Патруль - Тамара Воронина

Потом ни единой мысли не осталось. Тим превратился в боевую машину, не знающую и не умеющую ничего другого, только рубить и колоть. Врагов было много, слишком много, необычно много для вылазки, словно случайно попались они на пути целой армии, будто снова зарубежники вознамерились крепость штурмовать. Предупредить бы – да поздно, не выпустят, погонятся – не уйти. Одно остается: побольше сволочей с собой прихватить. Пятнадцать лет в Патруле – это, может, и хуже двенадцати лет в гвардии, да ненамного.

Тим не чувствовал ни усталости, ни боли, не знал, чья кровь залила ему лицо – противника ли, друга ли, своя ли собственная. Меч врезался в защищенные лишь прочными куртками тела, рубил рогатые или клыкастые головы, вонзался в щели между легкими доспехами… В Приграничье все патрульные пренебрегали доспехами – защита все равно сомнительная, а движения сковывают.

Драться. Драться. Убивать. Крушить. Резать. Бить. Не мысли, а знание, обжигающее холодом и ясностью. Не ты – значит, тебя, не сдержишь здесь – вперед пойдут, а там только Крепость неприступна, а есть ведь деревни, хутора, кто-то ж должен сеять, чтобы кормить тех, кто за стенами. Пусть кровь льется здесь, на Границе, на Рубеже, своя, чужая, – лишь бы не там. Там бабы с ребятишками, там старики, там чокнутый Минеас, ученый, исследующий феномен Рубежа и вскрывающий тела немногих монстров, каких ему притаскивают патрульные. Там развратный и тощий священник Фигиль, там толстый и не менее развратный оружейник Питим. Там нет родственников, там нет друзей, только собутыльники, но там – люди.

Убьют – потеря для мира небольшая. Пришлют на его место кого другого, такого же, здорового и сильного, не отягощенного моралью или принципами, человека без прошлого и с единственным будущим: оборонять Рубеж. Всегда такие найдутся. Всегда человек предпочтет отложить смерть. Почти всегда предпочтет умереть в бою, а не на виселице.

Сознание возвращалось кусочками. Осколками разбитого окна, складывающимися в унылую мозаику глубин Зарубежья. Покрытое рваными тучами небо. Деревья с корявыми ветками и редкими листьями. Усеянные белесыми кустами и белесыми же валунами холмы. Шумы походного лагеря. Чужие голоса. Странная речь.

Плен.

Тим остро пожалел, что родился на свет.

Пару раз они натыкались на остатки от обеда тварей. Впервые увидев обглоданные человеческие кости, Тим блевал целый час.

– Он очнулся.

Мелт? Значит, и Мелт жив, и кто-то еще – кому бы он сообщал такую нерадостную для Тима весть. Он повернул голову. Все? О немилосердные боги, как могли вы допустить, чтобы весь Патруль…

У Тоя рукавом чьей-то грязной рубахи перевязана голова, у Витана перекошено лицо, скособочился Кирас. У Шанги вся рубаха в крови.

Тим попытался сесть, и получилось на удивление легко. Не ранен? Просто долбанули по макушке – и вырубился?

Руки были основательно скручены веревками, но не за спиной. При необходимости любую веревку можно перегрызть, а за зубы Тим никогда не жаловался и в прежней мирной жизни, и в трактирных свалках они тоже уцелели. Можно. Только зачем, если ты находишься посреди большого лагеря, а летать не умеешь.

– Мы думали, ты не придешь в себя, – сказал Мелт. – Завидовали. А ты, гляди-ка, через день – и встал, и ничего вроде.

Тим огляделся. Стрельнуло в висок. Тален?

– Где эльф?

– Эти забрали, – мрачно отозвался Кирас. – Он посвежее нас будет. Наверное, эльфячье мясо вкуснее.

– А предварительно разделают на гуляш, – вздохнул Витан. – Тебе, Кирас, хорошо, ты вон какой боров, тебя, наверное, целиком на вертел нанижут.

– Зато когда гуляш из тебя зачнут варить, тебе уже все равно будет, – резонно и оптимистично возразил верзила. – Талена, поди, мелкой соломкой крошат, больно много тварей он положил. Как черт, чтоб я сдох.

– Сдохнешь, – пообещал Той. – К ужину. Ты как, командир?

Тим повел плечом. Какая разница, здоровым под разделочные ножи угодить, или больным. С мигренью, например. Жена все на мигрень жаловалась, особенно ночами, пока не понял он, что причина мигреней живет в соседнем доме. В отличие от ревнивца, которого Кирас зашиб, Тим убил жену. Спокойно и даже отрешенно.

Жаль эльфа. Даже послужить не успел. Лучше б его вместе с принцем повесили.

Лучше б их всех повесили.

Лучше бы принц не посылал своих гвардейцев на Рубеж.

Язык с трудом ворочался во рту. Хотелось пить. Не болело ничего, кроме виска, а это и болью называть стыдно. Воняло. Сутки без сознания проваляешься, не раз в штаны напустишь. Интересно, а они имеют привычку мыть продукты перед готовкой или так сожрут, обгаженного?

Почему так переклинило именно на том, что их съедят? Всех рано или поздно съедают – могильные черви, например. Ведь гораздо страшнее то, что будет до. Истерзанные трупы они тоже находили – с содранной кожей, выколотыми глазами, отрезанными… в общем, все отрезали, что ножу поддавалось. Наверное, не хочется думать о пытках, вот и все.

Мелт присвистнул, и все дружно посмотрели в ту же сторону, что и он. В окружении нескольких тварей шел Тален. Как ангел среди чертей – высокий, тонкий, светлый да чистый. Хотя был он не чище Тима, одежда так же изгваздана кровью, грязью да чужими мозгами, жемчужные волосы уже не рассыпаны по плечам, в свисают спутанными прядами, кровавая ссадина на скуле, темные круги вокруг светлых глаз. И все же – сущий ангел.

Он не был связан.

Кивнув Тиму, он что-то сказал не по-человечески, и один из сопровождавших его монстров – здоровенный, как Кирас, с огромными ушами и лицом, больше похожим на заячью морду с клыками, – ответил резко, грубо, а Тален, не повышая голоса, повторил свои слова с поразившей Тима спокойной уверенностью. И чудище послушалось, потрусило куда-то, вернулось очень быстро с котелком и ведром воды и поставило все это рядом с пленниками.

Тален опустился на корточки и начал возиться с узлами на веревках. Через пару минут они были свободны. Враги стояли кругом в десятке шагов, держа оружие наготове. Может, стоит рвануть? Авось да убьют.

– Нет, – предупреждая общий порыв, покачал головой Тален. – Вас снова парализуют – и все. Да и нужды нет.

Он поставил ближе котелок. Пахло вкусно, но и думать не хотелось, из чего сварена похлебка. Эльф снова покачал головой.

– Это зайчатина. Где бы они взяли…

Он не договорил, но все поняли. В животах патрульных заурчало так, что твари в оцеплении загоготали. Переглянувшись, они разобрали корявые деревянные ложки и быстренько выхлебали содержимое котелка. Косточки были мелкие, а уж заячьи ли, кошачьи ли – не важно.

Пока они ели, Тален сидел рядом на корточках и молча переводил взгляд с одного на другого. Светлые глаза на чумазом лице казались еще светлее, но вот странно – это не было ни уродливо, ни неприятно, как, например, стеклянные зенки трактирщика Ниума. Что вообще происходит?