Божественный Клавдий и его жена Мессалина - Роберт Грейвз

Ирод устроил грандиозный пир для своих соотечественников, а затем направился со всеми предосторожностями в порт Антедон, поблизости от города филистимлян Газы, где побережье поворачивает на запад, по направлению к Египту. Здесь на борту небольшого торгового судна, которое было зафрахтовано в Антиохии, его уже ждали переодетые в чужое платье Киприда с детьми: судно это должно было отвезти всех их в Италию через Египет и Сицилию. Не успело столь счастливо воссоединившееся семейство обменяться пылкими приветствиями, как у борта появилась шлюпка с тремя римскими солдатами и сержантом, в руках которого был ордер на арест Ирода за неуплату в императорскую казну долга в двенадцать тысяч золотых. Ордер был подписан местным военным губернатором.

Ирод прочитал бумаги и сказал, обращаясь к Киприде:

- Я считаю это прекрасным предзнаменованием. Казначей сократил мой долг с сорока тысяч золотых до каких-то двенадцати. Когда мы вернемся в Рим, я дам в его честь роскошный пир. Конечно, пока я был на Востоке, я сделал для него немало, но двадцать восемь тысяч золотых более чем достаточное воздаяние.

Тут сержант прервал его:

- Простите, ваша светлость, но ни о каких пирах в Риме не может идти речь, пока вы не повидаетесь с военным губернатором по поводу этого долга. Он отдал приказ не выпускать из гавани ваше судно, если вы не вернете долг до последней монеты.

Ирод:

- Разумеется, я верну его. У меня это просто выскочило из головы. Такой пустяк. Возвращайтесь на берег и скажите его превосходительству, что я всецело к его услугам, но его любезное напоминание о моем долге в казну было сделано в не совсем удобный момент. Я только что встретился со своей преданной женой, ее светлостью Кипридой, с которой мы были в разлуке больше шести недель. Вы женаты, сержант? Тогда вы должны понять, как горячо мы оба хотим остаться наедине. Если вы не доверяете мне, можете оставить на борту двух солдат в качестве стражи. Подплывайте к нам часа через три-четыре, и мы будем готовы высадиться на берег. А это залог моей благодарности.

И он дал сержанту сотню драхм, после чего оставив на судне стражу, тот вернулся на берег без дальнейших возражений. Часа через два наступили сумерки, и Ирод велел отдать швартовы и выйти в открытое море. Он сделал вид, будто судно направляется на север, в Малую Азию, но вскоре изменил курс и повернул на юго-запад. Он решил все же зайти в Александрию и попытать счастья у тамошних евреев.

Солдат, которых команда позвала играть в кости, неожиданно схватили, связали и сунули в рот кляп, но как только Ирод убедился, что за ними нет погони, он приказал их освободить и сказал, что, если они будут вести себя разумно, он высадит их на берег, когда они подплывут к Александрии. Он поставил им только одно условие: в течение нескольких дней по прибытии они должны делать вид, будто они - его личный эскорт, и обещал за это оплатить их обратный путь в Антедон. Солдаты поспешили согласиться, опасаясь, что их бросят за борт, если они вызовут его недовольство.

Я забыл упомянуть, что выбраться из Антиохии Киприде с детьми помог один пожилой самаритянин, по имени Сила, преданнейший друг Ирода Агриппы. Это был мрачный человек плотного телосложения, с огромной бородой лопатой, который служил когда-то в кавалерии командиром эскадрона. За боевые заслуги во время войны с Парфией он получил два ордена. Ирод несколько раз предлагал сделать его римским гражданином, но Сила отказывался от этой чести на том основании, что ему придется тогда сбрить бороду, поскольку в Риме они не в моде, а на это он не пойдет ни за что на свете. Сила вечно давал Ироду разумные советы, которым тот не следовал, а когда у Ирода возникали затруднения, обычно заявлял: "Что я тебе говорил? Надо было слушать меня". Он гордился тем, что "режет правду-матку" и был, увы, абсолютно незнаком с тактом. Но Ирод терпел его, так как знал, что может рассчитывать на его помощь при любых, самых тяжелых обстоятельствах. Сила единственный сопровождал его во время первого побега в Идумею; если бы не он, Ироду с семьей не удалось бы спастись бегством из Тира после ссоры с Антипой. В Антиохии тот же Сила достал Ироду одежду, чтобы он мог скрыться от кредиторов, не говоря уж о том, что взял под свою защиту Киприду с детьми и нашел для них судно. Когда положение вещей было действительно тяжелым, Сила оживлялся и показывал себя с самой лучшей стороны, так как знал, что Ирод нуждается в нем и у него будет возможность сказать: "Я полностью в твоем распоряжении, Ирод Агриппа, мой любимейший друг, если мне будет позволено так тебя назвать. Но если бы ты последовал моему совету, всего этого просто не случилось бы". В пору благоденствия он делался все мрачней и мрачней, казалось, он с сожалением вспоминает прошлые черные дни нищеты и позора и чуть ли не призывает их обратно, предупреждая Ирода, что тот погубит себя, если не изменит свой образ действий (каков бы он ни был). Однако сейчас обстоятельства были настолько плохи, что Сила находился в прекрасном настроении. Он шутил с матросами и рассказывал детям долгие запутанные истории о своих военных приключениях. Киприда, которая обычно с трудом терпела его - он очень ее утомлял, - устыдилась своей антипатии к этому другу с золотым сердцем.

- Мне привили свойственное евреям предубеждение против самаритян, - сказала она Силе, - ты должен простить, что мне понадобилось столько лет, чтобы его преодолеть.

