Друг твоего разума (СИ) - "Швепса"

— Этан, прошу тебя, — голос матери был тише, но, кажется, они ругались прямо в коридоре, и потому Гермиона всё равно услышала.

— Это я тебя прошу раскрыть глаза! Она мошенница, Джин! И явно нацелилась на наши сбережения и клинику. — Сердце Гермионы болезненно сжалось, как только самые худшие предположения закрались в её разум. — Мы уже вспомнили всю свою жизнь. И чёрт возьми, если бы у меня была дочь, я бы не посмел это забыть!

Гермиона зажала рот руками, сдерживая судорожный всхлип. Она затряслась, словно в неё ударили Круциатусом. В ушах стоял визжащий звон. И виски готовы были разорваться прямо сейчас.

— У неё твои глаза, Этан… Может… Может, мы действительно просто… не помним.

Больно, как же чертовски больно.

— Зато я помню, как мы раз за разом сидели в больнице, — чуть смягчился отец. — Помню, через что мы прошли ради появления ребёнка и сколько натерпелись. Сколько ты вынесла, Джин. Но ничего не вышло.

— Хватит! — взмолилась Джин. — Не говори мне всех этих ужасных вещей! И Гермиона — хороший человек, я уверена. Пусть она и не наша дочь.

— Я не спорю, она очень помогла нам в Австралии. Но ты не думаешь, что она просто оказалась в нужное время и в нужном месте, а?! — он вновь повысил голос.

Гермиона коснулась двери, чувствуя, как по щекам стекали горячие слёзы. Она вновь пыталась дотянуться до родителей, но они отвергали её. Отвешивали звонкие оплеухи и прогоняли, не жалея.

— Сейчас же, когда ты рассказываешь ей о новых воспоминаниях, она так кривит лицо, будто на самом деле все это её ужасно раздражает. Но она всё равно продолжает настаивать, что она наша дочь! Это немыслимо! Она либо сумасшедшая, либо мошенница, я уверен.

Он продолжал что-то говорить, но Гермиона больше не могла вынести этого. Она скользнула кулаками по шершавому дереву и опустила руки. Будто сдавалась.

Шаг назад. Ещё и ещё.

А затем побежала, не видя ничего перед собой.

========== Глава 2 ==========

2 декабря 2000 г.

Вернувшись домой, Гермиона рухнула на ковёр в гостиной и лежала так несколько часов, молча глядя в потолок. Для истерики больше не оставалось сил, но слёзы всё продолжали течь, скользя из уголков глаз через виски и по ушной раковине. Всё лицо жгло от солёной влаги, а копчик саднило от жёсткого пола, но Гермионе было наплевать.

Ни в одной реальности она не могла представить, чтобы отец обвинял её в мошенничестве. Банально и так по-детски не понимала — как это возможно? Ненавидеть собственную дочь. Не признавать её.

И почему она оказалась именно в этой реальности? В этой беспощадной ловушке, самой ужасной из всех возможных.

После жестоких слов отца ей казалось, что в груди у неё была огромная дыра, которую уже никто не сможет залатать.

Гермиона нашла в себе силы подняться на ноги, только когда начало смеркаться. Её дом без зажжённого света выглядел ещё более уныло, чем обычно.

Гермиона была уверена, что арендует его только на месяц, а потому не занималась обстановкой, хотя жила здесь уже полтора года. Он был пустым и безликим. Серые стены, пошарпанный диван, что заменял ей кровать, и плед на нём в нелепый розовый цветочек. Ещё ковёр и старый дребезжащий холодильник со столом, уродство которого не могла скрыть даже ажурная белая скатерть, что купила Гермиона на распродаже.

На второй этаж она поднималась всего раз, когда ей показывали дом. А значит, он до сих пор был абсолютно безжизненным.

По гостиной тут и там были разбросаны книги и сумки с её небольшими пожитками, но в целом это жилище больше смахивало на временную лачугу бродяги. Кто-то мог бы сказать, что по такому дому невозможно охарактеризовать хозяина, то тут Гермиона бы поспорила. Такой хаос и одновременно с этим пустота — это и есть она. Во всей красе.

