Vis Vitalis - Дан Маркович

Марк, заикаясь, лепечет, что хотел бы, как это прекрасно выразил в статье академик... - "заняться проблемой века... Вы писали..." - Опять Парение! Это уже штамп какой-то, в любом дурацком фильме... от каждого первокурсника слышу! - Глеб раздраженно прихлопнул ладонью записную книжку. - Великая проблема, правильно я писал. Но у нас для этого нет ничего, не надейтесь. И вообще... мы не этим сильны. Подумайте, для вашего же блага!

Марк молчал. Ему не указали на дверь, быстро и решительно, и не отказали, безоговорочно и сразу, и он, замирая, ждал. - Что ж, попытайтесь, я поддерживаю молодые начинания. Но ничего не дам! Направлю к Штейну, есть у нас такой... гений по всем проблемам. Уговорите его - ваша взяла, нет - извините, или снисходите до злобы дня, или...

Он развел руками. Но напоследок, по-другому не мог, одарил блестящей улыбкой - "дерзайте..." - тряхнул руку, хлопнул по плечу.

Марк вышел. Он ничего не понял. Но ему не отказали. Где же этот Штейн, которого нужно уговаривать?

Тем временем Глеб вызвал одного из молодцов и строго сказал: - Тимур, этого сюда - никогда. 5

Ошеломленный встречей с кумиром, который оказался великолепным, но совсем в ином стиле, чем представлялся в мечтах, юноша спускался по лестнице. Он не узнал многих, незначительных, конечно, но необходимых деталей - где жить, пока все решится, где искать Штейна... На свои запасы он мог протянуть два-три дня.

Его догнала секретарша - "куда вы... - сунула в руку бумажку, это от директора, талон на жилье... временное. А в понедельник к инспектору."

Кто-то крепко взял его за локоть. Аркадий? Старик выдернул из руки бумажку, посмотрел и хрипло расхохотался: - Ай-да Глеб, всучил-таки интересное жилье. Но для начала недурно. Теперь мы соседи, только вы ближе к звездам. Помните - "через тернии..." У меня сплошные тернии, вдруг вам все звезды? Как дела?

И, узнав, небрежно пожал плечами: - Неплохо, я думаю, выгорит дело. Штейн здесь единственная личность, слушайте его. Что вы все Парение да Вечность... Жизненная Сила - вот проблема века, пора браться за нее!

Они вышли. Теперь Марк мог посмотреть по сторонам, и увидел все это место. Главной высотой был Институт, за оврагом кучка краснокирпичных домов, гостиница стояла в стороне, тут же магазин и столовая.

В столовой было пусто. Аркадий на ходу сбросил телогрейку, под ней оказался пиджак, подпоясанный потертым ремешком, под пиджаком свитер с высоким горлом - старик боялся простуд. - Долго работал на свежем воздухе, - он объяснил с привычной усмешкой, - а теперь не выношу сквозняков... и гостей, вносящих ветер в помещение.

Разговор снова набрел на мировые проблемы. - Жизненная Сила? - волновался юноша, - разве есть подходы?.. Философия какая-то! - Штейн вас просветит, - ухмыльнулся старик, - у него есть соображения. Весь научный мир раскололся, а вы ничего не знаете. Уже с химией приступили, да только не у нас. В нашей халупе и воды-то нормальной нет!

Марк был изумлен - такая махина, и без воды... Какая же без нее химия?.. - Глеб обожает разговоры о глобальных проблемах, - ехидно заметил Аркадий, - и питает слабость к агрономам, те слушают его бредни, раскрыв рот.

Марк смутился, ведь читал Глеба и все безумно современное. - Ну, писать... - Аркадий язвил без передышки, - тут есть, кому писать, только успевай подписывать.

Он озлоблен, подумал юноша, не может быть, чтобы Глеб не понимал. Аркадий сам отстал от науки, вот и злится. Но тут же вспомнил тайную лабораторию, резонатор - и смутился. Ему нужно было сразу определить, кто лучше, умней всех, с кого здесь брать пример, к чему стремиться. Так он привык - наметить себе вершину вдали, и уже не глядя по сторонам, карабкаться к ней. Здесь же оба первых человека оказались не такими, чтобы брать пример или соревноваться: один блестящ и недосягаем, второй вроде бы отстающий, но какой-то противоречивый, непонятный...

6 - Домой? - лениво спросил Аркадий, он заметно устал. - Покажу вам жилье... временное, ха-ха...

В доме он прошел мимо своей двери, полез выше, и Марк в полутьме за ним. "Лампочки где, подлецы..." - шипел, тяжело дыша, старик, песок скрипел и трескался под его грубыми башмаками. Проползли этажа три, лестница становилась все круче, ступени короче и выше, так, что последний пролет пришлось карабкаться почти на четвереньках. - Вот. - Аркадий тяжелой ладонью толкнул дверь и вошел в открывшуюся темноту, - направо, там кухня.

