Симранский Цикл Лина Картера - Лин Картер

что он ощущает, как основание, на котором была выстроена великая Бабдалорна, трижды содрогнулось. Столь беспокойны стали эти грёзы, что Зингазар немного очнулся от своего древнего забытья, и тусклый зелёный самоцвет, вставленный в его рукоять рукой древнего волшебника и давно покрывшийся пылью, засиял. Беспокойное мерцание появлялось и исчезало в зачарованном драгоценном камне, что сиял в рукояти Зингазара, будто око. Отсветы падали на оружие древних героев, которое было выставлено в каменном чертоге.

И проснулся щит Ионакса и слабо застучал.

Измятый шлем юного Анарбиона зазвенел, как гонг дозорного, но негромко и отдалённо.

Длинное бронзовое копьё Диомарданона загудело на стене. Так же поступили и стрелы Бельзимера Смелого: они грохотали в запылившемся кожаном туле и огромный лук Бельзимера бился о стену.

Тонкий звон исходил от древнего меча, меча отважного Конари, меча, который каждый из светозарных героев Бабдалорны вздымал в войнах своей юности. Слишком слаб для смертного уха был этот звон. Он походил на пронзительный высокий крик летучей мыши, что поёт в полуночной тиши. Но щит, шлем, копьё, стрелы и лук слышали песню Зингазара.

Он пел: — Братья, я слышу во тьме ночи поступь врагов за стенами, древними возлюбленными стенами нашей Бабдалорны.

— О братья мои, враги сбираются в тёмной ночи, но народ Бабдалорны спит.

— О, братья, там, в лесу раздаётся смех. Там, среди ветвей, слышны насмешки. Братья, листья шепчут о мрачных вещах, а корни, тёмные сырые мохнатые корни, жаждут крови.

— Но величие и слава ушли из Бабдалорны, о братья! Герои, юные герои, все ушли, все мертвы; даже Бог Бабдалорны дремлет в сумрачном храме, о братья мои. И оттого все люди дремлют.

— О братья мои, я страшусь — я, даже я, Зингазар Ужасный. О да, я страшусь, что наши древние враги войдут к нам ночью и не будет никого, чтобы биться с ними, кроме нас.

И щит Ионакса забарабанил в стену, и в барабанных ударах звучали слова, но слишком слабые, чтобы их услышали люди; лишь неусыпно бодрствующий Зингазар смог услышать, как щит Ионакса сказал: — О, мой брат, меч, хоть и остёр, но не в силах поражать сам по себе; рука должна направлять нас на войне.

И огромное копьё Диомарданона заговорило, молвив: — Ужасно я на войне, и поражаю остро и быстро, но рука должна метнуть меня, чтобы смогло я убить.

Дивно было, что шла беседа в затенённом чертоге, где лежала добыча мёртвых героев; но не было никого, чтобы услышать её.

Стражем, что содержал в чистоте и полировал добычу в каменном чертоге, был старик по имени Ашток.

Он любил старое оружие и хорошо за ним ухаживал. Но этой ночью он спал глубоким сном и снился ему Анарбион.

Но у него был сын, мальчик по имени Амар, которому было двенадцать лет и тот также спал.

Но сновидения юности неглубоки, а сон юности лёгок и легко прерывается.

Так Амар и пробудился ночью: он услышал звук, но не знал, что это звучит. Мог ли кто-то из всего народа Бабдалорны стать настолько растленным, чтобы похитить древние трофеи героев? Он поднялся с ложа и стоял, прислушиваясь.

Звук, который он услышал, издал лук, огромный лук, лук Бельзимера Смелого, когда переломился. Ничего больше не мог сделать старый лук, чтобы пробудить спящих, поэтому он сломался, от своей внутренней силы.

— О брат, прощай! — слабо пропело оружие во тьме чертога. Но лук Бельзимера не ответил, ибо его жизнь держалась в прочной древесине и покинула его, когда та разлетелась в щепки. Так расстался с жизнью лук Бельзимера, чтобы пробудить древний город, который он любил и которому столь долго служил.

— Братья, я не слышу шагов в чертоге. Боюсь, что никто не пришёл и жертва нашего брата была напрасна, — горестно пел Зингазар. — Сейчас и я сам расколюсь на части, чтобы теперь-то пробудить спящих.

— О нет, — загудел белогривый шлем юного Анарбиона, — О Зингазар, брат мой, ведь один ты можешь ещё спасти город, поэтому расколюсь на части я. Прощай: помнишь битву с Королями Зута, и как мы разбили сонмища Зута и обратили их в бегство перед нами? Мы втроём: ты, о брат мой, меч и я, шлем и юный Анарбион. Прощай: больше нам не сражаться вместе за Бабдалорну.

В то время мальчик, Амар, уверился, что он слышал звук и что не всё было в порядке. И он подошёл к двери своей комнаты, открыл её и, прислушиваясь, пошагал дальше, в чертог. И чувствовал он в глубине сердца, что должен пробудить старого отца, но он сомневался; он задержался; подождал, чтобы узнать, донесутся ли оттуда ещё звуки.

— О братья, — пел Зингазар, — Боюсь, смертная песнь нашего брата, шлема, не пробудила никого! Все в Бабдалорне лежат, одурманенные сном и не поднимутся.

— Я подниму их, — молвил низкий голос щита Ионакса, что висел на стене. — Моя бронза стара и изъедена временем, но у меня в запасе ещё осталась одна великая песня. О братья мои, прощайте! Некогда мы твёрдо держались против Горных Дикарей: меч, копьё, я сам и Ионакс, светлый Ионакс. Каким весёлым и смеющимся был он в расцвете своей юности! Каким сильным тогда был я, ныне истончившийся, обветшавший и одряхлевший.

— Прощайте, — пропел щит, а затем он воскликнул: — Бабдалорна!оторвался от стены и обрушился на каменный пол, как огромный гонг и разлетелся на дрожащие осколки.

— Прощай, щит, — слабо пропели остальные, — прочным ты был, стойко защищая грудь Ионакса от вражьих копейщиков.

И смертная песня щита прозвенела по всему чертогу, как удар колокола. Рокочущее эхо гремело и отдавалось от стен. И мальчик без сомнения понял, что там опасность и побежал за своим старым отцом.

В чертоге копьё и Зингазар ожидали.

— Мальчик придёт, мальчик, — пел Зингазар, — стойко держись, брат мой: вместе с тобой мы сможем разбить врагов, когда они появятся.

— О брат, нет, боюсь, что никто не придёт, — гудело копьё, огромное ясеневое копьё, оттуда, где стояло у стены.

— Немного подождём, брат, — говорил Зингазар. — Мальчик придёт; часто он стоял перед моим вместилищем и взирал на меня с любовью в глазах, любовью к блестящей стали. У него сердце воина, у этого мальчика. Он придёт: даже сонного, его разбудит песнь бронзы и стали.

Но никто не пришёл, ибо той ночью старик выпил немало вина и мальчик не смог его разбудить.

И громадное копьё сказало: — Прощай, мой дорогой брат: когда-то нас сжимала одна и та же рука, могучая белая рука Диомарданона, когда он отправился на войну