Русские писатели и публицисты о русском народе - Дамир Соловьев

Письмо к А. И. Тургеневу (1835).[48]

…всеми, сколько есть прекрасных страниц в нашей истории, мы обязаны христианству…

Письмо к С. Г. Строганову (1836).[49]

Кто-то сказал, что нам, русским, недостает некоторой последовательности в уме и что мы не владеем силлогизмом Запада. Нельзя признать безусловно это резкое суждение о нашей умственности, произнесенное умом огорченным, но и нельзя также его совсем отвергнуть. Никакого нет в том сомнения, что ум наш так составлен, что понятия у нас не истекают необходимым образом одно из другого, а возникают поодиночке, внезапно, и почти не оставляя по себе следа. Мы угадываем, а не изучаем; мы с чрезвычайною ловкостию присваиваем себе всякое чужое изобретение, а сами не изобретаем; мы постепенности не знаем ни в чем; мы схватываем вдруг, но зато и многое из рук выпускаем. Одним словом, мы живем не продолжительным размышлением, а мгновенною мыслию. Но отчего это происходит? Оттого, что мы не последовательно вперед подвигались; оттого, что мы на пути нашего беглого развития иное пропускали, другое узнавали не в свое время и, таким образом, очутились, сами не зная как, на том месте, на котором теперь находимся. Если же мы желаем не шутя вступить на поприще беспредельного совершенствования человечества, то мы должны непременно стараться все будущие наши понятия приобретать со всевозможною логическою строгостию и обращать всего более внимания на методу учения нашего. Тогда, может быть, перестанем мы хватать одни вершки, как то у нас до сих пор водилось; тогда раскроются понемногу все силы гибких и зорких умов наших; тогда родятся у нас и глубокомыслие, и стройная дума; тогда мы научимся постигать вещи во всей их полноте и наконец сравняемся не только по наружности, но и на самом деле, с народами, которые шли иными стезями и правильнее нас развивались, а может статься, и быстро перегоним их, потому что мы имеем перед ними великие преимущества, бескорыстные сердца, простодушные верования, потому что мы не удручены, подобно им, тяжелым прошлым, не омрачены закоснелыми предрассудками и пользуемся плодами всех их изобретений, напряжений и трудов.

Письмо к А. И. Тургеневу (1837).[50]

Действительно, мы, русские, всегда скупо интересовались тем, что есть истина и что ложь.

<…>

Созданные и сформированные нашими государями и нашим климатом, мы сделались великим народом, лишь благодаря способности подчиняться. Просмотрите наши летописи от начала и до конца, на каждой странице вы обнаружите сильнейшее действие власти, влияние почвы и почти никогда – волю общества.

Апология сумасшедшего (1837).[51]

…речь идет о том, чтобы понять, предадимся ли мы тому роду идей, который способствует в высшей степени всякой разновидности личного самодовольства, или же, верные прежнему нашему пути, будем держаться стези религиозного смирения и непритязательности духа, каковые всегда были отличительной чертой нашего национального характера и, в конце концов, оказались оплодотворяющим принципом нашего необычного развития.

Письмо к Ф. В. Шеллингу (20 мая 1842).[52]

…один из замечательнейших наших умов уже доказал с присущей ему силой логики, что христианство по самому своему принципу возможно лишь в нашей общественной среде и вполне раскрыться может только здесь, ибо мы есть единственный в свете народ, соответственно устроенный для принятия его в наиболее чистой форме, – откуда следует, как вы понимаете, что Иисус Христос мог бы, строго говоря, не посылать апостолов во все концы земли – ведь одного Св. Андрея Первозванного было бы вполне достаточно для исполнения возложенной на всех них миссии.

Письмо к графу Сиркуру (15 янв. 1845 г.).[53]

Я уже говорил вам, что дружба есть одна из добродетелей. – К несчастью, изо всех свойственных нашей нации великих и прекрасных добродетелей именно эта культивировалась в наименьшей степени.

Письмо к княгине Н. Д. Шаховской (март 1846 г.).[54]

Эта способность претерпевать удары, как извне, так и от своих хозяев, кои предназначены, чтобы внедрить в нас принудительные идеи, есть одна из главнейших черт нашего темперамента, не важно, прирожденная она или заимствованная.

