Менеджер по покупкам душ (рассказы) - Владимир Васильев

«Какая удивительная бабочка!» – сияющими глазами проследил Дима за махаоном, невесть зачем залетевшим на окраину Москвы. Махаон сделал в воздухе величественный круг и милостиво сел на маленькую ладошку Димы.

– Красавица, – нежно сказал мальчик и поднял ладонь, бескорыстно отпуская прелестное насекомое. Эволюционировавшая гусеница, вероятно, вспомнив свою прошлую биографию, ощутила ностальгию по твердой почве и не торопилась покидать руку Лямкина.

– Бабочку быстро отпустил, мудила! – раздалось нал ухом Димы. Мальчик с недоумением обернулся, махаон испуганно взлетел и устремился куда подальше.

Напротив Лямкина стояло трое подростков лет тринадцати. Наиболее крупный из них, одетый в фирменную рубашку и импортные джинсы злобно процедил:

– Ты что бабочек ловишь в нашем районе, сука?

– Я никого не ловил, – по наивности не испугался Дима. – Я просто взглянул на нее. Она очень красивая, – доверчиво добавил он. – Вы, наверное, ошиблись, ребята. А почему район ваш? Я думал, он общий…

– Ты че, ебанутый? – заржал главный подросток и за ним синхронно-услужливо засмеялись оставшиеся двое – Кто сильнее, того и район! Так че ты на бабочек наезжаешь?

– Я никуда не ехал, – простодушно сказал Дима. – А разве сильнее вас в районе никого нет?

– Ты кого-нибудь видишь? – удивился главный.

Дима осмотрелся, вокруг него, да и, пожалуй, кроме него, рядом не было не души.

– Что вам нужно? – спокойно спросил он.

– Ты зачем мучишь бабочек? – подросток в импортных джинсах со всей силы ударил Диму в лицо. – Ты зачем животных мучишь, живодер?

– Я животных люблю, а вас ненавижу! – окровавленный Дима бесстрашно бросился на подростков. Один из них, смеясь, поймал его за руку и вывернул до хруста.

– А людей надо любить, – главный подросток подтвердил свои слова весомым аргументом, ударив Диму в живот. – Запомни, лю-дей на-до лю-бить! – с каждым слогом Лямкину доставался жестокий и сильный удар.

– Я… вас… не люблю, – окровавленная слюна Димы влетела прямо в глаз главарю. Главарь в бешенстве зарычал и вынул из кармана финский нож.

– Санек, не надо, – тронул подростка за рукав один из его клевретов.

– Не бзди, Серый, меня папан, если че, отмажет, – отмахнулся Санек.

– А нас? – несмело спросил Серый.

– А пока вы со мной, и вас отмажет! – заржал Саня и пырнул Лямкина прямо в лицо, пропоров щеку. Кровавая пелена застлала глаза мальчика, и Дима потерял сознание.

Очнулся он на больничной койке от неожиданного удара в глаз. Вокруг стоял дикий ор – толпа свежевыздоровевших мальчишек, не боясь новых травм, лупила друг друга подушками, а Димин глаз случайно задела чья-то загипсованная рука.

– Я где? – спросил Дима и вдруг умолк от дикой боли в щеке.

Юные пациенты радостно срифмовали свое видение мира, а над Лямкиным склонился седоватый мужчина в белом халате.

– Если вокруг мат, и тебе больно – значит в дорогой и любимой Совдепиии – радостно сказал он.

– Я живу в СССР, – прошептал Дима, стараясь не двигать языком.

– Во-во, – кивнул головой мужчина. – Пока тебя средь бела дня в столице нашей Родины не ударили ножом – ты в Сесесере. А полежишь у нас – начнешь осознавать, что все-таки в Совдепии.

– Где мама с папой? – тихо спросил Дима, экономя каждое слово, причинявшее ему дикую боль.

– Говорить тебе вредно, – наставительно добавил мужчина. – Небось, сказал чего лишнего, вот и расписарили. А папа твой в коридоре уже неделю дежурит, сейчас схожу.

