Правдолюбцы - Зои Хеллер

По дороге домой Джоел сочинил несколько изысканно колких фраз, которыми он уязвит Ленни и Таню, но, вернувшись, обнаружил кухню пустой. Колин с Джулией отправились глазеть на достопримечательности, а молодые люди исчезли наверху, оставив на столе размокшие стаканы. Сердито ворча, Джоел выкинул стаканы в мусорное ведро, включил кофе-машину и потащился в гостиную просматривать газеты.

В этот утренний час свет с улицы почти не проникал в гостиную, и сперва Джоелу пришлось обойти комнату, включая настольные лампы. Многие нынешние обитатели Перри-стрит, отстроенной еще в восемнадцатом веке, решили проблему низких потолков и парадных комнат, выходящих на север, порушив внутренние перегородки и превратив первый этаж в необъятную кухню-столовую. Но Джоел и Одри презирали подобные причуды в духе яппи. Среди людей их поколения право на комнаты, залитые солнечным светом, не считалось данным от рождения, а дизайн интерьеров, несмотря на всю солидность и востребованность этого бизнеса, приравнивался к пустым хлопотам. За долгие годы в доме скопилось множество произведений искусства и сувениров, привезенных из путешествий и с политических мероприятий: флаг Африканского национального конгресса, подписанный Оливером Тамбо;[10] портрет Джоела в грязноватых разводах, написанный ветераном восстания заключенных в Аттике;[11] ковер ручной работы со сценами из истории сопротивления палестинского народа — но ни один предмет не был приобретен из соображений эстетической ценности. Диванчик для двоих, обитый горчичным твидом-букле, подарила мать Джоела. Гигантская горка вишневого дерева и хранившаяся в ней коллекция миниатюрных китайских туфелек была получена в наследство от тети Марион. А посеребренными подставками для дров, игриво расставленными вокруг заложенного камина, с Джоелом расплатился клиент.

Опустившись в кресло, Джоел принялся «разделывать» газеты, вычленяя сообщения о себе самом и сегодняшнем судебном заседании, — глаз у него был давно наметан на такого рода поиск. В статьях «Нью-Йорк таймс» и «Вашингтон пост», в целом правдиво излагавших суть дела, упоминалось его имя, но без комментариев. В «Нью-Йорк пост» он обнаружил редакционную статью, в которой его кратко характеризовали как «наемного радикала с длинным перечнем заслуг на ниве антиамериканизма» и «человека, чьи собако-павловские левацкие рефлексы в нынешнем политическом климате, по счастью, изрядно притупились».

Посидев с минуту над стопкой газет, он предпринял вторую попытку с целью проверить, не пропустил ли чего-нибудь. Много лет защищая отверженных, Джоел научился не только предвидеть, но и смаковать враждебное внимание со стороны. По этой враждебности он измерял важность и полезность своей работы. («Джоел никогда так не радуется жизни, — говаривала Одри, — как тогда, когда ему желают смерти».) В 1980-х, во время процесса над Аль-Саддави, которого подозревали в убийстве влиятельного хасидского раввина Косе и чьим адвокатом был Джоел, его противники собирали митинги и заклеивали Нью-Йорк плакатами «Литвинов: еврей, ненавидящий евреев». Они даже грозили убить его детей. По таким меркам неприязнь, вызванная делом Хассани, выглядела прискорбно вялой: одна угроза взорвать офис Джоела в окраинном районе Нью-Йорка (квалифицированная полицией как «неподтвержденная») да малочисленный пикет, обозвавший его «предателем». И одно-единственное упоминание в «Пост». Он снова просмотрел редакционную статью. Впрочем, его назвали антиамериканистом, уже неплохо.

На лестнице раздались шаги его жены.

— Иди сюда, детка, — крикнул он, — «Пост» открыл на меня охоту!

В гостиную вошла Одри — худенькая женщина пятидесяти восьми лет, с волосами стального цвета и темными немигающими глазами дикого животного. На ней была джинсовая юбка и футболка с надписью «Страна под наблюдением».

Джоел шелестел газетами:

— Они говорят, что я наемный радикал.

— Ай-ай-ай, и как тебе только не совестно, — хмыкнула Одри.

— Ты знаешь, что Ленни и Таня здесь?

— Я их видела.

— Кто-то помочился на кровать Тани. Это надо же! С каким сбродом они якшаются?

Одри нахмурилась, заметив, что еще одна половица в гостиной рассохлась.

— Ладно, Джоел, кончай, — пробормотала она.

