Мать и мама - Сергей Набоков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Признаться, даже мне вскружила голову такая жизнь. В Чехословакию я приехала Алей, а уехала Элеонорой. В гостинице, в которой жила наша делегация, были журналы, в одном из них была статья про Элеонору Рузвельт, жена американского президента. Я не знаю, про что была эта статья, но фотокарточка молодой Элеоноры произвела на меня впечатление, с тех пор я Элеонора, а не Аля, – улыбнулась Элеонора Арсентьевна, – для солидности. Думаю, псевдоним мне помогал не только играть роль, но и строить иллюзию. Я начала верить в несуществующий мир. Мне казалось, что всё это было нашим. Отчасти это было так. Больше всего времени Лёва проводил на работе. Ночевал дома, покой находил у меня.
– И как вас не поймали, – с неким волнением спросила Марина Ивановна.
– Я тоже переживала, боялась, что всё вскроется, будут неприятности и у меня, а главное у Лёвы. Отец Лидии Андреевны попросил оформить меня. Проверка была, но, похоже, копать глубоко не стали, так бы выяснили, что мы никакая вовсе не родня. А может, и знали, да только не сказали, держали компромат на Лёву, на всякий случай, и все дела. Тесть был членом политбюро. Много дверей открывалось.
Оттуда я вернулась не только Элеонорой, но и директором новой школы в Свердловске. Больше мы с Лёвой не расставались.
Операция прошла хорошо, а наше знакомство с Лидией Андреевной ещё лучше. К себе она меня не подпускала, а я и сама сторонилась. Правда, пару раз я была у них, нужно было отработать легенду родства. С Лёвой мы стали видеться чаще, я была счастлива. Пустоту между нашими встречами я заполняла работой, быть директором школы – это, знаете ли. Хотя, что я вам рассказываю, вы прекрасно понимаете.
Я сама не заметила, как я стала превращаться в Лидию Андреевну – властная, волевая, независимая. На нашей любви с Лёвой это никак не сказывалось, сами не заметили, как прошло ещё десять лет.
Я никогда не спрашивала у Лёвы, почему у них не было детей. Возможно, тесть запрещал дочери, испытывал Лёву на прочность – достоин ли он был войти в их семью полноценно. А потом, наверное, уже не получалось – время ушло. Я себя поймала на этой мысли, когда время подходило к сорока годам. Лёва даже слышать не хотел про ребёнка. Его как раз в Москву переводили. Скандал с внебрачным ребёнком поставил бы крест на Лёвиной карьере. Тесть уже был стар, но продолжал работать. А Лёва всё ещё оставался всего лишь зятем Горонкова. Москва – была Лёвиной мечтой. Я сама понимала, что другого шанса не будет. Так и оказалось.
Лёву перевели в Москву, назначили на высокую должность, а через год отца Лидии Андреевны не стало. Когда я забеременела, мне было уже 37.
Глава шестая
– Лёва, мне уже 37 лет, скорее всего я больше не смогу забеременеть. Аборт это большой риск! Как ты не понимаешь? – Але хотелось плакать.
– Алечка, это ты не понимаешь! – вспылил Лев Аркадьевич, – сейчас не время!
– А когда будет время?
– Дай мне ещё пару лет! Мне нужно основательно закрепиться!
– Лёвушка! Пару лет? Не будет подходящего времени – никогда! Раньше ты боялся, что жена узнает, потом ты боялся, что Горонков тебя потопит, теперь ты снова кого-то боишься! А я ведь не прошу от тебя, чтобы ты признавал нашего ребёнка официально.
– И сколько ты будешь прятаться? Что подумает коллектив?
– Да, придётся уволиться. Если понадобится, устроишь меня на новую работу после рождения ребёнка. Лёва, мы ведь не бедные люди, даже одна я смогу позаботиться о ребёнке!
– Аля! Пару лет! Ты же знаешь, что меня исключат из партии, если узнают! А узнают обязательно! Они только и ждут, когда я оступлюсь. Я останусь на обочине. Мы потеряем всё! Я всё ещё зять Горонкова! Его товарищи захотят проучить меня. Я даже не берусь думать, что будет потом с Лидой.
– Ты боишься её огорчить? Она тебе не захотела родить детей, а ты всё ещё продолжаешь бояться её! – слёзы хлынули на бархатную кожу Алевтины.
– Не её! Её фамилию боюсь! Она захочет отомстить и тебе и мне.
– Лёвушка, я смогу работать простым учителем, я даже готова уехать в деревню, я в детстве мечтала учить сельских мальчишек. Ты найдешь себе работу, всё будет хорошо.
– Если только зарабатывать извозом на Волге, только думаю, у меня и Волгу отнимут. Мне закроют все двери, Алечка!
Алевтина смотрела на своего любимого и самого близкого человека, испытывая злость, отвращение и любовь в тоже время. Больше всего она ненавидела себя в эту минуту, ведь в душе она соглашалась с ним, и понимала, что Лев Аркадьевич прав. Алевтина не хотела ничего терять, она давным-давно привилась к этой теневой ветви власти, это параллельный мир, который создан для любовниц, друзей, родственников и прочих протеже власть предержащих. Сейчас Алевтина пыталась найти в этом человеке того, молодого человека, который когда-то казался ей выше любых человеческих слабостей. Но она – она же женщина, мать, как она могла поддаться на мирские соблазны.
– Лёвушка, но как мы себя простим?
– Ничего! Переживём, – с волнением в голосе произнёс Лев Аркадьевич, – о нашей связи может быть известно. Лучше этого не делать в Москве!
– Может в Свердловске?
– Нет, нет! Это ещё хуже! Там тебя половина города знает! Сплетни ещё быстрее расползутся. А что если уехать в Целиноград? – словно, обрадовавшись, спросил сам себя Лев Аркадьевич, – да! Именно в Целиноград, решено, Алевтина!
Целиноград Алевтине показался глухой глубокой провинцией, даже не смотря на то, что он расстроился за те годы, которые Алевтина провела в Свердловске и Москве. Целиноград был для Алевтины самым счастливым местом во временном пространстве её жизни. Тут она обрела свою первую и единственную любовь, помноженную на юные студенческие годы.
Ностальгия по молодости и груз предстоящей утраты висел на душе неподъемной ношей у Алевтины. Она не желала ни одного дня проводить в Целинограде, хотя желание пройти по местам своей молодости было нестерпимым. Сегодняшняя Алевтина не должна была вносить проблемы в это счастливое место той юной Алевтины. Алевтина купила билет на автобусный рейс на 13:40 и отправилась на свою малую родину.
Отец Алевтины умер несколько лет назад, когда