– Вообще, Иван Кондратьевич, у нас отделение не резиновое, – мужчина вернулся с Диминым папой. – Мальчик очнулся, заговорил, щеку заштопали, крупных внутренних повреждений никаких, а мелкие госпитализации не требуют. Я выписку оформляю, с вашего полнейшего согласия?

– Ты как, Дима? – тихо спросил папа, не слушая врача. Выглядел Иван Кондратьевич жутко, поседев и похудев за эту неделю чуть ли не наполовину.

– Где мама? – каждое слово причиняло Диме невыносимые муки.

– Когда мама тебя нашла, – Димин папа всхлипнул. – ты был весь в крови, не дышал, и она… Сердце не выдержало… Как мы без нее…

Не стесняясь врача, Иван Кондратьевич зарыдал во весь голос.

– Карл Лукьяныч, – в палату вошла нянечка. – Васька из шестой палаты опять весь пол зассал, скоро плавать будем! Я не могу уже убирать, пошлите Зиночку, она молодая…

– Проблемы палаты номер шесть всегда были актуальны в нашей стране, – задумчиво сказал врач.– Уберите сами, Анна Гавриловна!

– А Зинка?

– А Зиночка сейчас лежит, в смысле работает в ординаторской! И у меня там работы полно, сейчас только решу с папашей вопрос о выписке …

– Так как мы решим вопрос, господин Лямкин? – вежливо спросил сотрудник туристической компании «Butterfly» Джордж Моррис у ведущего специалиста рекламного агентства «Макси-ум» Дмитрия Ивановича Лямкина.

– Видите ли, мистер Моррис, – вдумчиво сказал Дмитрий, сохраняя на лице выражение озабоченности в государственных масштабах. – Боюсь, что раньше сроков, указанных нами в договоре мы не успеем. Конец лета, огромный наплыв клиентов, громадная очередь, а менеджеры просто физически не успевают.

– Но ведь есть люди, то есть простите, клиенты, которые не просят лично вас успеть за три дня до сроков, – вкрадчиво сказал мистер Моррис. – К тому же вопрос лишь в досрочном напечатании буклетов, я не прошу выполнить до срока весь заказ на сувенирку и полиграфию…

«Господи, как сложно с иностранцами» – раздраженно подумал Лямкин. – «Директор «Паровоза» давно бы обхамил всех сотрудников вместе с гендиректоршей, а потом сунул бы мне пару бутылочек дорогого Мартеля, а этот вежливый и тактичный красавец с оксфордским акцентом все никак не может додуматься, как решить такое пустяковое дело»

– Может быть, – наконец решился Моррис, словно прочитав мысли Лямкина. – Если я сделаю вам небольшой презент, вы сможете поставить меня вне очереди?

Из портфеля мистера Морриса появилась бутылка «Луиз Поммери».

«Жмот» – подумал Лямкин. – «Но больше не даст. К тому же отпечатанные буклеты Гриша и так послезавтра привезет»

– Вы предлагаете мне взятку? – сардонически усмехнулся Дмитрий и грустно посмотрел прямо в глаза Моррису.

– Простите, – смутившийся англичанин стал засовывать бутылку обратно.

– Только из уважения к вам, – цепкие музыкальные пальцы Лямкина перехватили бутылку. – Через пять дней буклеты будут у вас на складе.

– Вы волшебник, – улыбнулся англичанин и отпустил бутылку. – Увидимся через пять дней, всего наилучшего!

Моррис, сохраняя вежливую улыбку, вышел, негромко пробурчав «fucking Moscow» у выхода.

– А я понял только «fucking», – с завистью сказал коллега и лучший друг Дмитрия Павел Светлозаров. – Я вообще с языками не дружу. Так о чем вы с этим кексом перетирали?

– Скромность, Паша, украшает лишь тех, кто не имеет других украшений, – весело сказал Лямкин. – То, что с русским и английским у тебя проблемы – это не беда. Ты блестяще знаешь новорусский, матерный, подхалимский и бандитский языки, а я вот в свои тридцать два ни один из этих языков не сумел освоить, отсюда и все мои карьерные проблемы…

– Че-то я не понял, – почесал затылок Паша.

