Пещера на склоне горы - Александр Силецкий

- Хорошо, - сказал Чингиз, - покуда на небе луна, пойдемте. Путь неблизкий.

Тут он солгал.

Солгал нарочно, потому что до пещеры в общем-то не так уж было далеко...

Но Чингиз вовсе не хотел спешить. Племя спит - и пусть себе. Люди за день устали.

Это ведь от зверей да от злых горных духов они сейчас защищены, а от людей, сородичей своих, вооруженных, обуянных своею человеческой гордыней, недовольных тем, что и другие могут быть не хуже...

Нет, пусть-ка лучше их тропа петляет, став против прежней вчетверо длинней, но племя хоть успеет пробудиться и соберется все для утреннего жертвоприношения...

Тогда к пещере можно подойти, назваться и начать переговоры.

Лучше так. Вернее.

Три фигурки медленно брели по узкой тропе, перешагивая через валуны, карабкаясь все выше, выше...

Да, собственно, и не было теперь желания завязывать пустые разговоры - каждый был сосредоточен, упрямо думая о сокровенном, о своем...

Селение осталось позади и отсюда, с высоты, казалось в лунном свете покрытым тонкой серебристой кисеей - ни дать ни взять, притаившаяся женщина в чадре...

Затем луна исчезла за стеною гор, и с этого момента двигаться пришлось на ощупь, в темноте.

Чингиз эту дорогу знал неплохо и заранее готовился к возможным каверзам пути, тогда как братьям приходилось туго: они постоянно падали, скользили, спотыкаясь...

- Когда же конец? - не выдержал средний.

- Скоро, скоро, - безучастно ответил Чингиз.

Он старался не замечать, как с каждым пройденным метром злость в них закипает все сильней, волна ненависти становится все круче - нет, не к Чингизу, вовсе нет, а к тем, к кому он вел их окаянною тропой...

Постепенно рассвело.

- Ну, так где же _твои_? - вновь подал голос средний брат.

Пожалуй, после того, каким тоном был произнесен вопрос, следовало вообще остановиться, что-нибудь придумать, наврать с три короба, наговорить любую чушь, лишь бы дальше не идти, не искушать капризную судьбу.

Все было ясно.

Но Чингизом, точно роковое предреченье, - по-прежнему владела какая-то смутная, для него самого необъяснимая, угрюмая надежда.

Может, обойдется, может, увидев перед собою племя, с ним заговоривши, братья успокоятся, _поймут_ в конце концов и подобреют...

И еще - Рева. Неужто и ее они не примут?

Ведь в ней таится плоть от плоти брата их, Чингиза!

Плоть-то убивать не станут!

Ее и презирать никак нельзя! Ибо она - всего лишь плоть, пока не человек, который в состояньи мыслить дурно, хорошо, нелепо...

Она - как глина: лепи из нее, что угодно, когда придет урочный час.

По убогому образу своему и подобию или по образу и подобию божества, которого пытаешься хранить в своей душе, с тем, чтоб он был в итоге твоим "Я", единственным, неповторимым. Но, главное, добрым, понятливым, не допускающим бессмысленной вражды и глупых, очень глупых притязаний...

Или любой, поднявшийся на определенную ступень развития, становится таким вот - нетерпимым, хуже зверя? И это неизбежно для всякого, кто хочет двигаться по склону дальше, забираясь выше?..

Нет, ерунда, человек рожден не для того.

Просто кто-то порой срывается в пути, но есть другие - им дано помочь. И все должны держаться дружно. В одиночку - пропадешь.

Правильно, что он никого больше из селения не взял с собой.

Желающих нашлось бы много, несомненно.

Да толку?

Они все примерно одинаковы, в том смысле, что реакция на племя у них была бы сходной: Снежный человек - почти что настоящий зверь, да и опасен он, какие тут переговоры!..

Хватит братьев - с ними бы уладить!..

- Вот и пещера, - молвил он, ни на кого не глядя. - Перед вами. Здесь я жил полгода... Здесь меня спасли.

Они подошли вовремя.

Племя только-только пробудилось.

В отверстии, в спешке оставленном Чингизом, показалось удивленное сморщенное личико колдуна.

Вслед за этим искусственный завал заколебался, камни загремели, и тотчас дружно посыпались, раскатываясь во все стороны.

Из пещеры, видно, предупрежденные колдуном, не спеша вышли пятеро молодых, самых сильных охотников племени. Они сразу заприметили пришельцев и замерли, слегка присев и втянув головы в плечи традиционная стойка, перед тем как помчаться в погоню за зверем...

Оба брата, не сговариваясь, рванули из-за спины ружья и хладнокровно направили длинные дула на обитателей пещеры. В наступившей тишине сухо брякнули взводимые курки.

Двое против всех...

Достаточно.

Достаточно двух точных выстрелов, чтоб племя в страхе разбежалось. А там уж можно добивать. Зверь не уйдет...

Чингиз все понял.

Его обманули - снова, снова! - но время, бесценное время еще оставалось...

- Погодите! - с отчаянием выкрикнул он братьям и быстро заговорил на местном языке: - Люди снегов, я ослушался и ночью _сам_ ушел от вас. Но я вернулся, чтоб помочь вам, как вы и хотели. Эти двое - из селения внизу. Они мои братья. Они пришли со мной. Они хотят договориться с вами. Чтоб вы и ваши дети жили там, в большой долине, чтоб вас не мучила забота ни о пище, ни о воре, чтоб ваш очаг всегда давал тепло и горел ярче остальных... Ведь старейшины сами говорили, и вождь заодно: пора спускаться с гор, в долину, иначе племя здесь погибнет... Люди снегов, я сделал все, что мог! Потому что я люблю вас, и до конца...

Другие охотники, женщины, дети, старики - все понемногу выбирались из пещеры и недоуменно останавливались перед входом.

Великолепная мишень! Нарочно лучше не придумать...

Одиноко треснул выстрел.

Средний брат не рассуждал: у него были свои счеты со Снежными людьми.

Но ружье дало осечку.

Иней, выпавший к утру, тонким слоем покрывал площадку перед пещерой.

Люди племени зябко переминались с ноги на ногу. Как видно, они ни в чем еще не разобрались.

Младший сделал было шаг к Чингизу, но, поскользнувшись, громко выругался и левой рукой ухватился за выступ скалы. Он не стрелял.

И, вероятно, _не_сумел_ бы так же хладнокровно свой спустить курок...

Чингиз это чувствовал.

Недаром младший тоже любил от времени до времени глядеть на звезды и даже что-то пел о них, когда ему казалось, что никто его не слышит.

Кровь от крови - он должен был забунтовать в конце концов. Повиноваться поначалу, разъяриться, а потом...

То, что случилось дальше, проплыло в сознании Чингиза наподобие дурного наваждения.

Он так и не понял, _как_ все это произошло и почему, он только зафиксировал - бездумно, ужаснувшись, благодарно, навсегда...

Колдун вдруг вытянул руки перед собой и, страшно скалясь, медленно шагнул вперед. Глаза его казались крупинками чистого горного льда...

Вслед за тем он застыл, будто наткнувшись на невидимую стену, и тотчас резко вскинул руки.