Великий и Ужасный 4 (СИ) - Капба Евгений Адгурович

— Э-э-э! Все видели? Он сунул руку мне на поднос так-то! — быканул тролль. — Однако, батончик — на базу!

— Иди в жопу, — сказал я. — Я срал на твои закидоны. Это мой батончик.

Понятно ведь было, что пожрать мне не удастся, и ща буит мясо, так что на рагу из гнилых овощей и тефтели из жил можно было не рассчитывать. И в этой связи я просто не имел никакого морального права расставаться с шоколадкой: единственным перекусом!

— В жопу? Ты так-то щас сам жопой станешь! — заорал тролль и уже не стесняясь кинулся на меня, оскалившись и воздев над головой свои синие мохнатые руки-крюки.

А я навстречу двинул ему по хлебалу подносом — вместе с рагу, тефтелями и компотом. Кто вообще придумал давать на завтрак тефтели и рагу? Клыки тролля меж тем продырявили пластик, поднос четко обрисовал рельеф тролячьей рожи, сбив агрессора с толку и позволив мне сначала оприходовать его подъемом стопы по яйцам — они у троллей там же, где и у всех, находятся, а потом от души попрыгать по синему телу и пнуть раза четыре по голове ногами. Тролли — народ крепчайший! Даже лесные. Так что пришлось и клыки ему вырвать, вручную. Хрустело отвратительно!

— Вот так как-то… — сплюнул на пол я, вытер руки об его комбез и огляделся.

Похоже, окружающие с одной стороны были впечатлены, а с другой — думали, что мне кабздец. По крайней мере, даже ледащий сукин сын из моей камеры куда-то слился вместе с подносом и своей пайкой. Ну, и остальные с нашего этажа — тоже. Оно и понятно — ко мне двигалась четверка троллей — два лесных и два горных. Гораздо быстрее, чем охранники, которые неспеша задвигали забрала шлемов и ме-е-едленно доставали шоковые дубинки из поясных креплений.

Тяжко ступая, прямо как стадо молодых слонят, мерной трусцой тролли приближались ко мне. Вся столовая следила за этой миграцией живой бронетанковой колонны. Шаг, другой, третий…

— Падажжите! — заорал я, разорвал цепи наручников и кандалов и лупанул сальтуху через стойку раздачи, прямо на головы удивленным зекам, которые выполняли роли кухонных рабочих и поваров.

— А-а-а-а-а-а!!! — они прыснули в стороны, а я ухватил огромный чан с исходящим паром компотом и крякнул — тяжело!

— Лок-тар огар! — с боевым ордынским кличем, примерившись, я плеснул обжигающее варево навстречу наступающему противнику…

Конечно, развернуться во всю мощь и начать полномасштабную войну с применением кухонной утвари мне не дали. Клацанье помповых ружье возвестило, что лучшим вариантом сражения будет окопная тактика, так что я нырнул за стойку, пригнувшись. Похоже — убивать заключенных можно было только втихую, на публичные инциденты охрана была готова реагировать жестко, пусть и не сразу.

Но и пахнущим не то сухофруктами, не то — ошпаренной скотиной троллям добраться до меня тоже не позволили — настреляли им резиновыми пулями по ногам, пока олог-хай пытались своими синими тушами перебраться через стойку. Охранники навалились на них всей толпой — и уволокли куда-то. А потом — нагнали еще человек двадцать охраны, вступили со мной в переговоры и предложили добровольно сдаться:

— Мы будем вынуждены применить силу, если вы не выйдите с поднятыми руками! — заявил старшой. — Заключенный Хероплетов, у вас почти нет времени на раздумья! Мы будем действовать решительно!

— А что ж вы ее не применили, когда меня ночью четыре каннибала сожрать пытались? — не смог удержаться я. — Как-то не очень решительно вы действовали!

— Разговорчики! Руки за голову и выходите! — послышалось клацанье затворов помповых ружей.

— Дайте мне две минуты! — я лихорадочно оглядывался. — Я щас выйду!

И вдруг — передо мной предстало мимолетное виденье, не ангел чистой красоты, но тоже — кое-что стоящее! Тут была целая металлическая бадья с тефтелями! Фигня, а не тефтели, одни жилы и сало, но жрать хотелось страшно. Одними шоколадками сыт не будешь! Знаете, сколько тефтелей может проглотить один капитально голодный урук, если в его распоряжении есть две минуты? Правильно — бадью!

