Есть много способов убить поэта - Сергей Лукницкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В дальнейшем В. Таганцев сообщил в своих показаниях:
"Гумилев был близок к советской ориентации, стороной я услыхал, что Гумилев весьма отходит далеко от контрреволюционных взглядов. Я к нему больше не обращался".
Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств. Личность Гумилева, его литературные и научные труды, его вклад в культуру (в 33 года - профессор) никак не позволяют его считать врагом народа, ибо человек, сделавший столько полезного для страны, отечественной литературы, культуры, географии, дипломатии, этнографии, может быть народу только другом.
В деле имеется документ, датированный 24.08.1921 года: "Приговорить к высшей мере наказания - расстрелу".
И также ходатайство ряда деятелей культуры об освобождении Гумилева под их поручительство. Ходатайство подписали шесть человек, в том числе М. Горький, М. Лозинский, А. Волынский. Три подписи неразборчивы. Но это, скорее всего Б. Харитон, И. Мазуркевич, А. Маширов. К сожалению, оно передано было в ЧК 04.09. 1921 года, когда уже было поздно. По номеру регистрации можно, вероятно, установить, почему оно опоздало.
Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс: великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного человека, в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим детским почерком: "аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
После этой публикации мне снова позвонили, теперь уже из Управления по связям с общественностью КГБ СССР, поблагодарили за публикацию, поскольку теперь уже при работе с делом можно ссылаться на мнение прессы и, также, в соответствии с УПК РСФСР иметь информационный повод для подготовки ходатайства о пересмотре дела. И предложили еще раз просмотреть "дело".
ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Да, действительно, сколько всего нужного, важного, я пропустил в первый раз. Нашел массу нюансов для реабилитации в плоскости действовавшего УПК. После работы с "делом" меня пригласил заместитель генерального прокурора СССР И.П.Абрамов.
- Молодец, профессионально закрутили историю, - сказал он, - теперь надо положительно и грамотно ее закончить. Ведь вы и сами видите, что, исходя даже из "сценария" дела, Гумилев должен быть реабилитирован на основании хотя бы или отсутствия в его действиях состава преступления, или не доказанности обвинения. Последнее менее желательно. Так ведь?
Я внимательно слушал из его уст мои собственные слова, которые буквально полчаса назад говорил следователю. Но одну фразу я тогда следователю не сказал:
-А может быть - "за отсутствием события преступления", - предложил я вовсе н е в е р о я т н о е.
Абрамов поморщился, и я понял, что мы еще не готовы были прекратить игру в то, что заговор все-таки был.
-Народ нас не поймет, - сказал он много раз слышанную мной и принятую у функционеров фразу.
-Конечно, прямых доказательств - причастности Гумилева к преступлению нет, - продолжил Абрамов, - но есть проблема. Жив единственный свидетель, который может воспротивиться реабилитации, - Ирина Одоевцева8. Она в своей книге "На берегах Невы" продолжает настаивать на причастности Гумилева к заговору.
Я постарался объяснить Абрамову, что книга "На берегах Невы", выпущенная в 1967 году - это произведение художественное, где все действующие лица, пусть и с подлинными именами, но - ее литературный вымысел. А ее выступления по телевидению и в печати - цитирование собственных книг. Никакого отношения к показаниям по "делу" это не имеет. К тому же Одоевцева не хочет знать, что книга с названием "На берегах Невы" уже выходила в 1961 году. Она была написана моим отцом, который действительно любил Ленинград, защищал его, и не мыслил покинуть, сменив имя, хотя ему, дворянину, непартийному, нелегко приходилось. Он чтил память поэта Гумилева, и, собирая и храня документы о его творчестве и жизни с риском для своей, не мыслил досочинять, подсочинять или присочинять его биографию...
И тогда я осмелился задать вопрос: действительно ли Одоевцева с 1918 года была осведомителем Петроградской ЧК, и что, якобы, именно за это, на основании определенных обязательств перед ней спецслужбы отпустили ее в эмиграцию?
Может быть, Абрамов был не в курсе этого, он просто перевел разговор, заверив меня, что я могу быть полезен как консультант в процессе реабилитации Гумилева.
-Но процесс этот будет долгим, - добавил Абрамов, ибо на изучение десятков томов дела "Таганцевского заговора" уйдет много времени.
Воспользовавшись заминкой Абрамова в деликатном вопросе, я попросил о весьма для меня главном:
-Прошу Вас, Иван Павлович, в следующий раз допустить к чтению дела мою маму.
-А он будет этот, следующий раз?
