я не перестану плавать. Мне еще не время выходить на берег, — заявил он, вновь выгребая на середину пролива.

— Как смеешь ты ослушаться нас, — вскричали они, — нас, Мужей Сагали Тайи? В нашей власти превратить тебя за это в рыбу, в дерево, в камень! Ты смеешь ослушаться самого Великого Тайи?

— Я смею все во имя чистоты и непорочности своего будущего сына. Смею даже перед лицом самого Сагали Тайи, ибо ребенок мой должен родиться для чистой жизни.

Четверо Мужей были смущены. Они решили поразмыслить, разожгли трубки и уселись для совета. Еще никто, никогда, ни в чем не отказывал Мужам Сагали Тайи! Ныне же во имя крохотного, не родившегося еще существа ими пренебрегли, их ослушались, их почти презрели! Гибкое юное тело по-прежнему колыхалось в холодных волках пролива. Если бы их лодка или даже кончик весла коснулись человека — их чудесная власть была бы утрачена. А прекрасный юный вождь плавал прямо на их пути. Не смели они и уничтожить, раздавить его — не могли же посланцы Сагали Тайи уподобиться людям… А пока Четверо Мужей сидели, погруженные в раздумье, решая, как им поступить, из лесу донесся какой-то странный, едва различимый звук. Они прислушались, и молодой вождь, тоже вслушиваясь, перестал грести. Слабый этот звук вновь проплыл над водами… То был плач малого ребенка. Тогда один из Четырех, тот, что правил каноэ, самый сильный и самый высокий из всех, поднявшись, выпрямился во весь рост. Он простер руки к восходящему солнцу и запел, но то были не слова проклятия юному вождю за его непокорность, а обещание вечных дней и освобождения от смерти.