Резко вспыхнула лампочка на голом шнуре, осветила шесть метров пола. Чистый теплый линолеум, хоть ложись - свое помещение. За окном простор - поля, излучина широкой реки, на горизонте темной черточкой мост. - Можете деньги драть с художников, такой пейзаж, - засмеялся Аркадий, - а теперь в комнату. Не падайте, тоже по-своему красиво.

Они вошли, вернее, вышли на простор. Потолка не было, три стены, впереди висящий над пропастью балкончик. - Не достроили. Летом загорайте, а зимой кладовка. Только дверь войлоком подбейте, иначе переднюю снегом занесет. - Зачем мне комната, достаточно кухни. - Где что берется, наверное, догадываетесь. Вечером выйдем и все необходимое подберем. 7

Они спустились в кухоньку к старику, поближе к чаю, уже, можно сказать, друзья, что для обоих непривычно. Пошли разговоры Вечность эта, то есть, долголетие... Полет, опять он - какие вещества способствуют, как их узнать, выделить, овладеть тайной удивительного чувства, с которого начинается разбег. Чтобы не пугать неискушенных, назовем его простым словом, понятным - восторг... который вдруг охватывает нас, чаще всего ничем значительным не кончается, иногда слезами, бессильными, но, бывает, предшествует состоянию невесомости, отмене закона притяжения. Это когда стучится к нам Новое. Конечно, дело в молекулах, настаивает молодой. Старик не против молекул, но причины ищет глубже - особое, мол, состояние вещества, какие-то энергетические цепи в голове разворачиваются...

Разговор свернул к жизненной силе. - В нас эта vis vitalis - в нас! - говорил, качая лысиной, Аркадий. - Но есть и другая точка зрения - что внешняя она сила, светит откуда-то из космоса...

Опомнившись, они заметили, что уже стемнело. Придется оставить поход на субботу, все равно маяться до понедельника. В Институт перестали пускать по выходным - оборудование изнашивается, а многие просто норовят посидеть в тиши да в тепле, что приводит к перерасходу электричества. Старик перетащил лабораторию домой, пенсионер, но все равно дня не пропустит, прибежит - то в библиотеку, то на семинар, то из подвала утащит досочку, где пробирку прихватит, где карандашик по стеклу... Аркадий хвастал, что знает десяток способов проникнуть, минуя стражу, но с Марком не пойдет - неопытен еще и может загубить дело. Один из способов включал перелезание через двухметровый забор, прыжок на мусорную кучу, бросок через задний дворик к черному ходу, дальше - окно в туалет, и, можно сказать, дома. - У вас там комната? - осторожно осведомился Марк. - Была... - Аркадий поджал губы. Помолчали, потом старик грубовато сказал: - Идите отдыхать, дорогой, до завтра.

Марк понял, что Аркадий хочет остаться один, что-нибудь придумать перед сном или пообщаться с любимым прибором. 8

Юноша поднимался к себе. Жаль, теряю два дня, подумал он. Но одновременно чувствовал облегчение: невозможность приложить силы к главному позволяла ему со спокойной совестью осмотреться, потратить время на освоение квартиры и прочую чепуху. В двух случаях он соглашался стать обычным человеком, вернее, был вынужден - когда люди и обстоятельства возводили перед ним непреодолимые препятствия, или когда он так уставал, что ноги и язык заплетались, он засыпал на ходу, и знал, что к настоящему делу просто не способен. Его нужно было оттаскивать как терьера, или он падал, повисал, не разжимая челюстей. Он не умел отвлечься, не мог купить вина, напиться, найти женщину, провести ночь в отчаянном забвении - он не имел права. Студентом, недоедая, он не мог разрешить себе хотя бы на миг оставить учебу, заработать денег, это было равносильно смерти, во всяком случае, большое несчастье. Мать так и говорила ему НЕСЧАСТЬЕ, при этом упоминалась клятва на могиле отца. И он без устали учился, исследовал, добирался во всем до глубин, доводил неясность до ясности... Ведь где ясность, там свет!.. Он нес свой свет в свою же тьму, и был уверен, что только этим должен заниматься всякий уважающий себя человек. Он знал, что есть другие люди, тоже творческие - писатели, художники, но твердо верил, что ко всему этому не способен: после нескольких унизительных неудач выяснил, что ему нечего сказать людям важного или интересного, а говорить банальности ему было невыносимо стыдно. И по мере того, как очаровывался наукой, он все снисходительней смотрел на этих пишущих и болтающих бездельников: у них все расплывчато, неопределенно, никто не знает, что верно, что неверно, что хорошо, что плохо... В нем самом было достаточно всего этого смутного и непредсказуемого, он был сыт по горло и мечтал о ясности. Восторг точного знания ни с чем не сравнишь!