Завод - Илья Штемлер

Кирилл сунул фотокарточки в альбом и отошел к двери, ведущей на кухню.

— А даму-то оставили, — суетился старик. — Я сейчас, сейчас. — Он убавил газ под жаровней с песком, в которой стояла кофеварка, и принялся размахивать картонкой, разгоняя по кухне пряный кофейный запах. — Секрет фирмы. Кофе на песке.

Иван Николаевич достал бутылку рома, конфеты, четыре рюмки, четыре чашки. Все это водрузил на тележку.

— Да. Главное-то чуть и не забыл. — Старик снял с полки вазочку с двумя розами — желтой и красной и поместил в центр тележки. — Теперь все в порядке.

И они двинулись в комнату. Впереди — торжественный, слегка прихрамывающий Иван Николаевич, справа улыбающийся, рот до ушей, рыжий Адька, слева смущенный столь необычной церемонией, Кирилл.

— «Я ненавижу всех святых, они заботятся мучительно о жалких помыслах своих, себя спасают исключительно». — Иван Николаевич подкатил тележку к креслу Ларисы, вынул розы из вазочки и стряхнул капли воды.

— Спасибо. — Лариса поднялась с кресла, приняла розы и с любопытством оглядела тележку. — Ваши стихи?

— Бальмонт. Константин Дмитриевич Бальмонт.

Кофе был изумительным. С резким запахом и слегка горьковатый. Вся прелесть в ощущении после глотка, когда во рту еще держится привкус выпитого. И еще этот ром. На чашку кофе чайная ложка рома.

— Признайтесь, Лариса, вы не очень огорчены, что попали в бунгало к древнему старику? — Иван Николаевич лукаво улыбнулся, кивая на кофе. — И конфеты берите. Берите, берите. Не стесняйтесь. Как это прелестно — сидеть в уютной комнате и слушать живописные рассказы бывалого моряка о дальних заморских странах. — Иван Николаевич легонько подтолкнул Адьку.

Лариса поставила чашку, чтобы не расплескать.

— Живописные… Гибралторг… Спросите, может, он вам расскажет, где желтый галстук для Кирилла покупал?

Адька отставил чашку, вытянул сигарету и закурил, всем своим видом показывая, что он ни в грош не ставит Ларисино презрение, что он себе цену знает. И не продешевит.

— А что? Можно и рассказать, если общество изволит слушать. — Он откинул голову, с наслаждением выпуская в потолок дым маленькими упругими кольцами. — Представьте себе нежно-перламутровое небо. И вода от этого (Адька пощелкал пальцами, чтобы передать, какая вода)… Да. Когда к вечеру море успокаивается, это что-то, знаете?! Если я свободен от вахты, то обязательно торчу на палубе. Судно словно и не плывет… Слева Танжер, справа — Гибралтар. Танжер так себе, ничего особенного А Гибралтар… Скала. Городок сам небольшой, у подножья скалы. А по скале фуникулер тянется. Там, на верхотуре, обезьяний питомник. С пресной водой в Гибралтаре паршиво. И в скале устроено водохранилище. Главная улица — Майн Стрит, узенькая-узенькая. И вся в магазинчиках. Торговля там беспошлинная, вот и раздолье морякам. Каждое судно старается войти в Гибралтар, отовариться. Еще и якорь не закреплен, как шлюпки спускают и гонят. За два часа — полные кубрики, личная заинтересованность, надо понимать…

Лариса слушала, подперев подбородок ладонью и не сводя с Адьки глаз.

Кириллу это не понравилось.

— А вы воевали, Иван Николаевич? — громко спросил Кирилл, бросив взгляд на альбом со старыми фотографиями.

— Было. В кавалерии. Всю войну с полевым госпиталем, — торопливо ответил старик и повернулся к Адьке. — Рассказывай, рассказывай…

Кириллу показалось, что ему неприятен был вопрос. Странно. И ведь неплохо воевал, должно быть, раз генерал перед строем его поздравлял. И хромает, видно, от ранения…

Адька обиженно молчал — рассказывает, старается, а тут… Но постепенно вновь разошелся.

Потом они вспомнили о сегодняшней удаче Кирилла на ипподроме, и Иван Николаевич взял телефон Кирилла, приговаривая, что и ему Кирилл принес удачу. Кирилл диктовал номер и думал о том, что у старика билеты были куплены заранее, при чем же тут он, Кирилл. Но все равно, ему тут было хорошо, в этой комнате. И Ларисе, видно, тоже.

Поднялись часов в двенадцать. Адька с Иваном Николаевичем о чем-то шептались на кухне. Лариса и Кирилл вышли. Адька их догнал на лестнице.

— Ну и жук этот лорд, — проворчал Адька. — Не дай бог иметь дело со старым лордом.

— Ты о чем? — Кирилла разбирало любопытство.