Открыв холодильник, она в два глотка прикончила молочный коктейль из коробочки и почти насильно впихнула в себя печенье со стола. На секунду задумалась о том, что, возможно, пора бы заняться ремонтом или хотя бы прикупить новогодних украшений, раз возвращение к родителям ей не светит, но, тут же ощутив смертельную усталость при мысли об этих бесполезных занятиях, махнула рукой на тщетные затеи.

После щелчка переключателя одиноко висящая на проводе лампочка, чуть помигав, всё-таки зажглась. Гермиона села за книги, не зная, чем ещё себя занять, чтобы не впасть в очередную истерику, но каждая прочтённая строчка о потери памяти отчего-то возвращала её к рассуждениям Малфоя о разуме. И особенно к его последним словам.

Я просто хочу помочь тебе.

Вчера она вспылила. Это ясно как божий день. Его незамысловатое утверждение, что родители страдают по её вине, так сильно разозлило, что она сбежала, закидав Малфоя гадостями в придачу. Будто они поменялись местами — теперь он умничал, а она поливала его ядом без особых на это причин.

Какая ирония.

Хоть Гермиона и была уверена, что он наверняка заинтересовался её случаем только для своей карьеры, отказываться от помощи — самая настоящая глупость с её стороны. Ведь Малфой был единственным, кто выдал хоть какие-то предположения, а не советовал просто подождать, как другие колдомедики.

И пусть его слова врезались ножом куда-то между рёбер, выводя на свет часть горькой правды, которую Гермиона никак не желала признавать, так просто отворачиваться от него не стоило. И особенно сильно Гермиона корила себя за этот поступок и вспыльчивость сейчас, когда визит в дом родителей стал невозможен. По крайней мере, до тех пор, пока они не вспомнят хоть что-то о ней. Хоть какую-то незначительную деталь, дающую ей право вернуться и не казаться сумасшедшей обманщицей.

Она должна извиниться перед Драко и попробовать ещё раз.

Недолго думая, Гермиона подняла с пола пальто и накинула его на себя, накручивая шарф вокруг шеи уже по пути к центральной площади.

Она простояла у ели с золотыми шарами два часа. Затем выпила согревающий кофейный глинтвейн в том же кафе и отправила Малфою патронус из туалета, надеясь, что сообщение дойдёт до адресата, но, к несчастью, выдра к ней вернулась, так и не достигнув цели. Затем Гермиона стояла ещё час на площади, пока людей вокруг совсем не осталось.

Но Драко так и не появился.

***

3 декабря 2000 г.

Гермиону разбудил громкий стук по стеклу. Она так резко поднялась с дивана, что из-за головокружения тут же чуть не упала на пол. Потирая плечи от холода, она добралась до окна, перешагивая через стопки книг.

Там её поджидала сова Гарри, настойчиво продолжавшая барабанить клювом. Вот же упрямая птица… Друг явно науськал Кроху дождаться письма от Гермионы, зная, как долго порой от неё идёт ответ.

Смышлёный засранец. В нём явно появилась это черта от Пэнси, с которой Гарри каким-то чудом начал встречаться около года назад.

— На дворе шесть утра, за что ты так со мной, Поттер?! — простонала Гермиона, открывая створку и впуская в комнату морозный декабрьский воздух вместе с Крохой.

И какого чёрта Гарри не спалось утром выходного дня? Или он не ложился…

Плевать.

Пока Гермиона скрипела пером по пергаменту, отвечая на стандартные вопросы друга, которые всегда можно было объединить одним простым «Как дела?», и рассказывая о своём тотальном провале, в красках описывая слова отца, в её голову прокралась вопиющая шалость.

Ведь Гарри не обидится, если она воспользуется его совой, да и что уж… он даже не узнает об этом… Так Гермиона быстро начеркала записку без подписи, прося Малфоя о встрече сегодня у ели в полдень, и досрочно принесла ему свои извинения.

Подойдя к птице и задобрив её остатками печенья со стола, Гермиона привязала к лапке два пергамента, мысленно молясь, что Драко не проигнорирует её просьбу.

Проторчав весь день на центральной площади в полном одиночестве, меняя одно кафе на другое и наблюдая за семьями, наслаждающимися выходным, Гермиона убедилась, что всё-таки Малфой проигнорировал записку, и начала корить себя ещё больше.

А ещё Гермиона боялась. Боялась, что вновь потеряла его, так и не сумев сблизиться. И всё это — только её вина.