Большая Хета сердится - Виктор Бороздин

Маленькие озёрца Сохо с отцом переходили вброд — унты из камуса[1] не промокают. А те, что побольше, поглубже, обходили.

Они пришли к большому озеру. Здесь были излюбленные гусиные места.

Птицам здесь раздолье — кормёжки много и в зарослях осоки можно укрыть от глаз ястреба и луня выводок, который скоро появится.

Сделали на берегу снежную скраду — укрытие. В тундре ведь негде спрятаться, тебя птицы увидят вон откуда, издалека. И полетят стороной. Заползли в скраду, как медведи в берлогу, — это отец так сказал. Сохо медведей ещё не видел, потому что белые медведи живут на краю их земли, у Ледовитого океана, а бурые медведи — в тайге живут. А Сохо с отцом — посерёдке, между белыми и бурыми мишками.

На берегу перед скрадой поставили «обманки» — фанерных гусей. Издали они как настоящие, у них глаза нарисованы, клюв раскрытый и крылья… Летит стая гусей, ищет, куда бы сесть — вдруг там песец! А тут видят — уже гуси сидят. Раз! — и к ним.

Вход в скраду отец завалил снегом. Оставил лишь окошко для ружья и чтобы видеть можно было, что там, снаружи, делается. Пристроился поудобнее и стал ждать. А Сохо как же? Ему-то ничего не видно. Он сидел, сидел, скучно стало… Да ещё ногу словно иголками закололо. Он заворочался. А отец не шелохнётся, будто и не дышит. А гусей-то всё равно ещё нет.

Сохо подождал, потом тихонько спросил:

— Может, они не прилетят? — И сам себе ответил — Прилетят! Как же иначе? Много прилетит: десять, двадцать… Будут гоготать, хлопать крыльями — вот тут, рядом, хоть руками хватай!

Сохо забыл про скраду, про отца, потянулся… И вдруг возле самого уха ка-а-к — бах-бабах!!

Сохо и сообразить не успел, как всё случилось. Его словно кто подбросил, он пробил головой снежный потолок и тут увидел гусей, настоящих. Они только что поднялись и улетали, испуганно крича, сильно взмахивая крыльями.

Отец был очень огорчён. Того и гляди, прилетит ещё стая, а им укрыться уже негде, скрада развалилась. Пришлось возвращаться домой.

Вот почему он сейчас смерил Сохо взглядом с ног до макушки — мал, мол, охотничьего терпения ещё нет. А у Сохо терпение есть! Пусть отец возьмёт его ещё раз с собой, тогда увидит! Надо только, чтобы и у него в скраде было своё окошко, чтобы он видел всё и стрелял по гусям, как отец.

Зимой, когда шла добыча песца, отец не раз брал его с собой. Они, наверное, полтундры вместе на лыжах обегали, проверяя капканы. Ближние Сохо один проверял — и в мороз, и когда пуржило, и до некоторых трудно было добраться. Значит, не мал он!

Зима эта выдалась суровая. Ветры дули такие, что даже приваду сдували — глянешь, а в капкане ни привады, ни песца — пусто.

Охотники их колхоза всё равно добыли кто двадцать два, кто двадцать семь песцов, кто тридцать. А отец сдал в колхоз сорок три.

Отец знает все повадки этого хитрого зверька. Каких берёт на приваду. А на тех, кто поопасливей, приваду обходят стороной, отец на их следах ставит капканы — песец тут пойдёт без опаски.

Когда-нибудь и Сохо будет, как отец, умелым охотником. Пока он ему помогает ставить капканы. И в охоте на гусей поможет — если у него будет дело настоящее. А то — сиди… Неприятная грустинка защекотала где-то внутри у Сохо. Была бы дома мама!.. Как жаль, что она уехала с сестрёнкой в соседний посёлок! Мама бы сказала отцу: «Почему не берёшь Сохо? У Сохо глаз зоркий, всё видит».

«Ничего, — утешил себя Сохо, — утро вечера мудренее. Утром отец, может, не станет сердиться. Только надо встать пораньше».

Когда Сохо проснулся, в избе ещё было сумеречно, стол, лавки, нанизанные на крюк в углу капканы едва были видны. И всё же Сохо нутром ощутил, что опоздал, проспал. Ещё надеясь, что это не так, он прислушался — не заскрипит ли половица под ногами отца, не загремит ли в сенях задетое ведро или лопата. Но было тихо.

Сохо вскочил. Постель отца была пуста. Ружья на стене не было. Сохо кинулся к окну. За окном, кроме серого, в синих, почти чёрных рытвинах подтаявшего снега да такого же серого неба, ничего не увидел.

Он торопливо натянул на ноги меховые унтайки, надел малицу[2]. «Отец не успел далеко уйти. Догоню. Не прогонит». Нахлобучил капюшон и выбежал на улицу.

В лицо пахнуло утренним холодком. Было по-прежнему сумрачно. День не торопился к ним.