Письмо к графу Сиркуру (1846 г.).[55]

Мы искони были люди смирные и умы смиренные, так воспитала нас церковь наша, единственная наставница наша. Горе нам, если изменим ее мудрому ученью! Ему обязаны мы всеми лучшими народными свойствами своими, своим величием, всем тем, что отличает нас от прочих народов и творит судьбы наши.

Письмо к кн. П. А. Вяземскому (29 апр. 1847 г.).[56]

Говорят про Россию, что она не принадлежит ни к Европе, ни к Азии, что это особый мир. Пусть будет так. Но надо еще доказать, что человечество помимо двух своих сторон, определяемых словами – Запад и Восток, обладает еще третьей стороной.

Русский либерал – бессмысленная мошка, толкущаяся в солнечном луче; солнце это – солнце Запада.

Воображают, что имеют дело с Францией, с Англией. Вздор, мы имеем дело с цивилизацией, с цивилизацией в ее целом, а не только с ее результатами, но с ней самой, как с орудием, как верованиями, с цивилизацией, применяемой, развиваемой, усовершенствованной тысячелетними трудами и усилиями. Вот с чем мы имеем дело; мы, которые живем лишь со вчерашнего дня, мы, ни один орган которых, в том числе даже и память, достаточно не упражнялся и не развивался.

Среди причин, затормозивших наше умственное развитие и наложивших на него особый отпечаток, следует отметить две: во-первых, отсутствие тех центров, тех очагов, в которых сосредоточивались бы живые силы страны, где созревали бы идеи, откуда по всей поверхности земли излучалось бы плодотворное начало; а во-вторых, отсутствие тех знамен, вокруг которых могли бы объединяться тесно сплоченные и внушительные массы умов. Появится неизвестно откуда идея, занесенная каким-то случайным ветром, как пробьется через всякого рода преграды, начнет незаметно просачиваться через умы, и вдруг в один прекрасный день испарится или же забьется в какой-нибудь темный угол национального сознания, чтобы затем уже более не всплывать на поверхность: таково у нас движение идей. Всякий народ несет в самом себе то особое начало, которое накладывает свой отпечаток на его социальную жизнь, которое направляет его путь на протяжении веков и определяет его место среди человечества; это образующее начало у нас – элемент географический, вот чего не хотят понять; вся наша история – продукт природы того необъятного края, который достался нам в удел. Это она рассеяла нас во всех направлениях и разбросала в пространстве с первых же дней нашего существования; она внушила нам слепую покорность силе вещей, всякой власти, провозглашавшей себя нашим же владыкой. В такой среде нет места для правильного повседневного общения умов между собой; в этой полной обособленности отдельных сознаний нет места для логического развития мысли, для непосредственного порыва души к возможному улучшению, нет места для сочувствия людей между собой, связывающего их в тесно сплоченные огромные союзы, перед которыми неизбежно должны склониться все материальные силы; словом, мы лишь геологический продукт обширных пространств, куда забросила нас какая-то неведомая центробежная сила, лишь любопытная страница физической географии. Вот почему, насколько велико в мире наше материальное значение, настолько ничтожно всё значение силы нашей нравственной. Мы важнейший фактор в политике и последний из факторов жизни духовной. Однако эта физиология страны, несомненно столь невыгодная в настоящем, в будущем может представить большие преимущества, и, закрывая глаза на первые, рискуешь лишить себя последних.

Не будут, думаю, оспаривать, что логический аппарат самого ученого мандарина Небесной Империи функционирует несколько иначе, чем логический аппарат берлинского профессора. Как же вы хотите, чтобы ум целого народа, который не испытал на себе влияния ни преданий древнего мира, ни религиозной иерархии с ее борьбой против светской власти, ни схоластической философии, ни феодализма с его рыцарством, ни протестантизма, словом, ничего того, что более всего воздействовало на умы на Запад, как хотите вы, чтобы ум этого народа был устроен точь-в-точь, как умы тех, кто всегда жил, кто вырос и теперь еще живет под влиянием всех этих факторов? Конечно, и среди нас, независимо от этой преемственности мыслей и чувств, могло появиться несколько гениальных, несколько избранных душ, но тем не менее нельзя не пожалеть о том, что в мировом историческом распорядке нация в целом оказалась обездоленной и лишенной всех этих предпосылок. На нас, несомненно, очень сильно сказалось нравственное влияние христианства; что же касается его логического действия, нельзя не признать, что оно было в нашей стране почти равно нулю. Прибавим, что это один из интереснейших вопросов, которым должна будет заняться философия нашей истории в тот день, когда она явится на свет.