Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - Евгения Нахимовна Строганова

Между тем сам Салтыков не раз испытывал сомнения в пользе своей литературной деятельности, подобные сомнения и разочарования переживают и его герои-литераторы. Таков персонаж сказки «Приключение с Крамольниковым», в один прекрасный момент осознавший, что его слово не способно изменить мир. Особенно остро проблема отношений с читателем встает для Салтыкова после того, как в апреле 1884 года за «распространение вредных идей» были закрыты «Отечественные записки». Он, правда, продолжает печататься в других изданиях – «Вестнике Европы», «Русских ведомостях», «Русском богатстве», но утрату своего журнала воспринимает как отторжение от читателя – единственной «особы», которую любил. Болезненно реагирует он на любые симптомы разрыва с читателем, которые становились известны ему. Один такой эпизод, случившийся в родной Твери, он с горечью комментировал: «Чего со мною не делали! И вырезывали, и урезывали, и перетолковывали, и целиком запрещали, и всенародно заявляли, что я – вредный, вредный, вредный ‹…› мало того: в родном городе некто пожертвовал в местный музей мой бюст. Стоял-стоял этот бюст год или два благополучно – и вдруг его куда-то вынесли. Оказалось, что я – вредный». Постоянные болезни усиливали чувство «оброшенности», хотя те читатели, которые сочувствовали литературной деятельности Салтыкова, по-прежнему ждали его произведений и откликались на них.

«Литература осветила его жизнь, но она же и напоила ядом его сердце» – это сказано о герое рассказа «Похороны», но в первую очередь – о себе самом. И все же ничего важнее литературы для Салтыкова никогда не существовало. И сыну своему писатель перед смертью завещал: «…паче всего люби родную литературу, и звание литератора предпочитай всякому другому».

«Забытые слова»

В последние годы жизнь Салтыкова, небогатая внешними впечатлениями, определялась болезнью. Казалась бы, болезнь должна была целиком поработить человека и лишить его творческой энергии и сил, но, вопреки физическим страданиям, талант писателя не ослабевал и раскрывался новыми гранями. Салтыков с печалью замечал, что после 1884 года «утратил юмор». Действительно, его произведения последнего периода в большинстве своем лишены искрометного смеха, в них преобладает трагический элемент, но в художественном отношении эти изменения знаменовали новый виток его творческой эволюции.

Последним произведением Салтыкова стала хроника «Пошехонская старина», возвращавшая к чудовищным временам крепостной действительности, которая и спустя десятилетия после отмены рабства довлела русской жизни. Но, работая над «Пошехонской стариной», Салтыков задумывает новое произведение, от которого сохранился лишь небольшой фрагмент: «Серое небо, серая даль, наполненная скитающимися серыми призраками. В сереющем окрест болоте кишат и клубятся серые гады; в сером воздухе беззвучно реют серые птицы; даже дорога словно серым пеплом усыпана». В библейских, эсхатологических тонах выполнен дошедший до нас эскиз. Но благодаря воспоминаниям современников мы знаем, что в последнем замысле писателя все-таки жила его юношеская мечта о «золотом веке», который «находится не позади, а впереди нас»: обращаясь к своим современникам, он стремился напомнить русскому обществу забытые им слова – «совесть, отечество, человечество»…

Михаил Евграфович Салтыков скончался 28 апреля 1889 года и согласно его завещанию был похоронен на литераторских мостках Волкова кладбища рядом с могилой И. С. Тургенева (в XX веке могила была перенесена). Вся Россия откликнулась на смерть писателя: некрологи были напечатаны в изданиях, выходивших в разных уголках страны, родные получили сотни соболезнующих телеграмм, к гробу было принесено множество венков, тысячи людей пришли проститься с Салтыковым.

Официальный «Правительственный вестник» поместил некролог, в котором «наиболее выдающимися» литературными сочинениями Салтыкова были названы «Губернские очерки», «Господа Головлевы», «Пошехонская старина» – произведения, чей обличительный пафос не вызывал опасений у «начальства». И в самом деле, не упоминать же в правительственном печатном органе «Историю одного города», «Помпадуров и помпадурш», «Современную идиллию» или «Письма к тетеньке»…

Уже в тридцатых годах XX века появилась частушка:

Мы за смех, но нам нужны

Подобрее Щедрины

И такие Гоголи,

Чтобы нас не трогали.

История повторяется. Писатель Салтыков всегда был опасен, и для любой власти он – «вредный, вредный, вредный». Но писатель Салтыков всегда был нужен России. Он и сейчас по-прежнему необходим ей.

В этой книге речь пойдет о Салтыкове как о литераторе и человеке. Мы оставляем в стороне его чиновничью деятельность, которой писатель вынужден был заниматься на протяжении многих лет и которая отвлекала его от главного дела жизни.

Первый раздел составляют не предназначавшиеся для печати тексты самого Салтыкова. Они извлечены из его писем к друзьям и во многих случаях имеют раблезианский характер. Это придуманные им очень смешные анекдоты об общих знакомых и некоторых известных деятелях, две сатирические сказки и фантастическая переписка императора Николая I (Статýя) с французским писателем Поль де Коком.

Во второй раздел входят воспоминания о Салтыкове самых разных людей. Прежде всего тех, кто знал его достаточно близко: сына, племянницы, ее матери, детей его ближайшего друга A. M. Унковского, лечащего врача и друга H. A. Белоголового и сотрудника по журналу С. Н. Кривенко. Эти воспоминания создают разносторонний и объемный портрет Салтыкова: родные и близкие пишут о нем в первую очередь как о частном человеке; доктор Белоголовый, опираясь на письма к нему Салтыкова, прослеживает историю его болезни, с медицинской точки зрения объясняя некоторые особенности его характера; сотрудник «Отечественных записок» Кривенко дает представление о редакторской деятельности писателя и его отношении к собратьям по перу. В этот же раздел включены фрагменты из воспоминаний и писем о Салтыкове, принадлежащих людям, в той или иной степени близким к литературе. Воспоминания всегда субъективны, поэтому, обращаясь к приведенным в книге текстам, надо учитывать это, особенно в тех случаях, когда мемуаристы не просто приводят эпизоды из жизни писателя, но дают собственную интерпретацию его личности или пытаются истолковать его политические взгляды, что далеко не всем удается. В отношении идейной позиции Салтыкова справедливо писал его сын: «Он стремился быть свободным в своих суждениях и, наверное, остался бы верным себе, что бы от этого для него ни произошло». Это совпадает с тем, что в 1930-х годах говорил о писателе директор Библиотеки им. В. И. Ленина старый большевик В. И. Невский, который в 1935 году был репрессирован и в 1937-м расстрелян. В разговоре с С. А. Макашиным, написавшим впоследствии капитальную четырехтомную биографию Салтыкова, он задал вопрос, имея в виду Чернышевского и Салтыкова: «Как вы думаете, если бы сегодня были живы и действовали Николай Гаврилович и Михаил Евграфович, где бы они были?» И сам же ответил: «Первый заседал бы в Политбюро, а второй гнил бы в Нарыме или Магадане»[2].

В третьем разделе публикуются прозаические