На глаза ему попалась суковатая палка, что стояла у крыльца. Сохо усмехнулся. Когда он был поменьше, это было его «ружьё». Конец у палки загнут, так что её можно прижать к плечу, посредине сучок — Сохо нажимал на него и кричал: «Бах, ба-бах!» Сейчас-то Сохо учится стрелять из отцовского ружья. А палку всё же взял с собой. Пригодится.

Обежав дом, Сохо стал быстро подниматься на холм. Отец больше в ту сторону ходил на охоту. Необычные, забытые запахи — ветер принёс их, должно быть, из далёкой стороны — щекотали ноздри. Наверное, это пахло весной, которая наконец-то — ведь уже июнь! — пришла к ним, в тундру. Осевший за последние дни, а сейчас прихваченный ночным морозом снег был твёрдый и даже похрустывал под ногами. Бесснежные холмы чернели прошлогодней моховиной. Сухие стебли хрустко ломались под ногами, снизу из-под них уже пробивалась новая зелень.

Отца он не увидел и с другого, более высокого холма. Может, он спустился в низину и сейчас появится? Сохо переминался с ноги на ногу, ждал… Но отца не было, должно быть, он ушёл уже далеко…

Возвращаться домой не хотелось. Небо посветлело. Серая хмурость растопилась, тундра заулыбалась.

Неожиданно вдали послышалось:

«Лы-лак-лак! Лы-лак-лак!»

Сохо обернулся.

— Цо-цо-цо! — удивлённо защёлкал он.

Быстро приближаясь, в небе летела стая гусей. Как розовое облако! Словно осыпанные горящими угольками, ярко рдели багряные грудки птиц. Это были не просто гуси, а краснозобые казарки! После долгой зимы они наконец-то возвращались домой.

«Лы-лак-лак! Лы-лак-лак!» — радостно перекликались они.

Сохо поднял руку, помахал им и тоже закричал:

— Лы-лак-ла-а-к, однако, здравствуйте-е!

Отец никогда не приносил домой стреляных казарок.

— Беречь надо, — говорил он, — их совсем мало в тундре осталось. А без них глазу скучно.

— А почему мало? — спрашивал Сохо.

— Шибко красивые, — отвечал отец, — все на них зарятся. А охотник должен быть с умом.

Прошлым летом Сохо два раза видел летящих казарок, может, даже этих самых. Как и сейчас, он тогда с ними перекликнулся. Ещё тогда они полюбились ему.

Стая была уже над Сохо, когда вдруг он увидел, как из-за ближнего холма взметнулась и понеслась ей наперерез небольшая бурая птица. Нетерпеливо-грозным был её стремительный полёт. «Сокол-сапсан! — сразу догадался Сохо. — Самый страшный враг птиц, от него не жди пощады!»

— Не тронь их, — закричал ему Сохо, — это же казарки! Ищи себе другую добычу!

Казарки тоже увидели сокола. Раздался предостерегающий клич вожака, и стая с тревожным криком рванулась вверх.

А сокол уже настиг потерявших строй казарок и пронёсся перед самым клювом последней птицы, отсекая её от остальных. Та в испуге метнулась назад, но тут же спохватилась и бросилась догонять уходившую ввысь стаю.

Рванулся ввысь и сокол. Был он быстр и поворотлив. Так точен и красив был полный охотничьей дерзости его полёт, что Сохо на какой-то миг даже восхитился им. Сохо ведь и сам охотник!

Но тут сокол сверху кинулся на казарку, и Сохо, всё забыв, отчаянно закричал:

— Не сме-е-й!

Казарка увернулась, но пучок пёрышек разлетелся по воздуху. Она призывно закричала, окликая стаю.

— Не поддавайся, не поддавайся ему! — подпрыгивая, кричал Сохо. Ему до слёз было жаль эту краснозобую чудо-птицу.

Казарка была сильная, но у неё не было ни острых когтей, ни острого клюва — ничего, чем бы она могла обороняться. Она хотела бы подняться как можно выше, чтобы у сокола не было разгона для удара. Но она была ранена, и силы покидали её.

А у сокола были силы. Близкая победа ему их прибавляла. Он взмыл высоко над казаркой, чтобы решающим ударом оглушить её и утащить к себе на пиршество.

И тут неожиданно произошло то, чего никак не ожидал пернатый разбойник. Не ожидал и Сохо. Спасаясь от хищника, казарка вдруг стремительно понеслась вниз, и не просто к земле, а к Сохо.

Сокол рванулся следом за ней, пытаясь на лету подхватить её, но опоздал.

Резанув крылом по хрусткому ягелю, казарка глухо ударилась возле самых ног Сохо. А сокол, со свистом разрезая воздух, пронёсся мимо.

Сохо не сразу сообразил, что казарка ищет у него защиты, и стоял растерянный.

Неудача только разъярила сокола. Пронзительно выкрикивая что-то воинственное, он облетел небольшой круг и пронёсся низко-низко, так, что Сохо успел разглядеть его злющие глазки и растопыренные когтистые лапы, к одной из которых прилипло нежное пёрышко.