Джинн и воины-дьяволы - Филипп Керр

Нимрод и господин Ракшас благоразумно молчали. Пускай близнецы выпустят пар, пускай выразят все свое отвращение и злость. Ведь им все равно придется подчиниться, и они понимают это не хуже взрослых. Вскоре Джон и Филиппа прекратили вопить и корчить рожи. Они притихли и смущенно посмотрели на старших джинн.

— Простите, — пробурчал Джон.

— И меня тоже извините, — сказала Филиппа. — Сама не знаю, что на меня нашло.

— Со временем вы поймете, что поле, где обитает мудрость, всегда обнесено изгородью, — с улыбкой сказал господин Ракшас. — И эта изгородь — тишина. Кстати, запомните, крупный картофель всегда растет вперемешку с мелким.

— Что я должен сделать? — спокойно спросил Джон, решив все-таки уточнить детали предстоящей процедуры.

Нимрод попросил Филиппу лечь на пол, а Джону велел обхватить ладонями ухо сестры, чтобы получился рупор.

— Потом, Джон, ты вдохнешь поглубже и обхватишь ее ухо губами, точно хочешь его съесть. И начнешь дуть. И будешь дуть долго, пока я не скажу «стоп».

— Надеюсь, у тебя чистые уши, — проворчал Джон.

— Уж точно почище, чем у тебя, — парировала Филиппа.

Джон, вздернув брови, посмотрел на Нимрода, словно призывая его в свидетели очередной провокации. Ведь Филиппа опять задирается!

— Давай же, дуй, идиот! — Филиппа закрыла глаза.

Джон наклонился вперед, обхватив пальцами ухо сестры.

— Фу, — поморщилась она. — Прямо жаром пышет. Как дракон.

— В этом весь смысл, Филиппа, — пояснил Нимрод.

Как только Джон выдохнул весь запас воздуха, Филиппа откатилась подальше и потерла ухо.

— Фу! Это и правда ужасно. Как будто в ухо ввинтилась горячая минога.

Отвращение, переполнившее Джона, когда он был вынужден чуть ли не жевать ухо сестры, сменилось другим ужасным чувством. Он стал самым обыкновенным, заурядным человеком. Какая-то часть его словно умерла. Он встал, тут же снова сел и, сцепив руки, уткнулся в них лбом.

— Что такое минога? — шепотом спросил он.

— Рыба. Длинная, точно змея, — безжалостно описывала Филиппа. — С зубастой пастью, глубокой, как труба. Похожа на угря.

Джон устало улыбнулся.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил его Нимрод.

— Как выжатый лимон, — отозвался Джон.

— А ты, Филиппа? — спросил Нимрод. — Как себя ощущаешь?

— Силы удвоились, — ответила девочка. — Точно я подключилась к электростанции, а потом выпила крепкого кофе.

— Похоже, сработало, — сказал Нимрод.

— Значит, мундусяне всегда себя так чувствуют? — поинтересовался Джон.

— Как именно? — с состраданием уточнила Филиппа, по-сестрински положив руку ему на плечо и уже сожалея о гадостях, которые только что ему наговорила.

— Как будто я пробежал нью-йоркский марафон, пришел к финишу последним и к тому же умудрился потерять по дороге что-то очень ценное. Например, руку или ногу. И вообще, по-моему, я заболеваю.

— Ценить воду начинаешь только в пустыне, — заметил господин Ракшас.

— Ага, джинн-сила для нас как вода, — согласился Джон. Он глубоко вздохнул и встал. — Когда выезжаем?

— Прямо сейчас, — ответил Нимрод. — Нельзя терять ни минуты.

Они вышли из дома и отправились в Центральный парк, где по вечерам обычно довольно пустынно. Там, на лужайке, Нимрод на скорую руку закрутил мощный, но невидимый смерч. Угадать, где он, можно было только по газете, которая бешено кружилась у самого основания смерча. Несколько секунд — и вот уже Нимрод с Джоном очутились на самой вершине этого воздушного столба, точно их призвали ввысь, на небесный суд. Филиппа и господин Ракшас провожали их взглядами. Метрах в пятнадцати — двадцати над землей Нимрод направил смерч на запад, и на скорости четыреста с лишним километров в час — что означает уже не смерч, а торнадо высшей категории — они исчезли в черном небе Манхэттена.

Глава 3

Мистификатор

Дыббакс очень хотел познакомиться со своим настоящим отцом.

А что тут ужасного? Пускай он самый злой джинн в мире, но я все-таки его сын! И просто хочу встретиться с отцом. Имею право! Предки есть предки, даже если они самые распоследние монстры.

При этом Дыббакс прекрасно знал, что его мать, Дженни Сахерторт, будет всячески препятствовать этой встрече. Во-первых, она боялась Иблиса. И не она одна. Его боялись многие сильные и умные джинн. Ну а во-вторых, она тревожилась за Дыббакса: вдруг встреча с Иблисом окончательно собьет его с пути истинного?

Ну чего она тревожится, в самом-то деле? Я же не злой, не плохой, я на него ни капельки не похож. В целом я очень даже правильный парень. Случается, конечно, учудить что-нибудь. Но такое с любым подростком бывает. Я ж от этого не делаюсь ползучим гадом окончательно и бесповоротно. А вдруг мы встретимся — и Иблис станет хорошим? Может, он просто всю жизнь страдал без сына и поэтому творил мерзости направо и налево?

Где искать отца, Дыббакс знал очень хорошо. Любой джинн знает, что Лас-Вегасом правят ифритцы, а вовсе не мафия, как полагает большинство людей. Лас-Вегас находится не так уж далеко от Палм-Спрингс, городка, где жил Дыббакс. Добраться — раз плюнуть. Но как убедить или перехитрить маму? После его возвращения из Индии она глаз с него не спускает. Хуже того — она заставила Дыббакса поклясться, что он не станет закручивать смерчи и летать куда-нибудь самостоятельно. Короче, ему объявили «нелетную погоду», причем надолго.

Дыббакс всегда усмехался, когда его школьные приятели использовали это выраженьице, если предки их куда-нибудь не пускали. Да что они знают о нелетной погоде? Для них это пустой звук. А вот ему и впрямь не дают оторваться от земли. В Лас-Вегас, конечно, можно и на автобусе добраться, но Дыббакс был для этого слишком ленив. Он терпеть не мог автобусы. И даже немного боялся толстых, вонючих, хамоватых попутчиков. К тому же в автобусе у него всегда начинался приступ клаустрофобии. Это нормально для джинн — ведь они ненавидят замкнутые пространства, кроме, разумеется, своих собственных ламп.

Так что Дыббакс до поры сидел дома и продумывал план, который приведет его в Лас-Вегас без нарушения клятвы.

Вообще-то в прежние времена Дыббакс мог играть на чувствах матери, как на гитаре. Он знал, с какой стороны подойти к ней, как настроить, какие струны перебирать, чтобы получить искомую мелодию. Он точно знал, что надо сделать, чтобы заставить ее сказать именно то, что требовалось, — как по нотам. Поэтому теперь он ходил по дому чернее тучи, молчал и смотрел в пространство. Мама же всячески пыталась его задобрить: испекла его любимый пирог с карри, разрешила смотреть фильмы, которые были мальчику явно не по возрасту, выделила ему кучу карманных денег и даже подарила новую игру для игровой приставки. Но он упорно не желал сменить гнев на милость. И мама наконец дрогнула: выхватила у него из рук плошку с хлопьями, которые он демонстративно собрался есть вместо ее пирога, и шваркнула об стенку.