- Я тоже должен попросить прощенья, - ответил Сила, - я имею в виду мой резкий язык. Но уж такая у меня натура. Я позволю себе сказать, что, будь твои еврейские друзья и родственники и прочие евреи чуть менее правоверными и чуть более милосердными, они бы скорее пришлись мне по душе. Один из моих родичей ехал однажды по делу из Иерусалима в Иерихон и увидел на обочине дороги лежащего под палящим солнцем голого еврея. На того напали разбойники. Мой родич промыл и перевязал, как мог, его раны, посадил на своего осла и отвез в ближайшую гостиницу, где заплатил вперед за жилье и еду - на этом настаивал хозяин, - а затем заехал за ним на обратном пути из Иерихона и помог добраться домой. Он не сделал ничего особенного, это у нас, самаритян, в крови. Для него это был обычный поступок. Но что забавно: трое или четверо зажиточных евреев - один из них священник, - которых встретил по пути мой родич до того еще, как натолкнулся на раненого, несомненно, тоже видели его на обочине, но, поскольку они не были с ним в родстве, предоставили ему умирать и проехали мимо, хотя он жалостно стонал и молил о помощи. Хозяин гостиницы тоже был еврей. Он сказал моему родичу, что вполне понимает нежелание путников оказать помощь раненому: если бы он умер у них на руках, они, дотронувшись до трупа, стали бы, согласно их закону, нечистыми, что причинило бы много неудобств им самим и их родственникам. Священник, объяснил хозяин, возможно направлялся на поклонение в иерусалимский храм, ему особенно опасно было оскверниться. Что ж, я, слава богу, самаритянин, у меня что на уме, то и на языке. Я режу правду-матку. Я…

Но тут Ирод прервал его.

- Ты не находишь, моя дорогая Киприда, что это весьма поучительная история. Ведь если бы этот бедняга был самаритянином, разбойники и грабить бы его не стали: у него не было бы и драхмы при себе.

В Александрии Ирод в сопровождении Киприды, детей и двух солдат сразу же направился в главному судье тамошней еврейской колонии - алабарху, как его здесь называют. Алабарх отвечал перед губернатором Египта за примерное поведение своих единоверцев. Он должен был следить за тем, чтобы они регулярно платили налоги, не устраивали на улицах потасовок с греками и вообще никак не нарушали общественного порядка. Ирод учтиво приветствовал алабарха и тут же попросил дать ему взаймы шесть тысяч золотых, обещая за это пустить в ход свое влияние при дворе императора в интересах александрийских евреев. Он сказал, что император Тиберий прислал ему письмо с просьбой немедленно приехать в Рим, чтобы помочь советом относительно положения дел на Ближнем Востоке, в результате чего он спешно покинул Эдом, где гостил у своих родичей, и не смог взять с собой достаточно денег для дорожных расходов. Римские телохранители были в глазах алабарха достаточно веским доказательством истинности слов Ирода, он решил, что и правда совсем неплохо иметь в Риме влиятельного покровителя. Незадолго до того в городе были беспорядки и зачинщиками выступили евреи, нанеся немалый ущерб недвижимой собственности греков. У Тиберия могло возникнуть желание лишить александрийских евреев части их весьма значительных привилегий.

Алабарх Александр был старым другом нашей семьи. Много лет назад он подвизался в качестве управляющего земельной собственностью, завещанной моей матери дедом Марком Антонием, унаследовать которую мой дед Август ей разрешил ради моей бабки Октавии, хотя большую часть остальных завещательных отказов объявил недействительными. Когда мать выходила замуж за отца, это имущество было принесено в семью в качестве ее приданого, а затем передано моей сестре Ливилле, когда она выходила за сына Тиберия - Кастора. Однако Ливилла довольно скоро его продала, поскольку привыкла жить на широкую ногу и нуждалась в деньгах, так что алабарху нечем было больше управлять. После этого переписка между ним и моей семьей постепенно прекратилась, и, хотя мать использовала свое влияние на Тиберия, чтобы добиться для алабарха того высокого поста, который он теперь занимал, и у него не было оснований думать, будто он утратил ее благоволение, все же он не представлял, до какой степени может положиться на ее поддержку, если окажется замешанным в каких-нибудь политических беспорядках. Он знал, что прежде Ирод был близким другом нашей семьи, и охотно ссудил бы ему деньги, если бы был уверен, что мы по-прежнему в хороших отношениях, но вот уверенности в этом у него как раз и не было. Он спросил Ирода, как поживает моя мать, и тот, предвидя этот вопрос и будучи достаточно умен, чтобы первым не упоминать ее имени, ответил, что, судя по ее последнему письму, она находится в полном здравии и прекрасном настроении. У него оказалось при себе - конечно, совершенно случайно - ее теплое письмо, написанное перед тем, как он покинул Антиохию, в котором была целая куча домашних новостей. Ирод протянул его алабарху, и оно произвело на того еще большее впечатление, чем телохранители. Но завершалось письмо надеждой, что Ирод наконец занялся полезной деятельностью под началом ее уважаемого друга Флакка, а алабарх незадолго перед тем слышал от друзей в Антиохии, будто Ирод и Флакк поссорились, к тому же было вопросом, действительно ли Тиберий прислал Ироду приглашение, ведь Ирод его не показал. Поэтому алабарх никак не мог решить, давать Ироду деньги или нет. Все же он надумал уже их дать, но тут один из солдат, немного понимавший по-еврейски, сказал: