Семья Жорданов - Габриэль Марсель

Агата. Вас удивляет даже это. Вы полагали, что я слишком глупа, чтобы быть неприятной, не так ли?

Морис. Вы несправедливы, Агата. Я не утверждаю, что не ошибался на ваш счет, но я ведь не судил вас.

Агата. Давайте не будем играть словами, хорошо?

Морис. Меня смущает то, что вы, насколько я мог заметить, не выказывали никакого доверия ко мне.

Агата. Неужели?

Морис. Вы были всегда так сдержанны…

Агата. Что тут удивительного? Чего вы, собственно, ожидали? К тому же это не так. Вы никогда не делали ни малейшей попытки внушить мне доверие, хотя сейчас и говорите об этом. Ваше отношение ко мне было неприязненным с первой минуты.

Морис. Уверяю вас, во мне говорило лишь чувство сострадания.

Агата. Уж очень глубоко затаенное. О, поверьте, я нисколько не жалею об этом; не сомневаюсь, что если бы вы захотели обнаружить свое сочувствие, то сделали бы это в такой форме, что оно только оскорбило бы меня.

Морис. Отлично! Надо будет мне предупредить Лорансо, что стоит вам завестись, как…

Агата. Пожалуйста, не возвращайтесь к этой теме, мне это неприятно. Ваш друг полностью заблуждался на мой счет, да и вы судили обо мне не лучше… Сделайте хотя бы так, чтобы мне не пришлось самой объясняться с ним. Любой демарш с его стороны я расценю как крайнюю бестактность; так ему и скажите.

Морис. Разрешите вам заметить, что вы воспринимаете все это не вполне адекватным образом.

Агата. Так, по-вашему, я должна быть тронута, польщена? Как! Мужчина, недурен собой, состоятельный — во всяком случае могу это предположить — и я имела счастье понравиться ему!.. Так нет, знайте же: это столь «заманчивое» предложение вызывает у меня отвращение. Прежде всего — кто дал вам обоим право думать, что я мечтаю изменить свою жизнь? Вы даже не задавались этим вопросом, для вас слишком очевидно, что я жду предложений, ловлю подходящий случай… Так вот, вы оба ошиблись. Я ни за что больше не выйду замуж.

Морис. Сколько горячности! Вы в самом деле хотите, чтобы я убедил беднягу Лорансо не искать встречи с вами?

Агата. Предупреждаю вас: если он придет сюда, я его не приму.

Вбегает Этьен; его движения порывисты, глаза сияют.

Морис. Откуда ты?

Этьен. Я провел пару часов с Андре Кутелье. Он приехал из Чехословакии и жаждет вернуться туда. Все, что он рассказывает об этой новой стране, поистине вдохновляет! Он видел Масарика вблизи и восхищен им.

Морис. Не знаю… Я как-то не доверяю этим чехословакам. Можно ли рассчитывать на славян? Боюсь, нас и здесь ждут разочарования.

Этьен. Ты ошибаешься. Нужно больше верить. Согласись, они страдали, они страстно боролись за свободу; так почему же они должны оказаться недостойными ее?

Морис. Дай бог, чтобы ты оказался прав.

Этьен. Завидую Андре: чувствуется, что пребывание там обогатило его, укрепило веру в значимость великих простых идей, которые у нас уже задохнулись, потонули в словах. Словно душа его проветрилась. Клянусь тебе, я ему глубоко завидую. А вы, Агата, — скажите, вам ясна моя мысль?

Агата. Мне кажется, да.

Этьен. Быть может, именно там, у этих призываемых к свободе народов, можно видеть рождение…

Морис. То, как ты сейчас говоришь, напоминает мне публицистику Ромена Роллана. Я далеко не в восторге.

Агата. По-моему, Этьен, проблемы слишком серьезны, чтобы стоило поощрять подобного рода смелые эксперименты, сколь бы привлекательны они ни были. В такие минуты, думается мне, следует занимать более умеренную позицию.

Морис. Вы не представляете себе, до чего я согласен с вами!

Этьен. И, однако, я не уверен, что вы оба правы. Мы переживаем фантастическое время — но разве наше общество способно оценить те великие зарождающиеся движения, которые сейчас всколыхнули мир!..