– Меня это не удивляет, – пожал плечами Дмитрий. – А лондонский пришелец меня банально благодарил за досрочно отпечатанные буклеты. Цивилизованный человек, знает, что взаимная вежливость окупается…

– Ну-ну, – сказал Паша и дотошно стал искать перевод слова «bribe» в электронном словаре.

А ведь своей работой в «Макси-уме» господин Лямкин был обязан именно Паше Светлозарову. Когда двадцатичетырехлетний выпускник МГУ с лексиконом из тринадцати слов и нулевым трудовым стажем, едва отметив удачную покупку диплома, с легкой руки своего дяди был посажен в кресло коммерческого директора рекламного агентства «Двигатель», а мужчина лет пятидесяти, кланяясь, поднес юному Паше «Паркер» и робко спросил, нет ли кого на примете в ведущие специалисты, Паша гордо сказал: «Да есть один мальчик…». Дима же пришел Паше на ум, потому что чересчур активно начал ухаживать за понравившейся Светлозарову однокурсницей, по глупости своей не понимавшей преимущество романа с племянником владельца сети рекламных агентств по сравнению с сыном спивающегося учителя математики. Острый интеллект, мощный сарказм и живописный шрам на щеке придавал Диме ореол романтического героя, и он этим активно пользовался, оттеняя Пашу, безвкусно одевающегося и неумело мычащего. Паша решил, что в качестве Диминого патрона он сможет обуздать зарвавшегося друга, и заодно показать юной красавице, кто в России хозяин жизни. Но милая девушка вышла замуж за Пашиного дядю, и Павел с Дмитрием так и остались с кем были: Павел с оравой девочек-пиявочек, а Лямкин – с красавицей-женой и очаровательной дочуркой. Но однажды над Пашиным дядей, а заодно и папой разразилась катастрофа, укладывающая всего в два весомых слова «Не поделились». Неожиданно прозревшие налоговики в компании с не менее неожиданно проснувшейся милицией вдруг поняли, какой язвой для общества были братья Светлозаровы. Но братья избавили себя от меча Фемиды, синхронно застрелившись из одного шестизарядного «стечкина». Их муки совести были столь велики, что на телах осталось порядка десяти пулевых ранений, плюс контрольные в голову. Паша лихорадочно стал искать способ, как избежать подобного самоубийства, на что ему ответили с библейской краткостью: «Отдай все». Светлозаров-младший с превеликой радостью отказался от наследства и вдруг понял, что рассчитывать ему осталось лишь на очень немногое – самого себя. Надежды на свою руководящую должность рассыпались в прах, когда агентство «Двигатель» купила Елена Тягина. Дама неопределенного возраста с внешностью тяжеловеса-транссексуала моментально переименовала агентство в «Макси-ум», сделала логотипом морковку, и, сказав, что не потерпит семейственности и кумовства, вынула Пашу за шкирку из кресла коммерческого директора и швырнула в потертое креслице рядового специалиста. Потом мадам Тягина подтвердила свои слова действиями, назначив на место Светлозарова своего супруга, белозубого двадцатипятилетнего атлета. Лямкина же, сумевшего дать бредовой идее с морковкой более-менее достойное маркетинговое исполнение, и обладавшего привлекательной мужской внешностью, было решено оставить в том же ранге, но в связи с отсутствием обязательного подхалимажа и более-менее приличной протекции наверх не двигать. Дмитрий, не питавший никаких иллюзий относительно российских реалий, прекрасно понимал, что при наличии таланта, гордости и устойчивой брезгливости к теневым махинациям лучшего места в жизни у него не будет. Он плотно осел в «Макси-уме», вечерами обогреваясь от офисного душевного холода либо разговорами с любимыми женой и дочкой, либо бутылочкой хорошего коньяка или абсента. Все остальное его уже не интересовало и не грело.