Мышиная Радуга - Роман Шебалин

Где-то в доме, где-то сбоку, у реки, с нутряным валенком в руках смерть путешествует вкруг проруби - нырнул туда мужик, - хрен ли ей? Мужик смышленый, унырнет поглубже, не покажется; пусть смерть у проруби чирикает, вертит пальцами обертку да травою набивает.

Хороша ль трава у смерти?

На полянах роскошных, нескашиваемых, за Лютиковым морем, вдоль реки Оливковой, под листом папоротника - дыра есть. В ней нора растет ушастая. А в ушах - трава. И такая та трава светлая и пушистая, что в далеком городе Москва дети плодятся - что твой танкер, нефть качаючи, стихи читает вслух.

Так вы Москву не видели?

Ах, нет же, нет, не ищите этот городок на карте Советского Союза, его там как не было - так и нет, потому что: там людей нет. Нет их. То есть, не так, не эдак, не в том что бы - это где-то там, а здесь есть они; в принципе нет, вообще, конкретно - их нет в Москве. Нас (ежели в Москве мы) - нет.

Добрый вечер, Похма...

Но: - ах, да как же! - вы возопите и, не разбирая дороги, как, казалось бы, - есть, чуть, ай! не поскользнувшись, но все же успев ухватиться за ручку двери, ее распахиваете, вбегаете, уже путаясь пальцами в связке ключей, притопываете в лифте ногами, прикусывая нижнюю губу, трясете головой в нетерпении, и вот наконец-то, влетев в квартиру, скинув только шапку и пальто, нет, лучше - прямо так, - к зеркалу... Помните ли вы? стояли такие старые, еще даже не шкафы, а - шкапы со скрипучими дверками, теплыми, почти бархатными - там были зеркала, во весь рост, чтобы целая комнатка и даже еще - окно, а там: небо, деревья, дома, переулки - и вы сами, запыхавшийся и, тычущий пальцем в это высокое от пола до потолка отражение, возмущенно: да как же! вот он - я...

И уже, так, чуть более задумчиво: да вон же вот он я...

А вот ведь и нет же! То есть, да - лицо там, глаза, пальто, гримаса серьезная, глупая, но это не вы. Может быть и вы, да вот вас все равно нет. Поверните голову слегка влево, вправо теперь - видите? В старинном зеркале отражается помимо всякой разности: комнатка, диван там, часы, стол... Но это не важно, когда вы умрете - они и не вспомнят о вас. Зачем им?

Еще чуть голову поверните. Видите? - отразилось окно. А там, в окне да-да, именно, в нем, не за ним, в нем - мир, робкий, родной и мертвый, потому что мы в нем - ничего. Но он не пуст. Он пуст нами. Как свята пустота, ее бесконечная серость, ее легкое мышиное копошение и - радуга. Вы не заметили? - в Москве всегда: радуга.

Обласканных, усыпленных нас, москвичей, - не было, нет, не будет... Мы лишь отражаемся в окнах. Меж стекол двух - жизнь, там остается время. Там - пыль, помнящая ваши: рождение, жизнь, смерть. Там застыл навеки серый свет, сквозь него вы видите мир. Иного нет. Слушайте: у окон только одна сторона - ваша. Тут не облететь, не заглянуть, не выглянуть! Где бы ни смотрели вы, с какого края ни заглядывали, лишь одна сторона окна будет вам - ваша сторона. И всегда сквозь свое легкое отражение вы будете смотреть на странный мир, которой, что и говорить, так смешно представлять большим и реальным...

Так-то, слепенькие.

Сияет серое: нам.

Но не бегите, - хватайтесь: вещи реальнее нас! Они собирают наши мечты и желания, они хранят наши сны, мы выбалтываем им все самые мыслимые и немыслимые тайны; что говорится мишке плюшевому из далекого детства такого не расскажется никому! О, какие монологи способен произносить одинокий человек в пустой квартире! Которая... не пустая которая, потому что есть там - вещи, звучные нами, только они... они хранят молчание, и неясен нам язык их, ведь мы их не слышим. Их знаки, их звуки, их вечная тишина - нами не разгадана пока еще.

Города - ареалы обитания вещей. Мы селем их там. Расставляем по полочкам, выстраиваем в ряды, лелеем, обхаживаем.

Так получается нам город. Именинный пирог. Кромлех. Москва. Что, страшно?..

Я живу в северо-западном сегменте кромлеха.

А с Питером пpоще. Питержзбур... ну, которые ленинградцы, так вот - в ними проще. Они ведь как: разом удостоверились (посредством классической прозы) однажды, что Питер - в их воображении. Сперва, конечно, он был в воображении некого горемыки веселого с комплексами наследственными, позже воображение, поселившись в умах иноземельных умников, стало приобретать образы некого газа, и отравленные газом этим, мужички православные составили, как был сказали иные теоретики,

- базис, и проблема вымещения воды из емкости путем погружения в оную тел православных была решена. Так что - если воображаемый город и стоит на костях, слава Митре, хоть - на костях настоящих!

Ах, ну кто, кто же сказал, что немцы - зануды? Только, если так, на вид, ходят себе: подтянутые, дельные, строгие, а все ж таки - лица эдакие, будто потеряли что... Но навоображали же они нам цельный город, столичный почти, да и еще с императорами! Но знаю: это оно так из газа. Или из-за газа. Сейчас уже и не понять даже: то ли немцы да голландцы нам эдакий газ завезли, то ли он сам тут образовался путем смешения разных национальных разностей, - одно ясно: газ оказался на редкость устойчивым к нашей северной среде. А вот построили Питер бы где-нибудь, скажем, на Дону - его бы и развеяло на раз. Все потому что там - погоды теплые и газ не подмораживается, а, следовательно, эдакой серьезной концентрации не достигает, отсюда вывод: на Дону Питер построен не был. И наоборот. Возьмем, к примеру, дом какой из Питера и перевезем его, скажем, во Владимир, - ан не доедет ведь, ей-ей растает, рассеется по дороге! До Владимира-то, может, какая дымка и доползет (а она и доползала порой!), но только - никак не дом. А все почему? Да потому что он из газа. Что ж? Резон в этом есть. Из газа стоить экономичней. Были бы там дома из камня - они же бы как есть все утонули (на манер псов-рыцарей из учебника истории для 4-ого класса)! Были бы из дерева - уплыли бы, а там - свищи их у берегов какой-нибудь Гренландии, морока одна! А тут - все из газа.

Что ведь самое главное в Питере? Наводнения. Ждем, ждем их, мокpеньких, с нетеpпением! Будет, - затопит. Это уж - обязательно... Ах, ужо серые потоки воды на город Ленина и Петра хлынут... а вот - уйдут когда - нет города Ленина и Петра. Ату его, верного. Москва - иная совсем.

Тут наоборот.

(В смысле - это в Питере все наоборот, так, назло, чтоб пусто не казалось...)

А мы здесь - в ее воображении.

Вот так и получается, что как бы - нас нет.

Но это же замечательно.

Опять умиление!

Нет-нет, конечно, раз уж в Москве людей и нет, так, чуть, сказать о том, есть что. Оно такое и есть.

Коммуналки, бульвары, райкомы, грохочущие грузовики, пьянь в переходах, босяки, диссиденты, нездешние попрошайки, сектанты с плакатами, "ваш телефон прослушивается...", сотовая связь, газеты, окна, окна и деревья, тогда - бегите! Предметы - в ином; что - о яви?