Показная скука была приемом, с помощью которого Одри окорачивала мужа. Этим приемом она пользовалась отчасти на английский манер — как способом намекнуть на нежные чувства, внешне демонстрируя прямо противоположные эмоции, — а отчасти как стратегией для утверждения своего привилегированного статуса супруги. Женам великих людей приходится неусыпно охранять свои владения, отражая происки завистливой свиты, и Одри давно решила, что, если все прочие с готовностью хохочут в ответ на шутки Джоела и млеют от его обаяния, ее знаком отличия — знаком беспрецедентной близости с живой легендой — станет каменная невозмутимость. «О, как же я не догадалась! — часто роняла она, когда Джоел принимался рассказывать одну из своих нескончаемых баек. — Ведь эта история тоже о тебе, верно?»

— Что приготовить на завтрак? — спросила она.

— Я бы не отказался от бьяли.[12] — Одри сурово глянула на него: что? Джоел на секунду поднял голову. — Мне необходимы углеводы, хотя бы изредка. Хочешь, чтобы я продержался целый день в суде на баночке йогурта?

Одри отправилась на кухню.

— Не могу найти твои бьяли, — крикнула она. — Ты уверен, что они у нас есть?

Джоел со страдальческой гримасой оторвался от газет.

— А разве нет? Я думал, ты их купила. Я же просил тебя вчера. — Он хлопнул газетами по столу. — Господи!

— Понимаю, это трагедия, — с иронией сказала Одри, вновь появившись на пороге. — Но как насчет вареного яйца?

— Хочу бьяли, черт возьми! (Одри молча ждала.) Ладно, забудь, — буркнул Джоел. — Давай яйцо.

Он поплелся наверх принимать душ и одеваться. На кухне Одри налила себе кофе, поставила на плиту кастрюльку с водой и направилась было в гостиную, чтобы взглянуть на редакционную статью в «Нью-Йорк пост», но сверху послышались вопли. Поставив кружку на стол, Одри приблизилась к подножию лестницы:

— Джоел?

Ответа не последовало. Вздохнув, Одри начала неторопливо подниматься. На верхней площадке она столкнулась с мужем, тот в бешенстве тряс пустым тюбиком от черного крема для обуви.

— Неужто в этом доме никто, кроме меня, не пополняет запасы? — грохотал Джоел. — Могу я попросить кого-нибудь купить чертов крем для обуви или это будет слишком?

— Наверное, Ленни его прикончил, — спокойно сказала Одри. — Он брал на днях, когда они с Таней собирались на какую-то вечеринку в смокингах.

Ленни она упомянула нарочно и совершенно некстати, подумал Джоел. У Одри была отвратительная привычка закладывать Ленни с потрохами, чтобы потом самоотверженно его защищать. Провокация тем не менее удалась.

— Что у нас здесь? — взревел Джоел. — Приют для безработных? В следующий раз скажи ему, чтобы купил себе крем, а мой не трогал.

— К синему костюму черная обувь все равно не подходит, — равнодушно заметила Одри. — Тут нужны другие ботинки. — Одержав моральную победу, она двинула вниз по лестнице.

Вскоре спустился и Джоел. Обвязавшись кухонным полотенцем, чтобы не запачкать галстук, он съел сваренное женой яйцо и выпил кофе. Затем обнял и поцеловал Одри:

— Я люблю тебя.

— Ага. — Одри помогла ему надеть пальто, проводила до крыльца. — Будь молодцом, — напутствовала она мужа, уже шагавшего по улице.

Не оборачиваясь и не сбавляя шага, он поднял руку, давая понять, что слышал ее, и крикнул в ответ:

— Купи бьяли.

До Бруклина Джоел взял такси, и по дороге его головная боль усилилась. Металлическая деталь, болтавшаяся в черепе, переместилась в переднюю часть головы, очевидно вознамерившись просверлить ему лоб насквозь. Водитель с тормозами не церемонился; на мосту движение было особенно плотным, и, когда машина то резко останавливалась, то рывком двигалась с места, Джоел кряхтел от боли. А когда он вышел из такси у парка «Кадман Плаза», ему показалось, что его сейчас вырвет.

Он стоял на тротуаре, дожидаясь, пока спадет тошнота, и вдруг кто-то положил ему руку на плечо. Это была Кейт, его секретарша, она с тревогой вглядывалась в лицо босса:

— Все в порядке, Джоел?

— В полном.

— Вы немного бледны.

— Просто болит голова. — Хотя у него мутилось в глазах, Джоел отметил россыпь угрей вокруг крыльев носа Кейт и пятно алой губной помады на зубах.

— Дать вам аспирина? — спросила Кейт.

Джоел покачал головой:

— За последние сутки я выпил таблеток пятьдесят «Тайленола». По-моему, от них только хуже.

Секретарша вынула из сумки пластиковую бутылку.