Голос крови (сборник) - Алекс ТекилаZZ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не дождавшись ничего, кроме трех шумных кульминаций и одного зычного матерного окрика в свой адрес, когда ее ловят на подсматривании, рассерженная и пристыженная, она покидает место своего позора, но у выхода ее нагоняет Марк.
– Помнишь, просила найти красивого парня? Я ему сказал о тебе, и он не прочь познакомиться. Ждет у стойки бара.
Марк расплывается в самодовольной улыбке.
– Ты сказал ему обо мне? – едва сдерживая рвущиеся наружу гнев и стыд, переспрашивает она.
– Все в порядке! Человек пришел расслабиться. Ты тоже. Что я сделал не так? – недоумевает Марк.
Ольга берет себя в руки и кивает. Она идет за молодым человеком, настраивая себя на то, чтобы тактично отшить бедолагу. Но «бедолаги» на месте не оказывается.
– Ничего не понимаю. Он просил тебя показать. Дал мне денег, – суетится Марк.
– Много дал? – усмехается Ольга.
– Пятьдесят зеленых, – сверкает зубами бармен и лезет в карман за подтверждением. – Куда же я их дел?
– Удачи в поиске, а я домой.
– А как же красавчик?
– В следующий раз…
* * *…Ночь. Темно и сыро. Недавно прошел дождь. Последнее такси увели из-под носа. Пришлось идти пешком.
Перекресток, аллея, парк. Темно и пусто. Шум далеких колес, шелест листвы и вновь тишина.
Ольга оглядывается. Свет фонаря подмигивает ей в луже и гаснет, как и его двойник на столбе.
– Чудесно! – оценивает она. – Последний фонарь в парке, и тот погас. Весело…
Тихо, но стук сердца нарастает. Что это? Шаги позади, или показалось? Она опять оглядывается. Снова никого. Впрочем, темно – хоть глаз коли. Все равно ничего не рассмотреть. Приходится всецело полагаться на слух.
Стук, стук, стук…
Это шаги, или сердце стучит в груди?
Стук, стук, стук…
– Не будешь дурой, ночью через парк больше не пойдешь. А если убьют, и подавно! – насмехается она над собой, с трудом унимая дрожь.
Позади что-то цокает. Звук как от удара монетой об асфальт. Ольга замирает на миг, прислушиваясь к тишине, а затем словно сумасшедшая срывается с места и стремительно мчится вперед.
Аллея, другая. Шума позади не слышно, но она не рискует оглянуться.
Беседка, памятник – и, наконец, нужный поворот и выход на проезжую часть.
«Такси, такси!» – кричит она, но машина проезжает мимо. Ольга нервно оборачивается в сторону парка, но там темно и по-прежнему никого не видно. Она пересекает дорогу и движется вдоль улицы к ближайшему перекрёстку в надежде найти в этот поздний час свободную машину.
Машина, потом другая проносятся мимо, а она все косится на парк, что не торопится остаться позади. Сердце стучит ровнее, руки перестают дрожать, но такси нет, а она все идет одна в этой давящей тишине.
– Что за ночь такая?! Нет никого… – раздраженно шепчет она.
На противоположной стороне появился силуэт, но освещение паршивое, и она не может его толком рассмотреть. Интуиция говорит ей, что это мужчина. Он идет неторопливо, словно прогуливается. Пинает что-то ногой и насвистывает какую-то мелодию. Ольга отчетливо слышит ее в тишине. Что-то знакомое, но она не может уловить, что именно. Свист смолкает, и раздается голос. Мягкий и глубокий, он поет ей. Он поет именно ей…
Голос такой чарующий, что ему просто невозможно сопротивляться… Она цепенеет от этой мысли, вспоминая слова Анны. Ужас ознобом ползет по ее телу, подбираясь к разуму. Ольга закрывает уши руками и пятится, со страхом всматриваясь в плавно движущийся на нее силуэт.
Его руки заложены в карманы, он ступает неспешно. Уверенная походка вразвалочку, высокая стройная фигура, вся укрытая темнотой. И только его голос отчетливо различим в тишине, голос, что неторопливо пробирается в ее сознание. Он звучит так, словно мужчина шепчет ей на ухо:
…На перекресткеМы друг друга повстречали…Стояли одинокоМежду двух миров…И звуки ночиНас тихонько повенчали…Жизнь или смерть?Понятно все без слов…Загадочный мой взглядДля смертных – ЯД!Так отчего, скажи,Глаза полны печали?Ты этот сладкий ядГотова пить ночами?Ведь эту песню ночи
Два сердца сочиняли…
– Изыди, нечистый!
Смех – тихий, задорный.
– Оля, Олюшка… Наивная девочка. Ты же искала меня, зачем же удивляться, что я пришел на твой зов? – сладко тянет он.
– Кто ты?
Опять смех. Мужчина замирает и даже запрокидывает голову, чтобы насладиться своим весельем.
– А кто я, по-твоему?
– Не знаю! – кричит она.
– У тебя ведь есть догадки?
– Ты проколол восемнадцатилетней девочке горло!
– Проколол? Какие глупости! Зачем мне это, не пойму?! Это занятие для глупых детишек или маньяка, который окончательно съехал с катушек. А я знаю цену женской крови. Я не пролью ее ни капли понапрасну, – то ли поет, то ли говорит он.
– Кто ты?
– Это ты мне скажи, кто я? – теперь его тон серьезен. Он уже не шутит и не смеется.
– Ты зло. Ты нечисть. Ты нежить!
– Фу, как грубо! – отплёвывается он брезгливо. – Нежить. Зло… Зло – это очень глобальный масштаб. Я – скорее мелкий пакостник в масштабах вселенной.
– Вампир.
– Во-о-от! – протягивает он довольно. – Уже ближе.
Истерически вскрикнув, женщина круто разворачивается и со всех ног бросается наутек. Она несется так, что от собственной скорости у нее начинают слезиться глаза. В груди печет невыносимо. Вскоре ломается один, а затем и другой каблук. Но она мчится, и даже мысль о том, что бы остановиться, приводит ее в невероятный ужас.
Крыльцо. Подъезд. Дом. Дверь, лестница, площадка, лестница, дверь. Наконец-то дома…
– Ай-яй-яй! Кто же от вампиров пешком бегает?
Вскрик. Вспышка яркого света – и темнота перед глазами…
* * *Собственная голова стала невыносимой тяжестью. Ольга морщится, силясь подняться на слабых руках. Странный дурман владеет ее телом. Глаза не открываются, а в голове навязчиво звучит невыносимо томительная песня. Она успокаивает настолько, что ей снова хочется спать.
– Не пой больше, – сипло просит она.
– Как скажешь, моя сладкая.
Резкий толчок от постели, и глаза женщины распахиваются. Картинка перед ними плывет и, наконец, обретает в темноте четкий мужской контур.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
– Что… ты тут делаешь? – выдыхает она, ужасаясь.
– Чай пью, – невозмутимо отвечает он. – Разве не видно?
Видно очень плохо. Но он и правда сидит в непринужденной позе на стуле возле ее дивана и что-то пьет. Она молит небо о том, чтобы это действительно был чай.
– Я спросила, что ты делаешь в моем доме? Я тебя сюда не приглашала! – строго цедит она сквозь зубы.
– Это только в кино нас нужно приглашать. В жизни мы и без приглашения прекрасно справляемся.
– Включи свет! – хватаясь за горло, требует она.
– Я не пробовал. Про «сладкую», это я так, чисто гипотетически…
Он спокоен, даже слишком расслаблен, весело настроен и расположен к общению.
– Что ты со мной сделал? – требовательно спрашивает она.
– Слегка оглушил. Все пройдет, обещаю.
– Зачем ты сюда пришел?
– Я же не мог тебя бросить одну! – удивляется он.
– А зачем ты меня по голове бил? Зачем шел за мной?
– Я чая хотел, а ты явно не была настроена меня им угощать, – он безмятежно разводит руками.
– А пить тебе хотелось – до смерти!
Ее едкий сарказм и раздражение мало его трогают.
– На твое счастье, нет, – усмехается он, и она даже во тьме видит, как опасно сверкают его зубы.
– Включи свет!
– Хочешь меня увидеть? – понимает он.
– Да.
– Тогда позволь вопрос. Ты предпочитаешь блондинов или брюнетов?
– Без разницы, – сухо отвечает она.
– Значит, на мой вкус? – в его голосе слышится улыбка. – Постарше или помоложе?
Тишина.
– Значит, помоложе.
– Почему «значит»?
– Потому что если постарше, об этом говорят, а если моложе, стесняются признаваться. Женская психология.
Он снова улыбается.
– Свет, – напоминает она.
Он поднимается, и тут же раздается щелчок выключателя.
Ольга прикрывает глаза ладонью, но вскоре обретает способность видеть и, отстранив руку от лица, резко отшатывается назад.
– Я хотел, чтобы тебе было удобней меня рассмотреть, – весело сознается он.
– Зачем же под самый мой нос свою рожу пихать? – раздраженно спрашивает она.
– Разве это рожа? – взмахнув у своего лица рукой, не соглашается он. – Или я плохо старался?
Старался он хорошо. Даже слишком. Лицо молодое, но в меру. Лет 25–27. Кожа светлая, гладкая. Черты лица классические – прямой нос, высокий лоб. Дивные золотые кудри и красивые глаза цвета океана. Такие же лазурные. Овальные. Безупречные. И улыбка – сахар в меду или мед в сахаре. Зубы, белые как снег, и тело, как у статуи Микеланджело. Давид чистой воды. Только не каменный, и стоит не во Флоренции, а перед ней. И улыбается…
– Я заслужил похвалу?
– С какой стати я должна тебя хвалить? – едко огрызается она.
