Бог Боли - Рина Кент
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я, конечно, не хочу, чтобы он пострадал из-за меня.
Но в такие моменты я подхожу ближе, чтобы разгладить эту складку между его густыми бровями.
Чтобы она исчезла.
Через мгновение его рука хватает мою собственную, и я сглатываю, когда он медленно открывает глаза.
Насыщенно-голубые, с черной окантовкой.
Такие же глаза у человека в маске, который навестил меня прошлой ночью.
Глава 3
Анника
Я не могу нормально дышать.
Я даже не могу нормально думать.
Я представляла себе этот момент с тех пор, как узнала эти глаза. Хамелеон, океанские глаза с редкой гетерохромией, которую я не видела ни у кого, кроме него.
Именно так называются черные кольца вокруг его голубых глаз. Гетерохромия. Совершенное несовершенство, которое является частью его сущности.
Это было первое, что привлекло мое внимание. И хотя многие сказали бы, что мое внимание легко получить, никто не знает, что его невозможно удержать.
Да, я продолжаю обращаться с людьми вежливо, запоминаю их имена и спрашиваю об их последнем посте в социальных сетях, но все это — часть притворного поведения. То, что привлекло меня к ним в первую очередь, уже давно увяло и умерло.
Крейтон — исключение из этого феномена. Мой интерес к нему начался, как и к любому другому — мягкий, нормальный. Безличный.
Мало-помалу он перерос в этот безграничный мощный интерес, который пронизывал меня изнутри.
Мое внимание к нему не ослабевает. Если не сказать больше, оно становилось более сильным с каждой встречей, с каждым украденным взглядом. С каждым прикосновением.
Хотя они никогда не были чувственными по своей природе.
В отличие от того, что происходит сейчас.
Мою руку держит рука Крейтона, или, скорее, мой палец, который я протянула. Это все, что он держит или сжимает в своей ладони. Всего лишь палец.
Он отодвигает его от своего лица, а затем роняет, как будто это незначительный предмет. Под кажущейся отстраненностью в его взгляде таится гораздо худшее чувство — отвращение.
Знакомый зажим сжимает мою грудь, за ним следует едва уловимая боль за грудной клеткой.
Не обращая внимания на дрожь в пальце, который он только что погрузил, Крейтон пружинисто поднимается в сидячее положение. Мне приходится отступить назад, чтобы не столкнуться с ним.
Мой Чайковский.
Ему действительно нужно перестать двигаться так внезапно.
Или, может быть, это мне следует двигаться менее резво.
Обнимая свою сумку, я сажусь рядом с ним и натягиваю свою лучшую улыбку.
— Привет! Я не видела тебя за обедом, поэтому подумала, может, ты голоден?
Он не отвечает, но ему это и не нужно. Сколько я ни пыталась вытянуть из него слова за те несколько недель, что мы знакомы, я пришла к горькому осознанию того, что он просто не из разговорчивых.
Хуже того, он переводит игру в молчанку на новый уровень, заставляя вас чувствовать себя меньше, чем грязь на его дизайнерских туфлях.
К сведению, моя гордость ранена. Обычно мне удается подружиться с кем угодно. Я рассказываю им остроумные истории, улыбаюсь, и они влюбляются в меня, просто так.
Единственное исключение — эта стена мышц в шесть футов четыре дюйма.
Но это будет холодный день в аду, прежде чем я сдамся.
Поэтому я роюсь в своей сумке и достаю фиолетовый контейнер — не тот, из которого я ела, — и кладу его ему на колени.
— Я приготовила дополнительный обед, не салат; я знаю, что ты их не любишь. Джер был голоден сегодня утром, так что я приготовила ему креветки, и у нас остались чуть-чуть.
На самом деле все наоборот, и моему брату досталась самая маленькая порция — прости, Джер, — но Крейтону не нужно этого знать.
Он смотрит на контейнер взглядом своего обычного неодобрения. У Крейтона постоянный пустой взгляд, по которому невозможно понять, что он чувствует. Это хуже любой маски и эффективнее любого камуфляжа.
И когда он смотрит на что-то, никогда не знаешь, хочет ли он дотронуться до этого предмета или просто убить его голыми руками.
Мой взгляд останавливается на тех руках, которые беспечно лежат на его коленях. Дело в том, что Крейтон заставил меня открыть новый фетиш — руки.
Или, может быть, он был у меня и раньше, но с его появлением стал более заметным.
У него такие большие руки, длинные пальцы и вены. Множество вен змеятся по тыльной стороне его рук, обещая что-то зловещее.
Я быстро отвлекаюсь от них, иначе произойдет неловкий случай, когда я начну пускать слюни.
Крейтон все еще смотрит на контейнер, на его лбу прочерчены серьезные морщины, и я думаю, что он откинет его, как откинул мой палец.
Но он этого не делает.
Но и не открывает его.
Просто тупо смотрит на него. Потом он хватает его, эти руки сгибаются на крышке, и начинает вставать.
— Ты мог бы сказать мне, что навестишь меня вчера вечером, и я бы оделась по случаю. Если только... ты не хотел увидеть меня полуголой?
Он останавливается на середине подъема, садится обратно и наклоняет голову в мою сторону. Голубой цвет его глаз неуловимо потемнел и приобрел резкость.
Я не привыкла к такому выражению лица Крейтона. Равнодушие — это самое большее, что я получаю от него, но это?
Как будто он прикидывает, как лучше свернуть мне шею.
Тепло поднимается по моей шее к ушам, и я подавляю страх, который грызет меня изнутри.
Я стараюсь сохранить улыбку.
— Я знаю, что это был ты. Видишь ли, может, я не очень внимательна к деталям, но твои глаза как бы выдали тебя. Не волнуйся, Джереми ничего не знает. Он действительно подозревал, что кто-то заходил в мою комнату, но я смогла отвлечь его внимание и...
В один момент я говорю, а в другой — рука зажимает мне рот.
Как прошлой ночью.
Он физически дергает меня в сторону так, что я ударяюсь спиной о деревянный столб беседки.
Только на этот раз его голая рука лежит у меня на губах, и я дышу прямо сквозь его пальцы. Исчез запах копоти и кожи. Сейчас он пахнет чистой одеждой из сушилки, смешанной с его естественным пряным ароматом.
— Чего ты хочешь?
Его вопрос застал меня врасплох. Не только потому, что он говорит с гравийным, глубоким и горячим британским акцентом, но и потому, что