— Так, — буркнул Адька. — Мысли вслух.

— Попадешься когда-нибудь. Коммерсант, — произнесла Лариса.

Адька выскочил на улицу первым и закружился под какой-то собственный мотивчик, расставив руки.

На улице было прохладно. И столбы с потухшими фонарями словно остывали.

— Нам туда. — Кирилл взял под руку Ларису.

Адька кивнул и, не прекращая своего кружения, двинулся вниз по улице. Издали это было очень смешно. Лариса рассмеялась, прижала локтем руку Кирилла и заторопилась.

Глава вторая

«В Западной Украине прошли небывалые весенние паводки… В Дагестане землетрясение в семь баллов. Вся страна шлет помощь дагестанским братьям…»

Греков отодвинул газету.

Перепалка между Всесвятским и Стародубом обострялась. Правда, говорил начальник цеха, а Всесвятский лишь изредка вставлял слово. Всегда одно и то же: комплектация, дефицит, неритмичность…

Лепин что-то рисовал в углу. Наверняка Всесвятского. Трудно найти более подходящую натуру для карикатуры… Земцов, главный технолог, тихонечко посапывал.

«Спит. С открытыми глазами наловчился спать. Это же надо! Человек ко всему привыкает», — подумал Греков и окликнул:

— Тихон Алексеевич!

Главный технолог не шевельнулся, только зрачки засветились, постепенно принимая осмысленное выражение.

— А в Дагестане землетрясение. Семь баллов. Представляете?

— Не может быть, — бодро, с готовностью ответил Земцов.

— Почему не может? — Всесвятский повернулся к Земцову. — Когда я работал в Ашхабаде, например…

— Мне плевать на землетрясения, — Стародуб сгоряча дернул Всесвятского за пуговицу пиджака. — Ты мне декаду по номенклатуре засчитывай, ясно? Куда это годится?! — Иван Кузьмич жалобно посмотрел на Грекова. — Все, понимаете, в ажуре. Люди из кожи лезут, а из-за механического…

— Обижают Ваню, — проговорил Греков.

— Нас не обидишь. Мы зубастые. — Иван Кузьмич повернулся к Всесвятскому, словно примериваясь, куда его почувствительнее куснуть. — В землетрясение, говорите, попали? Оно и видно.

Все лениво рассмеялись. Лишь Лепин недовольно нахмурился: Всесвятский переменил позу, а он не закончил рисунок.

— У меня междугородная заказана, с Москвой. А тут конца не видно. — Всесвятский привычно вскинул руку, обнажая часы, и недовольно вздохнул: —Мое мнение — лишить сборочный цех на пятьдесят процентов, за неритмичность, — и он покинул кабинет.

Греков встал и прошел вдоль стола. Так получалось, что люди работали на одном заводе, встречались редко. У каждого свои заботы. А вот на балансовую комиссию старались прийти все: не придешь — пожалеешь, потом бегай, доказывай.

Греков остановился рядом с креслом, в котором сидел главный технолог Земцов.

— Вы считаете, что приспособление к магнитометрам уже готово? — сдерживая раздражение, произнес Греков.

Земцов дернулся, попытался встать, но Греков придавил ладонью его плечо.

— Приспособление передано в цех? — вновь спросил Греков.

Земцов молчал. Не будет же он в который раз повторять, что шлифовщики подводят.

— Так вот, ведущую группу лишим прогрессивки. И всему отделу срезать наполовину. Я вас предупреждал. Что по отделу главного конструктора? — Греков повернулся к Лепину.

Главный конструктор Лепин снял очки и принялся вертеть их в руках.

— Закончили рабочие чертежи? — спросил Греков.

— Не успели, — помедлив, ответил Лепин.

— Причина?

— Большой объем. Еще недельки две возиться.

— А лишу-ка я и вас премии, мой друг, чтобы Земцову не было обидно.

— А ему и не обидно. Правда, Земцов? Вам не обидно? — Лепин улыбался, близоруко щурясь.

Греков взорвался. Больше всего в Лепине его бесили улыбочки и этот тон. Мальчишка! Воображает черт знает что, а второй месяц не может сдать чертежи по счетчикам. Когда же они попадут к технологам?

— Вы просматривали рекламационные акты? Советую просмотреть! Большинство актов по вине вашего отдела.

— Именно, — добавил Гмыря астматичным, с тяжелым придыханием голосом. — Стыдно в глаза людям смотреть.

— А зачем в глаза? Отдел сбыта должен в карман смотреть, — огрызнулся Лепин. С Гмырей у него была давняя вражда.

— Цинично, молодой человек. Я вам в отцы гожусь. — Гмыря запахнул на животе свой просторный пиджак.

— Не годитесь вы мне в отцы, Василий Сергеевич! — не удержался Лепин.

Греков постучал ладонью по спинке стула.