— На выход, Хероплетов! — голос раздался совсем близко. — Или мы закинем на кухню гранаты со слезоточивым газом. Пятый этаж не обрадуется, если вместо гранаты получит конъюнктивит и воспаление слезных желез!

Он еще и слово «конъюнктивит» знает! Определенно — прапорщик, не какой-то сержантишка. Интеллектуал!

— Обрыдаемся вместе! — я запихнул еще четыре тефтели за щеки и выглянул наружу, стараясь прожевать и проглотить их как можно быстрее. — Ну, фяжыте меняф!

— Он жрет! Какой дурдом… — закатил глаза старшой вроде-как-прапорщик. — Ты совсем больной, да? Руки сюда… А! Наручники, значит, порвал… И что с тобой делать?

— Ничего, — пожал плечами я. — Я с милицией не воюю. И с мирными гражданами — тоже. И хрен об занавески не вытираю, и при дамах не матерюсь. Я культурный. Сам пойду.

— Гос-с-спади… В камеру его! Кухонные — навести порядок! Остальные заключенные — продолжить прием пищи!

Порядочки у них тут, конечно, аховые. Но взгляды, которые я на себе ловил, перешагивая через поверженного лесного тролля, казались уже довольно осмысленными и местами — уважительными.

Один эльф, волосы которого были выкрашены черно-белыми прядями, одобрительно оскалился и показал мне оттопыренный большой палец. И продолжил есть — ложкой! У него была ложка — в отличие от зачмыренных соплеменников, и сидел он отдельно от остальных — в одиночестве за охренительно длинным столом. Какой, однако, интересный тип!

Раздумывать было некогда — «коробочка» из охраны вела меня прочь. Уже в коридоре у старшого что-то зашипело в рации и на тарабарском радиолюбительском языке что-то там ему скомандовали.

— В допросную! — изменил решение он. — Храпов приехал.

Грохотали подошвы тяжелых ботинок по бетонным плитам, посверкивали красными лампочками допотопные камеры, местами — капала с потолка сырость… Тоска! Лифт — и тот был как из фильмов ужасов: открытого типа, местами ржавый, лязгающий и скрипучий.

— Кто такой Храпов? — спросил я.

— Следователь по особо важным делам, — решил ответить вроде-как-прапорщик.

— Земский?

— Нет, ять, опричный! Кому ты нахрен сдался, орчина? — рявкнул конвоир. — Конечно, земский! Иди давай!

А я снова задумался над тем, что почему-то решил не убивать тут всех подряд. Я что — мягкотелый? Нецелеустремленный? Определенно — я сделаю им завтра еще одно последнее ордынское предупреждение, и, если не увижу перед собой Риковича — то устрою тут «Последний замок», «Побег из Шоушенка» и «Второе восстание Спартака» в одном флаконе. Еще б узнать, где держат мои вещи… Без стилоса я чувствовал себя слегка неуютно.

— Почему заключенный без на-руч-ни-ков⁈ — взвился уже знакомый мне усатый рябой тип, когда мы прошли в допросную.

— Встать, когда разговариваешь с под-по-ру-чи-ком! — передразнил я, а потом повертел перед его лицом запястьями с браслетами, на которых болтались остатки цепочек. — То, что я тут сижу — это потому, что во мне слишком много доброты. А не потому, что вы такие лихие дяди, которые упекли меня за решетку и удерживаете против моей воли. Мне нужно поговорить с Иваном Ивановичем Риковичем, целовальником сыскного приказа. И сразу все прояснится. Не усложняйте жизнь себе и мне, сделайте как я вас прошу, а?

— Охрана, взя-а-а-ать!!! — надрывался усатый.

— Ацетонов, не шелести. Сядь! — хриплый надтреснутый голос раздался из самого темного угла. — А лучше свали нахрен. Мельтешишь!

— Храпов, не забывайся! — обернулся на каблуках усатый Ацетонов. — Тут — не твоя вотчина.

— Ять, просто — свали нахрен, коллега, а? — хриплый явно сильно устал. — Ты этому Риковичу звонил?

— Ага! Двадцать раз! Буду я тут со всякими уруками… Политесы разводить! Да ты посмотри на него — хамло и быдло, паясничает еще! Вообще — у него тройное убийство, можно не выпускать! — разорялся усатый. — Его любой суд по щелчку пальцев…

— Вот как? Всего-то тройное? Это у черного урука при татау? — глазастым дядькой оказался этот Храпов, а я еще обмотки старался-делал…