Морис. Что ты имеешь в виду, говоря «движения»? Большевизм?

Этьен. Да, возможно. Знаем ли мы, что это такое?

Морис. Знаем отлично.

Этьен. В таком случае ты осведомленнее меня. Со своей стороны, я считаю, что сейчас самым правильным было бы поехать на год или на два в Россию, на такой же срок — в Германию и, может быть, на несколько месяцев — в Соединенные Штаты. Папа, грустно признаваться, но Франция — уже не средоточие и не лаборатория новых идей. Смелые опыты…

Морис. Боюсь, не слишком ли много иллюзий ты питаешь по поводу этих опытов. Я убежден, что по сути это все тот же старый рефрен… те же утопические мотивы.

Этьен. Но даже если допустить, что в самом учении нет ничего нового, разве не вызывает восторга то, как людям удается реализовать их в современной жизни?

Морис. Перед нами, французами, сейчас стоят сравнительно скромные задачи, но они важны и не терпят отлагательства. Поиск, которому ты собираешься себя посвятить, ни на йоту не продвинет их решение.

Агата. Да, и в настоящий момент следует руководствоваться именно этим соображением.

Этьен. Не знаю… я чувствую иначе. Мы нуждаемся не в тех или иных ухищрениях, а в глубокой реформе, которая бы основывалась…

Морис. Дорогой мой, признаюсь, мне тягостно слышать эти фразы оратора в твоих устах… Ну, я пошел.

Этьен (глядя ему вслед). Что это с папой? Отчего он так внезапно нас оставил?

Агата. Вы не догадываетесь?.. Он почувствовал в вас слишком горячее желание воплотить новые социальные идеи в жизнь: его потрясла мысль о предстоящей разлуке.

Этьен. Да, дело, очевидно, в этом. Но ведь он же знает…

Агата. Что знает?

Этьен. Что я ни за что на свете не стал бы огорчать его.

Агата. Так какой же выход?

Этьен. Во-первых, он прекрасно мог бы какое-то время провести со мной, в Берлине или в Праге, например.

Агата. С вашей матерью?

Этьен. Или без нее. Ведь… (Умолкает.)

Агата. Я плохо представляю себе это путешествие вдвоем. У вашего отца уже не то здоровье, что было когда-то. А там плохо с питанием.

Этьен. Если бы он понял, что речь идет о моем будущем…

Агата. Было бы довольно немилосердно стараться убедить его в этом. Этьен… ну, хорошо, можете обвинить меня в том, что я вмешиваюсь в ваши дела, но, прошу вас, откажитесь хотя бы на время от мысли о зарубежном путешествии. По-моему, вы не очень ясно представляете себе, что значило бы для него потерять вас снова. Да, потерять… Вы не наблюдали его, как я, в течение всей этой зимы и не можете себе это вообразить. Вы говорите о нескольких годах так, словно это недели.

Этьен. Но отец не стар. (С тревогой.) Вам кажется, что его здоровье под угрозой?

Агата. Клянусь вам, нет! Но ведь дело не только в физическом здоровье… Не надо без нужды заставлять его страдать. Впоследствии мы жалеем об этом; это ужасно.

Этьен. Агата, я до глубины души взволнован вашими словами…

Агата. Как бы мне хотелось, чтобы это было так… Это оправдало бы в моих глазах мое пребывание здесь.

Этьен. Благодарю вас за то, что вы говорили со мной с такой откровенностью. Не знаю, что меня больше трогает: желание предостеречь меня от дурного поступка или ваша забота об отце.

Агата. Да, вот еще что… Ваш отец не должен знать, что я взяла на себя смелость дать вам этот совет.

Этьен. Почему?

Агата (с горечью). Я полагаю, он отнесся бы к этому без вашей снисходительности и поинтересовался бы, почему я, собственно, в это вмешиваюсь.

Этьен. Он не может не оценить мотивов, которые движут вами!

Агата. Ваш отец не питает ко мне симпатии, ни, тем более, уважения. У меня только что был повод убедиться в этом. Разве вам так трудно иметь от него этот пустяковый секрет?

Этьен. Да. Во-первых, несмотря на ваши слова, я уверен, что он был бы глубоко тронут, если бы узнал…