-Должен быть. Только мама знает почерк Гумилева. У нее подлинники стихов и работ поэта. Она уже больше 40 лет работает с архивом. И еще... ведь и Вам, и Сухареву надо остаться в истории страны не в качестве... - я запнулся.
-Пусть будет мама, - тоже запнувшись, разрешил Абрамов.
12 ноября 1989 г. газета "Московские новости" вышла с такой репликой:
"Двадцать лет назад в юношеском зале Ленинки некий девятиклассник спросил у библиотекарши стихи Николая Гумилева, за что был препровожден в кабинет заведующей залом. Подростку разъяснили, что поэт был врагом народа, расстрелян как антисоветчик и вести пропаганду его творчества Библиотека имени В.И.Ленина не намерена.
И вот теперь открываю "МН" No 44 и в заметке заведующего отделом Советского фонда культуры Сергея Лукницкого читаю:
"Прокуратура СССР... возвратилась к делу по обвинению русского поэта Н.С.Гумилева" и дальше... "Но не только признания убежденного врага Советской власти позволяют сделать вывод, что Гумилев стал просто жертвой обстоятельств..."
Странная логика. И мало чем отличается от логики той библиотечной надзирательницы образца 69-го. Само словосочетание "враг народа" нам предлагается без всяких кавычек, употребляется, словно никакая перестройка его не коснулась, сути и подлости этих слов не обнажила.
Может быть, автор просто оговорился? Нет, это позиция. И два последних абзаца убеждают нас в этом.
"Мы столько раз без суда и следствия репрессировали, что давайте один раз без суда и следствия реабилитируем. У нас, у нашей эпохи есть шанс: великодушно простить великого гуманиста, учителя, поэта, наконец, наивного человека, в анкете, в графе "политические убеждения" написавшего своим детским почерком: "аполитичен".
Не хочется верить, что мы упустим этот шанс".
Возвратиться к делу по обвинению - пересмотреть все дело. Но автор призывает следствие свернуть, а расстрелянного поэта посмертно амнистировать. Простить - и вся недолга.
Не слишком ли часто лица, допущенные к делу Гумилева, нас убеждают в его формальной виновности: дескать, в заговоре поэт не был, но знал и не донес. Как в прежнее время нас убеждали, что Гумилев был активным заговорщиком. И мы верили, что ж, поверим и сейчас?
Заметку С.Лукницкого не могу воспринять иначе, чем давление на органы Прокуратуры в момент пересмотра дела. Если следственное дело вновь канет в чекистских архивах, мы не узнаем, как обстоит дело и "виной" не донесшего на товарищей поэта? Нет, я не сомневаюсь, что он не донес. Я сомневаюсь - и пока дело не опубликовано, буду иметь на это право - что вообще он существовал, этот самый Заговор Таганцева. Я думаю, пока мне и моим соотечественникам не докажут обратного, что дело Гумилева - липа, а если Гумилев расстрелян "за дело", а не как в том же Петрограде в те же годы расстреливали у стены Петропавловской крепости заложников из "бывших", извольте это доказать гласно.
Прощение, которое, по сути, вымаливает автор для Гумилева, мне представляется глубоко безнравственным.
Андрей Чернов
член СП СССР".
Много лет прошло после этой истории, жизнь показала, что безнравственным оказался Чернов. Не знаю, по чьему наущению, или от собственного недомыслия, но своей заметкой, подшитой в дело Гумилева, где слова "давление на органы Прокуратуры" подчеркнуты, он надолго "заморозил" реабилитацию, и, кроме того, показал, что, к сожалению, у всякого поступка, в том числе и недобропорядочного, находятся свои защитники даже в кругах интеллигенции.
И, увы, не только Чернов "запрягал телегу впереди лошади" в те годы. В литературном энциклопедическом словаре под общей редакцией В.М.Кожевникова и П.А.Николаева, изданном в 1987 году издательством "Советская энциклопедия" на странице 588 есть крошечная в полторы строки, заметка: "Гумилев Николай Степанович (1886 - 1921); расстрелян как участник контрреволюц. заговора), рус. поэт". Далее перечисляются книги стихов. Редколлегия словаря, в которую вошли видные ученые и писатели Л.Андреев, А.Бочаров, З.Кедрина, Д.Марков, М.Пархоменко сочли именно такую информацию о Гумилеве исчерпывающей и необходимой. Даже в 1980-м, в предыдущем издании этого словаря информация была обширнее, с оценкой творчества, характеристикой трудов и т.п.
