Травма. Невидимая эпидемия - Пол Конти
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ЧЕТЫРЕ ЗАРИСОВКИ
Перед тобой четыре реальные истории о травме (две из них из моей жизни), которые показывают ее последствия.
• Мне доводилось препарировать поджелудочную железу в медицинском университете, чтобы изучить все ее функции и внешний вид. Но этот орган ничего для меня не значил, пока моя не мама заболела раком поджелудочной железы. Это был очень тяжелый период для моей семьи. Мама умерла. До болезни она была здоровой и бодрой, буквально впитывала книги и шагала так быстро, что я едва за ней поспевал. Сегодня, когда я слышу слово «панкреатит», я сразу напрягаюсь. Со стороны этого не видно, но мое дыхание учащается. На ум приходят картины маминых похорон и образ родительского дивана, на котором ее нет и никогда не будет. Так, однажды в Лондоне, я вдруг понял, что не хочу идти на встречу с другом. Мы договорились встретиться на вокзале святого Панкратия, а «Панкратий» звучало слишком похоже на сама знаешь что. Я все же пошел, но по дороге меня настигло чувство вины. В моей голове грохотало: «Стоило почаще бывать дома, когда мама болела!» Но ведь я и так постоянно ездил домой! Ездил с Западного побережья на Восточное каждые две недели на протяжении многих месяцев! Мы вместе ездили к врачам, часто выбирались с мамой и папой на природу. Я помогал заботиться о ней, когда ей становилось хуже. И все равно я чувствовал вину – автоматически, рефлекторно.
• Ко мне постоянно обращаются люди, пережившие сексуальное насилие. Я уже сбился со счета. Травма, которую они пережили, проникает в каждый угол, воздействует на каждый аспект их жизни. Одна пациентка была изнасилована в темном углу двора перед домом друзей, когда она после вечеринки шла к своей машине. Она отчетливо помнит, что во дворе негде было устроить засаду, но она все равно почему-то не видела, откуда он напал. Было поздно и темно, почти все уже разошлись, а она осталась поговорить подольше со своими новыми знакомыми. Они говорили о скалолазании. После нападения у нее начались панические атаки, появились проблемы с вниманием и концентрацией. Она боялась, что ее уволят, потому что она не справляется с работой. Она боялась перевода времени на летнее время, ведь тогда на улице было бы еще темнее, когда она выходит из дома и возвращается с работы. Она чувствовала угрозу от каждого мужчины, даже от тех, которых любила и которые любили ее. Она сменила стиль одежды, чтобы сделаться совсем незаметной, так что совсем выбилась из своей компании. Но хуже всего то, что она чувствовала себя виноватой. С одной стороны, она понимала, что это не так, что в произошедшем нет ее вины. С другой стороны, все равно не могла перестать спрашивать себя, что же она могла сделать иначе? Раньше уйти? Быть осторожнее? По-другому одеться? Она начала бояться даже собственного брата и за это тоже испытывала ужасную вину. Понятно, что она даже мысли не допускала об отношениях. Или о том, чтобы снова заняться скалолазанием.
• Когда мне было за двадцать, я много путешествовал, нередко на самолете. Однажды перед возвращением из Европы я почувствовал заложенность в носу и принял какое-то лекарство. Тогда я и не подозревал, что у меня синусит, и не знал, что из-за него и из-за перепадов давления от взлетов и посадок моя слизистая оболочка совсем ослабла. Когда самолет садился в Амстердаме, где у меня была пересадка, моя слизистая оболочка лопнула. Кровь заполняла носовые пазухи и давила на нервы над левыми верхними зубами. Мне было так больно, что я несколько раз потерял сознание. То еще зрелище – особенно на самолете, пересекающем Атлантику. Я до сих пор боюсь, что при взлете или посадке во мне что-нибудь лопнет. Но и это не все. Я помню хорошую голландскую семью, которая сидела рядом со мной. Иногда, когда думаю о них, задаюсь вопросом, как повлияло это происшествие на двух восьмилетних девочек с бантиками в волосах? Ведь им пришлось целых девять часов быть свидетелями моего жалкого состояния.
• Одна из моих пациенток всегда приходила в кабинет в компании своего мужа, приветливого и веселого человека. Перед праздниками она всегда приносила мне печенье, а он его бодро нахваливал. Они постоянно гуляли вместе в парках и садах. Но однажды ее муж внезапно упал. Он не двигался, и моя пациентка была в панике. Она отчаянно искала пульс, сразу начала делать сердечно-легочную реанимацию, позвонила 911, но он умер на месте от обширного инфаркта. Это было для нее ужасной потерей. А еще она страдала от того, что не могла больше и близко подойти ни к одному из парков, где они раньше гуляли. Самые теплые и приятные воспоминания обернулись против нее. Она тоже чувствовала себя виноватой. Возможно, ей нужно было быть более внимательной? Может быть, она должна была сделать что-то иначе и спасти его жизнь? И каждый раз, когда что-то напоминало о его смерти, она лишалась сна на несколько ночей и начинала видеть кошмары. С того времени прошло уже несколько лет. Ей стало намного лучше. Но в парке она так и не была.
Все эти примеры травмы отличаются друг от друга. В одном – намеренное нападение на невинную женщину, в другом – невыносимая физическая боль. Еще в двух – смерть любимого человека (одна медленная, вторая внезапная).
Однако есть и общие черты. Одна из них – сильные негативные эмоции. Еще одна – изменение мира. Посттравматический мир выглядит совершенно иначе. Нейтральные и приятные мысли стали вызывать негативные эмоции. Женщина из второго примера не могла больше заниматься скалолазанием, потому что именно его обсуждала в тот роковой вечер. Раньше я нейтрально относился к взлетам и посадкам самолета – пока однажды кровь не залила мои носовые пазухи, причиняя жуткую боль. Словосочетание «поджелудочная железа» наполнилось для меня виной и чувством утраты, а для пожилой женщины невыносимыми стали одинокие походы в парк.
Я привел всего пару примеров того, как травма меняет восприятие внешнего мира.
